Девчонки и мальчишки - Дик Иосиф Иванович (читать книги полные TXT) 📗
— Первую премию, — сказала она, — большую коробку акварельных красок — мы выдаем газете «Пионерский горн»!
Боря подошел к Ане и под аплодисменты присутствующих получил награду.
— Спасибо за краски, — тихо сказал он Ане. — Но этого пионера с горном не мы рисовали. Он был на плакате напечатан.
Боря ожидал, что сейчас ребята закричат: «А-а, на чужой счет живете!» — но, к его удивлению, ничего этого не произошло.
— Правда? — спросила Аня. — Хорошо вы его перевели, но мы даем вам премию не только за рисунок. У вас принципиальная газета.
И она, чуть-чуть улыбаясь, посмотрела на Ромку.
Девчонки и мальчишки (из дневника Миши Пташкина)
15 января. Сегодня я заметил, что Колька Дудкин вдруг посерьезнел. У него были начищены ботинки, и от него с утра пахло духами. Я долго думал, что все это значит, а потом на уроке догадался. Колька написал какую-то записку и сказал мне: «Передай Лельке Сверчковой! Это об общественной работе». Я человек не любопытный, но все-таки эту записку случайно прочитал. Вот так общественная работа! «Леля, я давно хотел сказать одну вещь. Ты помнишь тот день, когда у тебя в раздевалке пропала галоша и мы ее вдвоем искали? Я этот день запомнил на всю жизнь, и я хочу с тобой дружить. С пионерским приветом!»
Когда мы с Колькой шептались, Колбасин — наш староста — сказал:
— Что за разговоры на уроке?
— А ничего, — нашелся Колька, — я у Мишки резинку прошу.
В общем я передал Лельке на соседнюю парту записку. И они с Танькой сразу стали ее читать.
Вот тут-то и произошел самый трагический момент. Когда Колька получил через меня Лелькин ответ, наш чертежник Сергей Петрович, стоявший у доски, вдруг сказал мне:
— Пташкин, ты что Дудкину передал?
— Я — ничего… — сказал я и прошептал Кольке: — Когда древние греки попадались с тайными документами, они эти документы глотали.
Я сказал это в шутку, а Колька, видимо испугавшись Сергея Петровича, взял и вправду проглотил записку. Ой, вот смех!
Но смех смехом, а отсюда все и началось…
На этом я свой дневник обрываю, потому что пришла мама с работы и спросила, что я делаю. Я ответил: уроки.
18 января. Я считаю, что если бы девчонки не были такими гордыми, то наша пионерская работа очень бы наладилась. Я, например, все время хочу поговорить по-человечески с Танькой о шахматном турнире, а она убегает.
В тот день, когда Колька проглотил записку, мы с ним на перемене подошли к Лелькиной парте.
— Ну что? — спросила Лелька. — Ты ответ прочитал?
— Нет, — ответил мой друг, — ты знаешь, я эту записку… проглотил…
А тут Танька ввернула:
— Это очень некрасиво — глотать чужие письма.
— Но ведь эта записка чуть не попала к Сергею Петровичу! — сказал Колька.
— Это Колькин благородный поступок, — добавил я.
Но тут как-то все нескладно получилось. Колька хотел пригласить Лелю вечером на каток, и вдруг входит в класс Колбасин и говорит:
— Лелька, пойдем в воскресенье на каток?
— Я… я… мне кажется… — растерялась Лелька и смотрит на Кольку.
— Но ведь ты свободна? — пристал Колбасин.
— Свободна.
— Вот и прекрасно! Я за тобой зайду. Кстати, там и поговорим о вечере. Вечер — дело серьезное, товарищ руководитель музыкального кружка. Итак, до воскресенья!
И Колбасин вышел из класса.
Мы с Колькой стояли очень разозленные. Да и самой Лельке, видно, было неудобно перед нами, и поэтому она первая заговорила ангельским голоском:
— А вы, Коля и Миша, будете в вечере участвовать? Ты бы, Коля, мог стихи прочитать, а Миша музыку сочинит или песенку.
Но Колька — очень гордый человек — сказал холодно:
— Нет!
Тут девчонки сразу стали юлить:
— Отчего? Почему?
А Колька ответил очень правильно:
— Потому, что кончается на «у»! — и хлопнул дверью.
Вот как бывает! Писали, писали друг другу и — поссорились!
Я знаю, почему все великие люди сочиняют по ночам. Потому что ночью тишина и можно думать, о чем хочешь. А вот интересно, спит ли сейчас Танька или нет?
20 января. Вдруг утром — звонок! Да, кстати, я не случайно так подробно описываю историю с Колькой. Но на его примере надо научиться всем, кто хочет дружить с девочками. Я сегодня угостил Таньку конфетой, а она ее съела и не стала со мной разговаривать. Это невежливо! Раз человек, положим я, хочет спросить, когда мы идем к шефам на завод, надо остановиться и ответить…
Итак, сегодня у меня утром в комнате — звонок!
— Слушай, я придумал! — говорит Колька. — Надо, чтоб у нас был свой музыкальный кружок, без девчонок. Они сами по себе, а мы сами по себе.
— А может быть, лучше всем вместе? — предложил я.
Колька задумался, а потом сказал:
— Стой! Эврика! Правильно! Ты пойдешь к этой Лельке Сверчковой и будешь там играть хоть на барабане, хоть на арфе. И при этом старайся, пусть тебя хвалят!
— Есть, — говорю, — буду стараться на барабане!
Тут Колька понизил голос и так страшно сказал, что у меня даже мурашки по телу пошли:
— А в концерте, в самый ответственный момент ты им такого набарабань, чтобы они с треском провалились! Гром и молния! Как гроза в Большом театре! Ясно?
Я сказал:
— Но, может быть, ты, Коля, не прав? Когда в древней Греции один какой-то грек с кем-то поссорился, он никому зла не делал, а сам яд выпил.
Колька на меня разозлился:
— Ну что ж, я теперь, по-твоему, травиться должен? Делай, как говорят, и все! Да не забудь, что сегодня воскресенье, вечером они на катке! Там будет эта… Лелька со своим Колбасиным кататься.
Вечером мы с Колькой взяли коньки и перелезли через забор на каток. Вскоре мы заметили Лельку с Танькой, а около них Колбасин увивался — то пистолетиком ездил, то восьмерку делал. А потом мы их догнали, и я хотел им показать, как надо ездить, но случайно упал и коленку расшиб.
Девчонки все закричали: «Ой!» — а Колбасин сказал:
— Так и надо! Чтоб не хвастался!
А Танька обрадовалась:
— Но он же перед нами, перед нами!
Подъехал Колька и, увидев Лелю, растерялся и не мог сказать ей «здравствуйте», хотя она первая с ним поздоровалась. А Колбасин это заметил и съехидничал:
— От волнения юноша потерял дар речи!
Колька посмотрел на него презрительно:
— Дар речи! Потерял! А ну-ка, давайте отсюда! Фьють!
Колька мог ударить Колбасина по шее, но не ударил. Он только толкнул его локтем.
— Ты потише! — сказал Колбасин и, подхватив девчонок, уехал с ними.
А я с Колькой остался сидеть на скамейке, потому что очень болела нога.
23 января. Все-таки Колька мой настоящий друг. Я лежу в постели, а он меня навещает каждый день. Врач сказал, что у меня серьезный ушиб и нужен покой. Но покоя у меня нет. Например, Колька с утра уже звонил три раза и спрашивал, как аппетит и температура. Я сказал, что течение болезни нормальное. А Колька вызвался достать профессора. Вскоре выяснилось, что профессор у Кольки по уху, горлу и носу и мне не подходит. Я не понимал, почему Колька так стремится, чтобы я побыстрее пошел в школу. А потом понял: он хочет, чтобы я побыстрее втерся в доверие к Лельке и Таньке и попал бы к ним в музыкальный кружок.
Но я и без него очень хорошо втерся в доверие. Лелька и Танька тоже навещают меня. Я уже написал свою музыку для песни «Девчонки и мальчишки», и репетиции у нас идут полным ходом. А Танька говорит, что я баснословно талантливый человек. Ей очень нравится, как я играю на пианино. И мне нравится, как она поет.
26 января. Сегодня днем в классе произошло ужасное событие. Я никогда не думал, что Колька ведет дневник, а он, оказывается, ведет. И этот дневник нашел в классе Колбасин и всем его прочитал. Все дураки хохотали, а мы с Колькой стиснули зубы.
