Свои люди – сочтемся - Островский Александр Николаевич (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
Большов . Убирайся к свиньям!
Фоминишна уходит.
(К Тишке.) Что ты рот-то разинул! Аль тебе дела нет?
Подхалюзин (Тишке) . Говорили тебе, кажется!
Тишка уходит.
Большов . Стряпчий был?
Подхалюзин . Был-с!
Большов . Говорил ты с ним?
Подхалюзин . Да что, Самсон Силыч, разве он чувствует? Известно, чернильная душа-с! Одно ладит – объявиться несостоятельным.
Большов . Что ж, объявиться, так объявиться – один конец.
Подхалюзин . Ах, Самсон Силыч, что это вы изволите говорить!
Большов . Что ж, деньги заплатить? Да с чего же ты это взял? Да я лучше все огнем сожгу, а уж им ни копейки не дам. Перевози товар, продавай векселя, пусть тащут, воруют кто хочет, а уж я им не плательщик.
Подхалюзин . Помилуйте, Самсон Силыч, заведение было у нас такое превосходное, и теперь должно все в расстройство прийти.
Большов . А тебе что за дело? Не твое было. Ты старайся только – от меня забыт не будешь.
Подхалюзин . Не нуждаюсь я ни в чем после вашего благодеяния. И напрасно вы такой сюжет обо мне имеете. Я теперича готов всю душу отдать за вас, а не то чтобы какой фалып сделать. Вы подвигаетесь к старости, Аграфена Кондратьевна дама изнеженная, Алимпияда Самсоновна барышня образованная и в таких годах; надобно и об ней заботливость приложить-с. А теперь такие обстоятельства: мало ли что может произойти из всего этого.
Большов . А что такое произойти может? Я один в ответе.
Подхалюзин . Что об вас-то толковать! Вы, Самсон Силыч, отжили свой век, слава богу, пожили, а Алимпияда-то Самсоновна, известное дело, барышня, каких в свете нет. Я вам, Самсон Силыч, по совести говорю, то есть как это все по моим чувствам: если я теперича стараюсь для вас и все мои усердия, можно сказать, не жалея пота-крови, прилагаю – так это все больше потому самому, что жаль мне вашего семейства.
Большов . Полно, так ли?
Подхалюзин . Позвольто-с: ну, положим, что это все благополучно кончится-с, хорошо-с. Останется у вас чем пристроить Алимпияду Самсоновну. Ну, об этом и толковать нечего-с; были бы деньги, а женихи найдутся-с. Ну, а грех какой, сохрани господи! Как придерутся, да начнут по судам таскать, да на все семейство эдакая мораль пойдет, а еще, пожалуй, и имение-то все отнимут: должны будут они-с голод и холод терпеть и без всякого призрения, как птенцы какие беззащитные. Да это сохрани господи! Это что ж будет тогда? (Плачет.)
Большов . Да об чем же ты плачешь-то?
Подхалюзин . Конечно, Самсон Силыч, я это к примеру говорю – в добрый час молвить, в худой промолчать, от слова не станется; а ведь враг-то силен – горами шатает.
Большов . Что ж делать-то, братец, уж, знать, такая воля божия, против ее не пойдешь.
Подхалюзин . Это точно, Самсон Силыч! А все-таки, по моему глупому рассуждению, пристроить бы до поры до времени Алимпияду Самсоновну за хорошего человека, так уж тогда будет она, по крайности, как за каменной стеной-с. Да главное, чтобы была душа у человека, так он будет чувствовать. А то вон, что сватался за Алимпияду Самсоновну, благородный-то, – и оглобли назад поворотил.
Большов . Как назад? Да с чего это ты выдумал?
Подхалюзин . Я, Самсон Силыч, не выдумал, – вы спросите Устинью Наумовну. Должно быть, что-нибудь прослышал, кто его знает.
Большов . А ну его! По моим делам теперь не такого нужно.
Подхалюзин . Вы, Самсон Силыч, возьмите в рассуждение: я посторонний человек, не родной, – а для вашего благополучия ни дня, ни ночи себе покою не знаю, да и сердце-то у меня все изныло; а за него отдают барышню, можно сказать, красоту неописанную; да и денег еще дают-с, а он ломается да важничает, – ну есть ли в нем душа после всего этого?
Большов . Ну, а не хочет, так и не надо, не заплачем!
Подхалюзин . Нет, вы, Самсон Силыч, рассудите об этом: есть ли душа у человека? Я вот посторонний совсем, да не могу же без слез видеть всего этого. Поймите вы это, Самсон Силыч! Другой бы и внимания не взял так убиваться из-за чужого дела-с; а ведь меня теперь вы хоть гоните, хоть бейте, а я уж вас не оставлю; потому не могу – сердце у меня не такое.
Большов . Да как же тебе оставить-то меня: только ведь и надежды-то теперь, что ты. Сам я стар, дела подошли тесные. Погоди: может, еще такое дело сделаем, что ты и не ожидаешь.
Подхалюзин . Да не могу же я этого сделать, Самсон Силыч. Поймите вы из этого: не такой я совсем человек! Другому, Самсон Силыч, конечно, это все равно-с, ему хоть трава не расти, а уж я не могу-с, сами изволите видеть-с, хлопочу я али нет-с. Как черт какой, убиваюсь я теперича из-за вашего дела-с, потому что не такой я человек-с. Жалеючи вас это делается, и не столько вас, сколько семейство ваше. Сами изволите знать, Аграфена Кондратьевна дама изнеженная, Алимпияда Самсоновна барышня, каких в свете нет-с…
Большов . Неужто и в свете нет? Уж ты, брат, не того ли?..
Подхалюзин . Чего-с?.. Нет, я ничего-с!..
Большов . То-то, брат, ты уж лучше откровенно говори. Влюблен ты, что ли, в Алимпияду Самсоновну?
Подхалюзин . Вы, Самсон Силыч, может, шутить изволите.
Большов . Что за шутка! Я тебя без шуток спрашиваю.
Подхалюзин . Помилуйте, Самсон Силыч, смею ли я это подумать-с.
Большов . А что ж бы такое не сметь-то? Что она, княжна, что ли, какая?
Подхалюзин . Хотя и не княжна, да как бымши вы моим благодетелем и вместо отца родного… Да нет, Самсон Силыч, помилуйте, как же это можно-с, неужли же я этого не чувствую!
Большов . Так ты, стало быть, ее не любишь?
Подхалюзин . Как же не любить-с, помилуйте, кажется, больше всего на свете. Да нет-с, Самсон Силыч, как же это можно-с.
Большов . Ты бы так и говорил, что люблю, мол, больше всего на свете.
Подхалюзин . Да как же не любить-с! Сами извольте рассудить: день думаю, ночь думаю… то бишь, известное дело, Алимпияда Самсоновна барышня, каких в свете нет… Да нет, этого нельзя-с. Где же нам-с!..
Большов . Да чего же нельзя-то, дура-голова?
Подхалюзин . Да как же можно, Самсон Силыч? Как знамши я вас, как отца родного, и Алимпияду Самсоновну-с, и опять знамши себя, что я такое значу, – где же мне с суконным-то рылом-с?
