Эгмонт (Перевод Наталии Ман) - фон Гёте Иоганн Вольфганг (читать книги TXT) 📗
Э г м о н т. Но ведь нам, вероятно, надлежит приветствовать его, когда он прибудет?
О р а н с к и й. Не будем спешить.
Э г м о н т. А если он именем короля потребует нашего присутствия?
О р а н с к и й. Найдем отговорку.
Э г м о н т. Но если он будет настаивать?
О р а н с к и й. Принесем свои извинения.
Э г м о н т. А если заупрямится?
О р а н с к и й. Тем паче - не явимся.
Э г м о н т. Это будет значить: война объявлена и мы бунтовщики. Принц, не поддавайся соблазнам своего ума; я знаю, страха ты не ведаешь. Но обдумай этот шаг.
О р а н с к и й. Я его обдумал.
Э г м о н т. Пойми, если ты ошибешься, ты станешь виновником самой кровопролитной войны, бушевавшей в какой-либо стране. Твой отказ - это сигнал для всех провинций разом взяться за оружие; он станет оправданием любой жестокости - станет вожделенным и долгожданным предлогом для Испании. Каких больших, каких долгих усилий стоило нам умиротворить народ, а теперь ты одним мановением руки хочешь ввергнуть его в небывалую смуту. Подумай о городах, о дворянстве, о народе, о торговле и земледелии, о ремеслах! Подумай об опустошении страны, о кровопролитии! Солдат остается спокойным, когда на поле боя падает тот, кто был с ним рядом. Но когда река понесет вниз по течению тела горожан, детей, девушек, а ты, объятый ужасом, будешь стоять на берегу, уже не понимая, за чье дело ты вступился, ибо гибнут те, кого ты хотел защитить, достанет ли у тебя сил тихо промолвить: "Я защищал себя"?
О р а н с к и й. Мы не простые люди, Эгмонт. И если нам подобает жертвовать собой ради тысяч, то, значит, подобает и щадить себя ради них.
Э г м о н т. Тот, кто себя щадит, сам себе подозрителен.
О р а н с к и й. Но тот, кто знает себя, маневрирует увереннее.
Э г м о н т. Твои поступки делают неизбежным зло, которого ты страшишься.
О р а н с к и й. Идти навстречу неотвратимому злу разумнее и смелее.
Э г м о н т. Когда опасность так велика, надо принимать в расчет даже самую малую надежду.
О р а н с к и й. Нам уже и ступить некуда, пред нами - бездна.
Э г м о н т. Разве милость короля - такая малая полоска земли?
О р а н с к и й. Не такая уж малая, но скользкая.
Э г м о н т. Клянусь богом, это несправедливо. Я не терплю, когда о нем думают неподобающим образом! Он сын императора Карла и не способен на низкий поступок.
О р а н с к и й. Короли низких поступков не совершают.
Э г м о н т. Его надо узнать получше.
О р а н с к и й. Наше знание и говорит нам - не дожидайтесь опасной пробы.
Э г м о н т. Никакая проба не опасна, если ты ее не страшишься.
О р а н с к и й. Ты рассержен, Эгмонт.
Э г м о н т. Я все должен видеть собственными глазами.
О р а н с к и й. О, если бы на сей раз ты захотел посмотреть моими. Друг мой, твои глаза открыты, и ты уверен, что видишь все. Я ухожу! Жди прибытия Альбы, и господь да хранит тебя! Может быть, мой отказ послужит тебе во спасенье. Может быть, дракон и отвернется от добычи, если ему не удастся сразу проглотить нас обоих. Может быть, он помедлит, чтобы вернее ударить, а ты, прозрев, увидишь все в правильном свете. Но скорее, скорее! Спасайся, Эгмонт! Спасайся! Прощай! Будь зорок, Эгмонт, пусть ничего не ускользнет от твоего вниманья: сколько войска он приведет с собой? Как разместит его в городе, какая власть еще останется правительнице? Будут ли начеку твои друзья? Подай мне весть о себе... Эгмонт!..
Э г м о н т. Чего ты хочешь от меня?
О р а н с к и й (дотрагивается до его руки). Подумай еще раз! Уйдем вместе!
Э г м о н т. Как? Ты плачешь, принц Оранский?
О р а н с к и й. И мужчине подобает плакать о погибшем.
Э г м о н т. Ты считаешь меня погибшим?
О р а н с к и й. Да. Пойми, тебе остался недолгий срок. Прощай. (Уходит.)
Э г м о н т (один). Как странно, что мысли другого человека так воздействуют на нас! Мне бы все это и в голову не пришло, а он заразил меня своими опасениями. Прочь! В моей крови это чужеродная капля. Приди мне на помощь, природа, извергни ее! А на то, чтобы разгладить морщины раздумья, у меня есть прекрасное средство!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ДВОРЕЦ ПРАВИТЕЛЬНИЦЫ.
П р а в и т е л ь н и ц а. Этого надо было ждать. Когда денно и нощно живешь в трудах и заботах, кажется, что делаешь невозможное, а тот, кто издали смотрит на тебя и повелевает, уверен, что требует лишь возможного. О, эти самодержцы! Никогда я не думала, что столь великое волнение охватит меня. Власть прекрасна! И вдруг отречься от нее. Не знаю, как решился на это мой отец{27}, но я последую его примеру.
В глубине сцены появляется Макиавелли.
Подойдите ближе, Макиавелли. Письмо брата повергло меня в раздумье.
М а к и а в е л л и. Смею ли я спросить, о чем он пишет?
П р а в и т е л ь н и ц а. Король высказывает столько же братского внимания ко мне, сколько и заботливости о своем государстве. Он превозносит стойкость, усердие и преданность, проявленные мною в попечении о правах его величества в этих землях. Сожалеет, что буйный нрав здешнего народа причиняет мне столько хлопот и огорчений. До глубины души убежденный в моей проницательности, равно как и в разумной последовательности моего поведения, он так мною доволен, что я могла бы сказать: для короля это письмо слишком учтиво, для брата - тем более.
М а к и а в е л л и. Его величество не впервые выражает вам свое справедливое удовлетворение.
П р а в и т е л ь н и ц а. Но впервые так риторично.
М а к и а в е л л и. Я не понимаю.
П р а в и т е л ь н и ц а. Сейчас поймете. Вслед за этим вступлением он говорит, что совсем без войска, без хотя бы небольшой армии, я всегда буду пребывать здесь в жалком положении. Мы поступили неосмотрительно, продолжает он, когда, вняв жалобам населения, отозвали свои войска из провинций, ибо армия, тяжелым бременем ложась на плечи бюргеров, не позволяет им слишком расходиться.
М а к и а в е л л и. Эта мера вызвала бы опасное брожение в умах.
П р а в и т е л ь н и ц а. Но король полагает - ты слушаешь меня? - что бравый генерал, который знать не знает никаких резонов, живо справится с народом и дворянством, с бюргерами и крестьянами, посему он и шлет сюда во главе немалого войска герцога Альбу.
М а к и а в е л л и. Альбу?
П р а в и т е л ь н и ц а. Ты удивлен?
М а к и а в е л л и. Вы сказали: шлет. Он, верно, спрашивает, не послать ли?
П р а в и т е л ь н и ц а. Король не спрашивает. Он посылает.
М а к и а в е л л и. Ну что ж, вам будет служить опытнейший полководец.
П р а в и т е л ь н и ц а. Служить мне? Говори прямее, Макиавелли.
М а к и а в е л л и. Я не хочу высказываться прежде вас.
П р а в и т е л ь н и ц а. А я, ты думаешь, хочу притворяться? Мне больно, очень больно. Лучше бы уж мой брат высказал все, что у него на уме, а не подписал бы казенное послание, состряпанное его статс-секретарем.
М а к и а в е л л и. Может быть, следовало бы вникнуть...
П р а в и т е л ь н и ц а. Я их всех знаю вдоль и поперек. Они любят, чтобы все было вычищено и выметено, а так как сами к этому рук приложить не хотят, то радуются каждому, у кого метла в руке. О, мне чудится, что я вижу короля и его совет вытканными вот на этих шпалерах.
М а к и а в е л л и. Так живо вам все представляется?
П р а в и т е л ь н и ц а. До мельчайшей черточки. Среди них есть и хорошие люди. Честный Родригес{28}, многоопытный и разумный, он не рвется к почестям, но и ничем не поступается, прямодушный Алонсо{28}, усердный Френеда{28}, неколебимый Лас Варгас{28} и еще несколько, которые примыкают к разумной партии, когда она входит в силу. Но в совете есть еще и меднолобый толедец{29}, у него впалые глаза и пронзительный, огненный взгляд, сквозь зубы он бормочет что-то о доброте женщин, об их торопливой податливости, о том, что женщины, мол, могут усидеть на хорошо объезженном коне, но сами его объездить не умеют, и отпускает прочие шуточки, которые мне в свое время не раз приходилось слышать от господ политиков.
