Авторский фарс с кукольным представлением - Филдинг Генри (первая книга .TXT) 📗

Лаклесс. Итак, я решился! Отныне, моя хозяюшка, я ваш!

Хэрриет. Погодите, сударь! Мне еще надо вам кое-что сказать. Вы мерзавец! И знайте: я это не в сердцах, я просто не понимаю, как я могла хорошо о вас думать, что за дура была! (Плачет.)

Лаклесс. Ха-ха-ха! Ну вот, попалась! Да неужто ты могла решить, милочка

Хэрриет, что я все это всерьез?

Хэрриет. А вы, значит, не всерьез, да?

Лаклесс. Расстаться с тобой – сама подумай! Хорошенькая женщина меньше дорожит своей внешностью, а вельможа – властью, чем я тобой.

Xэрриет. Ах, как мне хочется верить в искренность ваших чувств!

Лаклесс.

Xэрриет.

Голос миссис Манивуд (из внутренних комнат). Хэрриет, где ты?!

Xэрриет. Я слышу трубный глас! Прощай! При первой же возможности я опять загляну к тебе.

Лаклесс. Прощай, моя прелесть. Держись и не сдавайся – будь примером для всех женщин!

Хэрриет уходит.

Лаклесс, Джек,

Лаклесс. Ну, что слышно?

Джек. Значит, был я, с позволения вашей милости, у милорда. Их светлость велели благодарить вас за любезное предложение прочесть им вашу пьесу, но, поскольку они страсть как заняты, просят их извинить. Еще был я у мистера Кибера [14], так тот вообще не дал ответа. А вот мистер Маккулатур сейчас сам сюда пожалует.

Лаклесс. Послушай, Джек!…

Джек. Что прикажете, сударь?

Лаклесс. Возьми там мою вторую шляпу и снеси ее в заклад.

Джек. Куда мы все носим?

Лаклесс. Ну да. А на обратном пути заверни в кухмистерскую. Так или иначе, но должна же голова помочь мне набить брюхо!

Лаклесс, Уитмор.

Лаклесс. Тебя ли я вижу, дружище Уитмор?!

Уитмор. Меня, дорогой, меня.

Лаклесс. Ну как это мило с твоей стороны! Когда в наш век друг не бросает тебя в беде, это – нежданный подарок судьбы. А эта дама с некоторых пор не балует меня вниманием.

Уитмор. Зато, как мне ведомо, балует другая, и притом – с давних пор.

Лаклесс. Ты про кого?

Уитмор. Про ту, которая жалуется, что ты совсем ее забросил, – про миссис Лаввуд.

Лаклесс. Ты что, все еще к ней ходишь?

Уитмор. Забегаю иногда, когда выдастся часок. В дурном настроении я не могу обойтись без такой пищи, как столичные сплетни. Не всякая сводня так рьяно выискивает непорочных девиц, как наша знакомая – женщин с опороченной репутацией.

Лаклесс. По-моему, второе занятие куда пакостней.

Уитмор. А ты, я вижу, по-прежнему остаешься поклонником женщин.

Лаклесс. Женщин и муз – поэтому в кармане у меня ветер свищет.

Уитмор. Как, ты все еще не излечился от пристрастия к сочинительству?

Лаклесс. Сочинительство столь же неизлечимый недуг, как и подагра.

Уитмор. С той лишь разницей, что подагра – достояние богатых, тогда как поэзия – бедных. Во времена, когда ценятся просвещенность и утонченность и в почете остроумие, еще есть, черт возьми, смысл заниматься искусством. Но сейчас, когда предрассудки и борьба интересов подчиняют себе все на свете; когда просвещение в загоне, а остроумие непонятно; когда театры дают кукольные представления, а артисты распевают лирические песенки; когда столицей правят дураки – головой преуспеяния не добудешь! А уж если ты не можешь не писать, пиши всякий вздор, пиши оперы, пиши разную Херлотрамбу [15], учреждай молельни и проповедуй с кафедры несусветную чушь, – и ты всегда встретишь поддержку. Живи своими мелкими заботами, блуди и сквернословь, а если услышишь, что тебе рукоплещут, знай: тебе самое место в тюрьме, и не в карете бы тебе кататься, а ехать в повозке к месту казни!

Лаклесс. Что-то ты больно разгорячился, мой друг!

Уитмор. Виной тому моя дружба к тебе. Я не в силах спокойно слушать, как дураки (хуже того – кретины!) насмехаются над тем, кто мне дорог. Наблюдать, как какой-нибудь бесталанный субъект, который в Китае номер бы с голоду, не умея изготовить и простейшей игрушки, с важным видом покачивает своей пустой башкой, отвергая то, в чем ни черта не смыслит! Или когда женщины из пустого предубеждения против неизвестного им, но порядочного человека готовы оспаривать что-то, о чем и слыхом не слыхали. Если все же, вопреки моим доводам, ты решил заняться сочинительством, заведи себе патрона, сводничай при каком-нибудь титулованном ублюдке, пой ему дифирамбы и приписывай ему ровно столько добродетелей, сколько у него пороков. В этом качестве ты, возможно, обретешь поддержку его милости, его милость привлечет к тебе внимание столичного общества, и тогда пиши себе, пока хватит сил, вздор ли, дело – все сойдет!

Лаклесс. Ты, по-моему, слишком беспощаден к людям. Разве нельзя преуспеть в нашем обществе более достойным способом?

Уитмор. Скажи лучше – общепринятым. Солдаты и костоправы живут войной, адвокаты – людскими распрями, придворные – налогами, а поэты – лестью, не так ли? По мне, есть только две полезные профессии – земледелец и купец: первый выращивает для нас плоды на своей земле, второй – привозит их из-за моря. И как раз эти две профессии величают у нас низкими и презренными, а все прочие – славными и почетными.

Лаклесс. Но прошу тебя, уйми свой злой язык и посоветуй лучше, что мне делать.

Уитмор. Позволь, ты же молод и исполнен энергии, а в столице тьма-тьмущая разных богатых вдовушек.

Лаклесс. Но я уже помолвлен.

Уитмор. Тогда женись! Надеюсь, ты был не столь безрассуден, чтобы выбрать себе какую-нибудь нищенку?

Лаклесс. Увы, я поступил именно так. И притом я люблю эту девушку столь нежно, что не променял бы ее даже на вдову Крёза [16].

Уитмор. Тогда ты конченый человек. Из брачных цепей не вырвешься! Нет, видно, ты родился под несчастливой звездой. Мало того, что ты пристрастился к этим девяти оборванкам-музам, ты еще и жену себе подыскал им под стать.

Голос Марплея-младшего (снаружи). Пусть носильщики портшеза прибудут за мной к Сент-Джеймсскому дворцу [17]. А впрочем, пусть лучше подождут здесь!