Ясно: новые стихи и письма счастья - Быков Дмитрий Львович (читать книги без .TXT) 📗
Приговоренные к смерти, толстые он и она,
Совокупляются, черти, после бутылки вина.
Чтобы потешить расстрельную братию,
Всю корпорацию их носфератию
В этот разок!
Чтобы не скучно смотреть надзирателю
Было в глазок.
Приговоренные к смерти, не изменяясь в лице,
В давке стоят на концерте, в пробке стоят на кольце,
Зная, что участь любого творения —
Смертная казнь через всех растворение
В общей гнильце,
Через паденье коня, аэробуса,
Через укус крокодилуса, клопуса,
Мухи цеце,
Через крушение слуха и голоса,
Через лишение духа и волоса,
Фаллоса, логоса, эроса, локуса,
Да и танатоса в самом конце.
Приговоренные к смерти спорят о завтрашнем дне.
Тоже, эксперт на эксперте! Он вас застанет на дне!
Приговоренные к смерти преследуют
Вас и меня.
Приговоренные к смерти обедают,
Приговоренные к смерти не ведают
Часа и дня.
О, как друг друга они отоваривают — в кровь, в кость, вкривь, вкось,
К смерти друг друга они приговаривают и приговаривают: «Небось!»
Как я порою люблю человечество —
Страшно сказать.
Не за казачество, не за купечество,
Не за понятия «Бог» и «Отечество»,
Но за какое-то, блядь, молодечество,
Еб твою мать.
Шестая
Перед каждой весной с пестротой ее витражовой,
Перед каждой зимой с рукавицей ее ежовой
И в начале осеннего дня с тревожной его изжогой,
Да чего там — в начале каждого дня
Я себя чувствую словно в конце болезни тяжелой,
В которой ни шанса не было у меня.
Мне хочется отдышаться.
В ушах невнятная болтовня.
Ни шанса, я говорю, ни шанса.
Максимум полтора.
В воздухе за окном тревога и сладость.
Покачиваясь, вышагиваю по двору.
Я чувствую жадность.
За ней я чувствую слабость.
Я чувствую силу, которую завтра я наберу.
Воздух волен.
Статус неопределен.
Чем я был болен?
Должно быть, небытием.
Прошлое помнится как из книжки.
Последние дни — вообще провал.
Встречные без особой любви говорят мне: «Ишь ты».
Лучше бы я, вероятно, не выживал.
Не то что я лишний.
Не то чтобы злобой личной
Томился тот, а тайной виной — иной:
Так было логичней.
Так было бы элегичней.
Теперь вообще непонятно, как быть со мной.
И я сам это знаю, гуляя туда-обратно,
По мокрому снегу тропу себе проложив.
Когда бы я умер, было бы все понятно.
Все карты путает то, что я еще жив.
Я чувствую это, как будто вошел без стука
Туда, где не то что целуются — эка штука!—
Но просто идет чужой разговор чужих;
И легкая скука,
Едва приметная скука
Вползает в меня и мухой во мне жужжит.
Весенний вечер.
Свеченье, виолончель.
Я буду вечен.
Осталось понять, зачем.
Закат над квадратом моим дворовым.
Розовость переливается в рыжину.
Мне сладко, стыдно.
Я жаден, разочарован.
Мне несколько скучно.
Со всем этим я живу.
Седьмая
За срок, который был мною прожит,
Ни дня не давал дышать без помех
Тот местный дух, который сам ничего не может
И вечно поносит всех.
Его дежурное «Не положено»,
Нехватка насущного, страх излишнего
Гнались за мною, как взгляд Рогожина
Всюду преследовал князя Мышкина.
Если я сплю не один, то это разврат.
Если один, то и для разврата я слишком плох.
Я грабитель, если богат,
А если беден, то лох.
Меня не надо, и каждый, кто не ослеп,
Видит, как я предаю Лубянку и крепость Брестскую.
Если я ем — я ем ворованный русский хлеб.
Если не ем, то я этим хлебом брезгую.
Сам он работой ни разу не оскоромился,
Даром что я наблюдал его много лет.
Это ниже его достоинства,
Которого, кстати сказать, и нет.
Иногда, когда он проваливался по шею
И у него случался аврал,
Он разрешал мне делать, что я умею,
И подать за это брал.
Периодически он мне сулил тюрьму и суму.
Тогда в ответ я давил на жалость.
«Слушай, давай я сдохну?» — я говорил ему,
Но это даже не обсуждалось.
Без меня его жизнь давно бы стала растительной —
Дуб на юру, ковыль на ветру.
Если возможен и вправду грех непростительный —
Это если я сам умру.
Смерть неприлична. Забудем про это слово.
Она не дембель, а самострел.
И правда, где он найдет другого,
Который бы это терпел
И сам же об этом пел?
Восьмая
Потом они скажут: извините.
Все так, как предсказывали вы.
Когда все это было в зените,
Нам ужасно лгали, увы.
И мы, пребывая в Вальгалле,
Глаза опуская от стыда,
Ответим: ну конечно, вам лгали.
Вам лгали, а нам — никогда.
Потом они скажут: простите.
За что? Вы знаете, за что.
Сами знаете: родители, дети,
Театры, цирки шапито.
Семейство зависит от мужчины,
От мэтра зависит травести…
Короче, у нас были причины
Именно так себя вести.
И мы — не без искренней кручины —
В ответ горячо прокричим:
Разумеется, были причины.
Лишь у нас не бывает причин.
Тогда, уже несколько уверенней,
Проявится ссучившийся друг:
— Вообще это было в духе времени.
У времени был такой дух.
И мы, оглядевшись воровато,
В ответ залепечем горячо:
— Эпоха, эпоха виновата!
С вас спросу нету, вы чо.
Тогда, добираясь до крещендо,
Они перейдут на полный глас:
С чего это нам просить прощенья?
С чего это, собственно, у вас?
С рожденья рахит, пальто из ваты,
Чесотка, болезни головы —
Короче, вы сами виноваты,
Что мы получились таковы.
И главное, нас столько чморили —
И нас, и непутевую мать,—
Что, когда мы всё это натворили,
Нас можно простить и понять.
Больные, униженные вечно,
Забывшие письменную речь…
— Конечно,— мы скажем,— конечно!
Конечно,— мы скажем,— конеч…
Бог с тобой, наша мирная обитель,
Притяжение пейзажей и масс.
Вы только отскребитесь, отскребитесь,
Хоть от мертвых отскребитесь от нас.
Девятая
Добрый читатель, что тебе надо, чтобы не сдохнуть здесь:
Порцию меда, порцию яда, выверенную смесь?
Злой обладатель первых проплешин, первых руин во рту,
Чем ты вернее будешь утешен в скудном своем быту?
Можем придумать сказочный остров, солнца резервуар,
Землю с названьем через апостроф, вроде Кот д'Ивуар:
