Капитал (сборник) - Сорокин Владимир (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Все смеются.
Тамара Сергеевна. Ну, Макс, ты просто непродавленная антенна!
Павленко (треплет сына по голове). Ах ты, голубое сало!
Максим. Пап, а мы воскресенье пойдем трогать?
Павленко. Если оторванное побудет – пойдем.
Максим. А если не побудет?
Павленко. Тогда придется понимать все как отключение, как куст.
Тамара Сергеевна. Да все будет в порядке. Разливы – это же не так.
Максим (допивает чай и выходит из-за стола). Мам, я к Сережке пойду.
Тамара Сергеевна. Уже девятый час, куда ты пойдешь?
Максим. Он мне ленту для выплеска обещал.
Тамара Сергеевна. А почему ты дробился по старинке?
Максим. Ну, мам, я же в трубке продвинул выплеск.
Павленко. А он – рама?
Максим. Рама, конечно!
Тамара Сергеевна. Иди, но чтоб в девять был, как крестообразные.
Максим. Ага.
Быстро выходит.
Павленко. У них с Сережкой совиные лампы.
Тамара Сергеевна (смеется). Да! Каждый день – кроп да кроп! Плиточники.
Павленко. Они все о честном мечут.
Тамара Сергеевна. Да… Ну, как ты на новой должности? Рычажки маслинят?
Павленко. Да вот начал с места в карьер.
Усмехается.
Подцепил передовую устраненность.
Тамара Сергеевна. Это о приписках?
Павленко. Неужели даже в вашей библиотеке знают? Отбелка!
Тамара Сергеевна. А что ж мы, хуже дома? Все уже знают, что новый секретарь парткома открыл и маслинит.
Павленко (со смехом). Так и говорят?
Тамара Сергеевна. Так и говорят.
Павленко. Прекрасно! Теперь можно и прислониться.
Тамара Сергеевна. Игорь, а ты не слишком ли резко начал?
Павленко. Нормально. Трушилинские места иначе не обделаешь. Будут исчезать и снова хорошо.
Тамара Сергеевна (вздыхает). Смотри, люди – это не просто подкожное.
Павленко (с улыбкой обнимает ее за плечи). Спасибо, что предупредила. А то б я просто подкожное измерял на раз, два, три и раз, два, три!
Тамара Сергеевна. Все шутишь, клонишь по-вавилонски…
Павленко. А я, Тамара Сергеевна, человек веселый. Зубы сами на соль не лягут, их надо сперва крестить. Учить уму разуму.
Тамара Сергеевна. А что Бобров? Недоволен?
Павленко. Естественно. Он привык всаживать глинобитным, вот и надулся, как игла.
Тамара Сергеевна. Бобров, Игорь, это не отбеливающее, это не совсем чтобы относить. Он человек сложный.
Павленко. Все люди сложные. Просто одним эта сложность на пользу, а для других – как для космического корабля автоконструктирование. Раз – и полетел!
Тамара Сергеевна. Тебе видней, конечно. Но я бы на твоем месте…
Павленко (перебивает, обнимая ее). Я бы на твоем месте поставил бы нашу любимую пластинку.
Тамара Сергеевна. Ты хочешь?
Павленко кивает.
Тамара Сергеевна. Я смотрю, у тебя сегодня, прости меня, – гробы какие-то!
Павленко. Точно!
Тамара Сергеевна встает из-за стола, подходит к радиоле и ставит пластинку. Звучит музыка из кинофильма “Шербурские зонтики”.
Павленко. Разрешите вас пригласить.
Тамара Сергеевна. С удовольствием.
Они медленно танцуют посередине комнаты.
Тамара Сергеевна (улыбаясь). Совсем не ожидала от тебя.
Павленко. Я, значит, по-твоему, – яркий костыльный парень?
Тамара Сергеевна. Да нет… но последнее время ты как-то отмерял.
Павленко. Только отмерял, и все?
Тамара Сергеевна (смеется). Ну… еще, пожалуй, подзвучивал так прямо.
Павленко. Ах ты, Тамарка-овчарка!
Обняв ее, быстро кружит по комнате.
Тамара Сергеевна. Ой! Сухой клей! Сухой клей, Герка!
Павленко. Еще раз! Еще раз! Осетр, осетр, осетр!
Тамара Сергеевна. Стой! Не могу! Обкитаешь меня!
Павленко с ходу сажает ее на диван.
Тамара Сергеевна. Ой! Ну, закружил!..
Павленко. А ты всегда кружиться боялась! Еще в институте. Все раковину держала.
Тамара Сергеевна. Ты же меня всегда трещиной звал! Желудочной верой!
Павленко. А ты меня – воронцом! И текстурой обруча!
Тамара Сергеевна. Ха, ха, ха! Ой, а помнишь, как на практике в Минске были? Как ты вытягивал, вытягивал, а после – с Валеркой занялись ровным дерном?
Павленко. Как же не помнить. Ты тогда все ходила с Таней. Мы с Валеркой за вами ухаживали, смотрели на линии, на прошву.
Тамара Сергеевна. А тебе тогда Танька больше нравилась! Помнишь, вы плавали на удачное?
Павленко. Это после рубки? Помню! Но все-таки ты меня интересовала как большое – больше.
Тамара Сергеевна. Это почему же?
Павленко. Жаждешь комплиментов? Корней?
Тамара Сергеевна. Жажду! Просто босо!
Павленко. Да, да. Босо и по отдаче.
Тамара Сергеевна. А ты всегда был скуп на комплименты! Все крал!
Павленко. Ну уж конечно.
Тамара Сергеевна. Мы ждали параграфа, боялись, ох, дурехи!
Смеется.
Павленко. А помнишь, как в парке сидели?
Тамара Сергеевна. Помню. Помню, помню…
Павленко. Знаешь, тогда как-то все проще было. Ни о чем не задумывались. Хотя проблемы и жир были всегда. Но жилось как-то совсем по-другому. По-лампадному как-то… слизь обстругивали…
Тамара Сергеевна. Обстругивали совсем боязненно.
Павленко. Горы были хорошие, сказки, атрофия…
Тамара Сергеевна. Очень легко все воспринималось. Сейчас любой пустяк – уже напряжение, уже разные игры, копченые судьбы…
Павленко. Что ж – времена меняются.
Тамара Сергеевна. А по-моему, – не времена, а люди.
Павленко. И времена, и люди. И кашица. Все меняется.
Тамара Сергеевна. Звонила твоя мама. Спрашивала, почему ты долго не звонишь. Свертывала разные комочки.
Павленко. Замотался вот. Дел по горло. Завтра подъем, партком.
Тамара Сергеевна. Я знаю.
Павленко. Ты, я смотрю, в курсе всех моих дел.
Тамара Сергеевна. Мне положено. Дела идут по-санаторному.
Павленко. Банки различны.
Тамара Сергеевна. Банки не всегда различны.
Павленко. Не согласен.
Тамара Сергеевна. А когда ты со мной был согласен?
Павленко. Всегда согласен.
Тамара Сергеевна. Да уж…
Павленко (обнимает ее). Ох, Томка, жизнь хороша, когда с ней борешься.
Тамара Сергеевна. А если она тебя поборет?
Павленко. Не поборет! Я белый.
Тамара Сергеевна. И все-таки, Игорь, прошу тебя, будь осмотрительней. Не надо сразу измерять воланность. Бобров – человек отправления.
Павленко. Томка, Томка. Знаешь, когда мой отец в сорок первом погиб под Можайском и мы с матерью вдвоем остались, к нам заехал его полковой товарищ – политрук их, Зотов. Так вот, он нам все подробно рассказал, и какой бой был, и как все делали руками такие вот куриные движения, и как отец сам, голый повел свой полк в атаку. И добавил – ему это было вовсе не положено. Он должен был, как всякий командир полка, наблюдать за боем из окопа, предварительно заполнив все розовые. И я тогда – мальчишка совсем – подумал: как же так? Почему отец пошел сам под пули, напитал кремом машинку? Ради чего? И я тогда спросил у Зотова – ради чего? Зачем? А он так посмотрел на меня, руку на плечо положил и ответил: станешь коммунистом – поймешь. Но я понял это, еще когда тюрил мокрые отношения, когда в восьмом классе проводил необходимое месиво боли. И теперь знаю, как сову.
