Судьбы и сердца - Асадов Эдуард Аркадьевич (читать книги полные TXT) 📗
Только надо ж как-то разгрузиться
Мне от ноши бабушки моей!
Вдруг профессор приоткрыл ресницы
И сквозь сон сердито пробурчал:
— Что вам, полуночники, не спится?
Ночь давно. Кончайте свой кагал!
Он еще побормотал немножко,
Сонно потянулся и зевнул.
Щелкнул выключатель у окошка,
И вагон во мраке потонул.
— Есть примета, Христофор Иваныч, —
Улыбнулся Лешка. — Верьте мне:
Никогда нельзя сердиться на ночь —
Домовой пригрезится во сне…
Глава III НОВЫЙ ДРУГ
— А все же это хорошо, Варвара,
Что мы с тобой так славно подружились!
Опять бренчит соседская гитара.
Смотри, смотри-ка, флоксы распустились!
Все эти дни возбуждена Галина.
Едва домой вернувшись из больницы,
Она то вдруг заплачет без причины,
А то, вскочив, со смехом закружится…
Трюмо теперь ей враг: неся печали,
Оно напоминает без конца
Про голову остриженную Гали
И шрам пунцовый поперек лица.
Зло — это зло. А все ж, коли угодно,
Теперь ей души новые открылись.
— Да, да, Варюша, это превосходно,
Что мы с тобой так славно подружились!
Ты знаешь, там, в больнице, мне казалось,
Что все твои визиты лишь рисовка.
Увидела — почувствовала жалость,
Ну и приходишь гладить по головке.
Сердечный взгляд… Букет на одеяло…
Приходишь каждый вечер, как на службу…
Прости, Варюша! Я тогда не знала,
Что доброта есть первый вестник дружбы.
Да, между прочим, в сумочке тогда
Наткнулись вы на детские вещицы.
Малыш! И ты приехала сюда
Помочь ему, да не нашла следа:
А он под сердцем у меня стучится.
Варвара улыбнулась: — А забавно
Меня в квартире встретили у вас.
Скажи, кто эта Эльза Вячеславна
В такой пижаме цвета «вырви глаз»?
— Как кто? Да просто мужняя жена.
Служила где-то в главке, у Арбата.
Но, выйдя замуж, обрела сполна
Все то, о чем мечталось ей когда-то.
Борис Ильич, супруг ее, всецело
Научною работой поглощен.
Зато у Эльзы три любимых дела:
Кино, универмаг и стадион.
Притом добавлю, что соседку нашу
Не Эльзою, а Лизою зовут.
Но имя Эльза кажется ей краше,
А Лиза — это скучно, как хомут.
Варвара усмехнулась: — Понимаю.
Когда в тот вечер я сюда примчалась,
То эта Эльза, двери открывая,
Мне помнится, ужасно испугалась.
«Какой ребенок? — ахнула она. —
Что за кошмар? Тут кто-то нас дурачит!
Борис, ты где, я так поражена!
Больница… Галя… Что все это значит?»
Прохлада… Сумрак… За Москвой-рекой
Последние лучи уже потухли,
Лишь зябкий вечер ворошил клюкой
Заката дотлевающие угли…
— Не надо, Галя, света зажигать!
Так вроде бы уютней и теплее.
Да, кстати, ты хотела рассказать
Немного про себя и про Андрея.
Затем о чуде звонком, долгожданном…
Скажи: как назовете вы его?
— Сейчас, Варюша, но сперва о главном:
Андрей пока не знает ничего.
Но по порядку: в день, когда Андрюша
Вернулся с фронта, я его встречала
Не школьницей, как прежде провожала,
А педагогом. Веришь ли, Варюша,
Ходя четыре года в институт,
Я бредила во сне и наяву
Вот этим днем. Но, понимаешь, тут
Стою пред ним, как дура, и реву.
Но нет, постой, я вовсе не об этом.
Я о другом… Ведь знаешь, в этот день
С земли ушла, исчезла злая тень.
Конец войне. Мир залит ярким светом!
Какая-то старушка вдруг спросила:
«Кого встречаешь, дочка?» А Андрей,
Обняв меня, вдруг гаркнул что есть силы:
«Супруга, бабка! Муж приехал к ней!»
И вдруг, смутясь, в глаза мне заглянул:
«Галннка, правда?» Я кивнула: «Да».
Вокзал в цветах и музыке тонул,
Шумел народ, свистели поезда…
С тех пор навеки в памяти моей
Остались этот солнечный перрон
И загорелый радостный Андрей
В пилотке и шинели без погон!
Андрей сказал, вернувшись: «Так-то, Галя,
Пока мы шли сквозь пламя в грозный час,
Вы все тут институты покончали
И вроде б даже обогнали нас!
Сидишь теперь, плечистый да усатый.
На лекциях с конспектом под рукой,
А рядом ясноглазые девчата
И пареньки без пуха над губой».
А я смеюсь: «Молчи, такой удел.
Смиренье ум и душу возвышает.
Христос, вон тетя Шура утверждает,
Похлеще унижения терпел!»
Я, Варя, нынче точно в лихорадке,
Все чепуху какую-то плету.
Да мне ль сейчас играть с тобою в прятки!
Я, знаешь, все жалею красоту.
Ну ладно, пусть не красоту, но все же
Хоть что-нибудь да было же во мне!
А тут взгляни: гримаса, гадость, рожа,
Кошмар в каком-то непонятном сне!
Поникнув, плечи быстро задрожали,
В усталом взгляде — колкая зима.
— Не надо, слышишь? Ну не надо, Галя!
Не так все плохо, ну суди сама:
Теперь такие шрамы медицина,
Конечно же, умеет убирать.
Ну, будет, будет… Вспомни-ка про сына,
Тебе нельзя мальчишку волновать.
— Кого мы ждем? — Галина просветлела. —
Сережку жду. Наверно, будет славный!
— Ну то-то же, вот так другое дело.
Нельзя хандрить, Галина Николавна.
— Да, да, нельзя. Но ты не думай только,
Что я с Андрюшей встретиться боюсь,
Андрей мой не пустышка и не трус,
И шрам его не оттолкнет нисколько.
И хоть в нем много мягкого тепла,
Но он, как я, от горя не заплачет.
Любовь же наша сквозь войну прошла,
А это тоже что-нибудь да значит!
А главное, тут ждет его сюрприз,
Который буйствует уже, стучится…
Вот дай-ка руку… Чувствуешь? Как птица
В тугом силке, он бьется вверх и вниз.
Андрей однажды мне сказал: «Галина,
Что скромничать — мы хорошо живем.
Но если б нам с тобой еще и сына…» —
И он, вздохнув, прищелкнул языком.
В работе нашей, в радости, в борьбе
Бывают дни-враги и дни-друзья.
Но день, когда затеплилась в тебе
Иная жизнь, ни с чем сравнить нельзя!
Сначала я о радости такой
Хотела сразу рассказать Андрею.
Но тотчас же решила: «Нет, постой!
Сама-то я всегда сказать успею».
Так слишком просто: взять вот и сказать.
Но нет, пусть это глупость, пусть каприз,
Однако я решила наблюдать,
Когда он сам заметит мой «сюрприз».
Пробушевав, осыпалась весна.
И Громов мой окончил институт.
Пришел и крикнул весело: «Жена!
Вот мой диплом, а вот уж и маршрут!»
И, собирая мужу чемодан,
Решила я: теперь скрывать не надо.
Три месяца не сделали мой стан
Покуда примечательным для взгляда.
Но о «сюрпризе» глупо говорить!
Вот, Варенька, забавная задача!
«Сюрпризы» полагается дарить,
К тому же и внезапно, не иначе.
Ну как тут быть? Смекалка, выручай!
Стоп. Я куплю для малыша приданое
И на вокзале в самый миг прощания
Открою сумку, будто невзначай.
Тогда исчезнет сразу грустный взгляд!
Глядишь, глаза Андрея потеплели…
«Галинка! — он воскликнет. — Неужели?
Теперь нас будет трое? Как я рад!»
Он бережно возьмет меня за плечи
И, наклонившись, скажет мне, любя:
«Спасибо, моя славная! До встречи!
Теперь нас трое. Береги себя!»
Да, так вот я и думала, когда
В тот вечер торопилась на вокзал.
И тут, как гром, нежданная беда,
Глухая брань… Удар… Потом — провал…
Запомнились лишь две фигуры в кепках,
Две пары крепко сжатых кулаков,
Две пары глаз, холодных, наглых, цепких.
Из-под нависших низко козырьков.
«А ну, постой! — один промолвил хмуро. —
Какой такой под мышкой тащишь клад?»
«Замри, — вторая буркнула фигура. —
Гляди, не вздумай кинуться назад!»
Когда большая грубая рука
Схватила сумку, я вдруг моментально
