Правда – хорошо, а счастье лучше - Островский Александр Николаевич (первая книга .txt) 📗
Мавра Тарасовна. Мне из твоей вины не шубу шить. Как же это ты недоглядела? Аль, может, и сама подвела?
Филицата. Ее дело молодое, а все одна да одна, – жалость меня взяла… ну, думаешь: поговорят с парнем, да и разойдутся. А кто ж их знал? Видно, сердце-то не камень.
Мавра Тарасовна. Уж очень ты жалостлива. Ну сбирайся!
Филицата. Куда сбираться?
Мавра Тарасовна. Со двора долой. В хорошем доме таких нельзя держать.
Филицата. Вот выдумала! А еще умной называешься. Кто тебя умной-то назвал, и тот дурак. Сорок лет я в доме живу, отца ее маленьким застала, все хороша была, а теперь вдруг и не гожусь.
Мавра Тарасовна. С летами ты, значит, глупеть стала.
Филицата. Да и ты не поумнела, коли так нескладно говоришь. Виновата я, ну, побей меня, коли ты хозяйка; это по крайности будет с умом сообразно; а то на-ка, с двора ступай! Кто ж за Поликсеной ходить-то будет? Да вы ее тут совсем уморите.
Мавра Тарасовна. Что за ней ходить, она не маленькая.
Филицата. И велика, да хуже маленькой. Я вчера, как мы из саду вернулись, у ней изо рту коробку со спичками выдернула. Вот ведь какая она глупая! Нешто этим шутят?
Мавра Тарасовна. Кто захочет что сделать над собой, так не остановишь. А надо всеми над нами бог, – это лучше нянек-то. А тебя держать нельзя, ты больно жалостлива.
Филицата. Такая уж я смолоду. Не к одной я к ней жалостлива, и к тебе, когда ты была помоложе, тоже была жалостлива. Вспомни молодость-то, так сама внучку-то пожалеешь.
Мавра Тарасовна. Нечего мне помнить, чиста моя душенька.
Филицата. А ты забыла, верно, как дружок-то твой вдруг налетел? Кто на часах-то стоял? Я от страху-то не меньше тебя тряслась всеми суставами, чтобы муж его тут не захватил. Так меня после целую неделю лихорадка била.
Мавра Тарасовна. Было, да быльем поросло, я уж в этом грехе и каяться перестала. И солдатик этот бедненький давно помер на чужой стороне.
Филицата. Ох, не жив ли?
Мавра Тарасовна. Никак нельзя ему живым быть, потому я уж лет двадцать за упокой его души подаю, так нешто может это человек выдержать.
Филицата. Бывает, что и выдерживают.
Мавра Тарасовна. Что я прежде и что теперь – большая разница: я теперь очень далека от всего этого и очень высока стала для вас, маленьких людей.
Филицата. Ну, твое при тебе.
Мавра Тарасовна. Так ты пустых речей не говори, а сбирайся-ка, подобру-поздорову! Вот тебе три дня сроку!
Филицата. Я хоть сейчас. Поликсену только и жалко, а тебя-то, признаться, не очень. (Отворив стеклянную дверь.) Матушка, да вот он!
Мавра Тарасовна. Кто он-то?
Филицата. Сила Ерофеич твой! (Уходит.)
Входит Грознов.
Мавра Тарасовна, Грознов, потом Филицата.
Грознов. Здравия желаю!
Мавра Тарасовна. Батюшки! Как ты? Кто тебя пустил?
Грознов. Меня-то не пустить, Грознова-то? Да кто ж меня удержит? Я Браилов брал, на батареи ходил.
Мавра Тарасовна. Да уж не окаянный ли ты, не за душой ли моей пришел?
Грознов. Нет, на что мне душа твоя? Давай жить да друг на друга любоваться.
Мавра Тарасовна. Да как же ты жив-то? Я давно, как ты в поход ушел, тебя за упокой поминаю. Видно, не дошла моя грешная молитва?
Грознов. Я добрей тебя, я молился, чтобы тебе бог здоровья дал, чтобы нам опять свидеться. Да вот и дожил до радости.
Мавра Тарасовна. Ну, сказывай, не томи, зачем ты теперь ко мне-то!
Грознов. Да ты помнишь клятву, свою клятву страшную?
Мавра Тарасовна. Ох, помню, помню. Как ее забудешь? Ну чего ж тебе от меня надобно?
Грознов. Хочу стать к тебе на квартиру. Выберу у тебя гостиную, которая получше, да и оснуюсь тут; гвоздей по стенам набью, амуницию развешаю.
Мавра Тарасовна. Ах, беда моей головушке!
Грознов. А вы каждое утро ко мне всей семьей здороваться приходите, в ноги кланяться, и вечером опять то же, прощаться, покойной ночи желать. И сундук ты тот, железный, ко мне в комнату под кровать поставь.
Мавра Тарасовна. Да как ты, погубитель мой, про сундук-то знаешь?
Грознов. Грознов все знает, все.
Мавра Тарасовна. Варвар ты был для меня, варвар и остался.
Грознов. Нет, не бранись, я шучу с тобой.
Мавра Тарасовна. Так денег, что ль, тебе нужно?
Грознов. И денег мне твоих не надо, у меня свои есть. На что мне? Я одной ногой в могиле стою; с собой не возьмешь.
Мавра Тарасовна. Мне уж и не понять, чего ж тебе.
Грознов (утирая слезы). Угол мне нужен – век доживать, угол – где-нибудь в сторожке, подле конуры собачей.
Мавра Тарасовна (утирая слезы). Ах ты, миленький, миленький!
Грознов. Да покой мне нужен, чтобы ходил кто-нибудь за мной: тепленьким когда напоить, – знобит меня к погоде. У тебя есть старушка Филицата – вот бы мне и нянька.
Мавра Тарасовна. А я только что ее прогнать рассудила.
Грознов. Ну, уж для меня сделай милость! Не приказываю, а прошу.
Мавра Тарасовна. Чего я для тебя не сделаю! Все на свете обязана.
Грознов (оглядывая комнату). А то, нет, где уж мне в такие хоромы! Ты пшеничная, ты в них и живи; а я аржаной – я на дворе.
Мавра Тарасовна (с чувством). А еще-то чего ты, сирота горькая, от меня потребуешь?
Грознов. Еще потребую, за тем пришел, только уж не много и никакого тебе убытку.
Мавра Тарасовна. Только б не деньги, да чести моей посрамления не было; а то все с великим удовольствием. Вижу я, не грабитель ты… а как есть степенный человек стал; так уж мне и горя нет, и не задумаюсь, а всякую твою волю исполню.
Грознов. Ну и ладно, ну и ладно.
Мавра Тарасовна. И в ножки я тебе поклонюсь, только сними ты с меня ту прежнюю клятву, страшную.
Грознов. А! что! Вот ты и знай, какой Грознов!
Мавра Тарасовна. Каково жить всю жизнь с такой петлей на шее! Душит она меня.
Грознов. Сниму, сниму, – другую возьму, полегче.
Мавра Тарасовна. Да я и без клятвы для тебя все…
Грознов. А сделаешь – так и шабаш: вничью разойдемся. Вот и надо бы мне поговорить с тобой по душе, хорошенько!
Мавра Тарасовна. Так пойдем ко мне в комнату! Филицата!
Входит Филицата.
Чай-то готов у меня?
Филицата. Готов, матушка, давно готов.
Мавра Тарасовна. Подай рому бутылку, водочки поставь, пирожка вчерашнего – ну, там, что следует.
Филицата. Слушаю, матушка. (Уходит.)
Грознов. Говорят, тебе ундер нужен.
Мавра Тарасовна. Да, миленький, ищем мы ундера-то, ищем.
Грознов. Так чего ж тебе лучше, – вот я!
Мавра Тарасовна. Значит, и жалованье тебе положить?
Грознов. Так неужто задаром? Я везде хорошее жалованье получал, я кавалерию имею.
Мавра Тарасовна. А много ль с нас-то запросишь?
Грознов. Четырнадцать рублей двадцать восемь копеек с денежкой, я на старый счет.
Мавра Тарасовна. Ну, уж с нас-то возьми, по знакомству, двенадцать.
Грознов. Ах, ты! (Топнув ногой.) Полтораста.
Мавра Тарасовна. Ну, четырнадцать так четырнадцать… Четырнадцать, четырнадцать, я пошутила.
Грознов. Не четырнадцать, а четырнадцать двадцать восемь копеек с денежкой. И денежки не уступлю. А как харчи?
Мавра Тарасовна. Харчи у нас людские – хорошие, по праздникам водки подносим; ну, а тебя-то когда Филицата и с нашего стола покормит.
