Матросская тишина (Моя большая земля) - Галич Александр Аркадьевич (серия книг TXT) 📗
Вольф. Что случилось?
Шварц. Булонский лес пропал… Вот здесь он был, видите, и вот он пропал!.. Он, и Марселя тоже нет… Двух открыток Марселя…
Вольф. Может быть, вы их выронили?
Шварц (медленно). Нет, Мейер, я их не выронил! (Встает, подходит к двери, кричит.) Давид!
Вольф. Не горячитесь, Абрам!
Шварц. Хорошо, хорошо… Давид!
В дверях появляется Давид.
Шварц. Ты мой альбом брал?
Давид (замялся). Н-нет!
Шварц. Тебе кто позволил брать мой альбом?
Давид. Я не брал.
Шварц. Не брал? Значит, ты еще и врешь? Воруешь и врешь, босяк! (В ярости шагнул к Давиду, схватил его за ворот рубахи, встряхнул, ударил ладонью по лицу.) Я тебя отучу воровать и врать! Я у тебя вышибу из головы эту манеру – воровать и врать!
Давид молча, с ненавистью, смотрит на отца. Рот у него в крови.
Давид. Я не брал.
Шварц. Куда ты дел Булонский лес и Марсель?
Давид. Я не брал.
Шварц. Так, значит, это я взял? Да? Это я – вор?..
Давид. Не знаю.
Гулко хлопает дверь. Вбегает Митя.
Митя (задыхаясь). Абрам Ильич!
Шварц (медленно повернул голову, холодно спросил). Ну? В чем дело? Почему вы кричите?
Митя. Абрам Ильич, Филимонов вас требует… Ревизия!
Шварц (помолчав). Вот как? Интересно! А зачем же кричать? (Усмехнулся.) Запомните, Митя, хорошенько: когда человек честный, так ему нечего бояться. (Поднял палец.) Вы меня поняли? Идемте! Подождите меня, Мейер, Я скоро вернусь! (Берет со стола початую бутылку водки, сует ее в карман, кивает Мите, и они вдвоем быстро уходят.)
Молчание. Вольф встает.
Вольф (Давиду). У тебя – кровь… Возьми платок – вытри.
Давид. Черт проклятый!
Вольф. Это отец?
Давид (сквозь слезы). Отец, отец… Убить его надо к черту, и все!
Вольф (спокойно). Ну что ж, убить – это правильно.
Давид. Что?
Вольф. Я говорю, что это ты правильно придумал – убить. А пистолет или ножик у тебя есть?
Давид (растерянно). Нет…
Вольф. Чем же ты его убьешь? Впрочем, пожалуй, ты прав – мальчик из Тульчина может обойтись без ножика и без пистолета. Мальчик из Тульчина должен убивать папу так: нужно взять обыкновенную пустую бутылку и насыпать в нее вишневых косточек, И вот когда папа возвращается с работы домой и садится к столу ужинать, ты должен подойти к нему сзади и ударить его бутылкой…
Давид (испуганно, не отрывая взгляда от лица Вольфа). Что вы говорите?
Вольф (резко). А ты что говоришь?! Глупости болтаешь – убить, убить… Умный мальчик, а болтаешь глупости! Садись-ка, братец, лучше сюда – рядом. Вот так. Ты помнишь меня?
Давид. Да. Вы – дядя Мейер.
Вольф (кивнул). Правильно! (Помолчав.) Вот и все. Как будто я и не уезжал никуда. Все как прежде, – вечер, мы сидим с тобой рядом, и я рассказываю тебе сказку…
Темнеет. Протяжно кричит за окном женщина: «Се-реньку-у-у!..»
Давид. Опять Сережку Соколова мать ищет.
Вольф (усмехнулся). Ты знаешь, сколько лет кричит эта женщина? На моей памяти она кричит уже сорок с лишним лет! Ищет своего Сереньку, Петьку, Мишку…
Снова на пороге появляется Старуха Гуревич.
Старуха Гуревич. Я за вами. Вы готовы? А где Абрам?
Вольф. Его вызвали на склад. Он скоро придет.
Старуха Гуревич (после паузы). Вот что, Мейер, как старые друзья… Я же сразу поняла, что при Абраме вы не хотите всего говорить! Помилуй бог, я ничего не имею против него, по ведь это же всем известно, какой у него язык, когда он напьется… Вы затеваете большое дело, да?
Вольф. Нет.
Старуха Гуревич (не слушая Вольфа, задумчиво). Может быть, я делаю глупость, что еду в Москву? Так всегда – это еще говорил мой папа, – когда евреи становятся прапорщиками, так перестают отдавать честь! Мы уезжаем в Москву, а вы начинаете здесь большое дело…
Вольф. Я же вам говорю – нет!
Старуха Гуревич. Толкуйте! Что я, маленькая?! (Прищелкнула пальцами.) Ладно, пошли. Все ждут вас. К нам все-таки не каждый день приезжают гости из Палестины.
Вольф. Сейчас я приду. Еще десять минут.
Старуха Гуревич. Мы ждем. (Уходит.)
Молчание.
Вольф (негромко, без улыбки). Завтра с утра по всей Рыбаковой балке будут говорить о том, что Мейер Вольф собирается рыть нефтяные скважины, или продавать пальмы, или промывать золотой песок… Что-нибудь в этом роде.
Давид. А разве нет?
Вольф. Нет.
Давид (разочарованно). А зачем же вы приехали?
Вольф. Я приехал домой. Я просто приехал домой. Неужели это так непонятно?
Давид. А в вашей квартире Сычевы теперь живут.
Вольф (заходил по комнате). Чепуха! Найдем где жить. Не в комнате счастье. Я уехал с маленьким чемоданом и вернулся с маленьким чемоданом. И этот костюм, который на мне, – это мой единственный костюм. И никакие квитанции на получение груза не лежат у меня в кармане! (Остановился.) Когда я был таким, как ты, Давид, мой отец торговал перчатками, сумками, пуговицами, поясами. Мы ездили с ним в Польшу, в Галицию, на Украину… Тысячи тысяч местечек. И в каждом местечке новое горе, новые заботы и старый разговор: «В будущем году, в Иерусалиме». И в каждом местечке имелся свой праведник, который на старости лет отправлялся умирать на Святую землю. «Четыре шага по Святой земле – и вы очиститесь от всех земных грехов» – так было обещано в старых книгах! И вот с той норы всю жизнь я мечтал накопить денег и поехать туда – в Иерусалим…
Давид. Так оно и вышло…
Вольф (покачал головой). Нет, милый, совсем не так. Оказалось, что Стена Плача – это просто грязная старая стена. И что приехал я не на родину, а в чужую страну, где можно только плакать и умирать. И что люди там – чужие мне люди! Что мне Сион и что Сиону переплетчик Вольф из русского города Тульчина?! Ты понимаешь меня?
Давид. Не очень.
Вольф (улыбнулся). Ну и хорошо. Тебе и не нужно этого понимать! (Вздохнул.) Да-а, а небо там действительно очень синее. И песок очень желтый. И по вечерам все плачут и молятся. А я, видишь ли, привык, чтобы в тот час, перед сном, когда я кончил работу, вымыл руки и сел у окна, я привык слышать, как женщина зовет своего Сереньку, а мальчишки играют в казаки-разбойники, а где-нибудь идут девушки и поют песню… И вот тогда снова я взял в руки свой чемодан…
Бьют часы.
Давид. Половина десятого.
Вольф. Ладно, я пойду. Скажешь папе, что я у Гуревичей.
Давид. Да.
Вольф. Будь умником, Давид.
Давид. Да.
Вольф встал, пошел к двери, обернулся. Говорит медленно, с растерянной и странной улыбкой.
Вольф. Самое нелепое… Вот – я вернулся домой… Прошло каких-нибудь полтора часа, и мне уже начинает казаться, что, может быть, я снова ошибся, а? Может быть, я был совсем не в том Иерусалиме и видел не ту Стену Плача?! (Махнул рукой.) Ну да, впрочем, этого ты уж и вовсе не поймешь! Спокойной ночи, Давид! (Уходит.)
