Любовь-весенняя страна - Рязанов Эльдар Александрович (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Постепенно мои рифмованные грехи стали попадаться на глаза читателям довольно часто — публикаций в разных журналах было изрядно. И когда меня в те годы на так называемых творческих вечерах спрашивали, почему это я вдруг ударился в поэзию, я выстроил достаточно стройную теорию. «Заниматься не своим делом, — объяснял я, — добрая традиция нашей интеллигенции. Недаром Евгений Евтушенко увлёкся кинорежиссурой, а Роберт Рождественский стал вести телепередачу "Документальный экран". Что же касается Андрея Вознесенского, то он соорудил архитектурную часть памятника (автором был скульптор Зураб Церетели), посвящённого 200-летию присоединения Грузии к России. Всем этим крупным поэтам, естественно, стало не до стихов. Они оказались заняты другими, более важными делами. И в нашей поэзии образовался некий вакуум. Кто-то должен был его заполнить. Этим "кем-то" оказался именно я. Если вдуматься, я попросту спасал отечественное стихосложение.»
.А осенью 1986 года я попал в Боткинскую больницу. Заболел. И не только в прямом смысле, но и в переносном. А именно, как бешеный, сочинял стихи. Каждый день. Иной раз и по два стихотворения на дню. Болезнь резко меняет психологию человека. Между здоровыми и больными как бы проходит некая незримая грань. Тем не менее, граница эта очень строгая, жёсткая. Здоровые этой черты, как правило, не замечают. Но больные ощущают свою ущербность и некое отторжение от остального мира. И я целиком и полностью погрузился в мир болеющих. Это не значит, что все стихотворения, написанные в больнице, были печальными. Случались и шуточные, и озорные. Но самым удивительным для меня было то, что стихотворная энергия не скудела. Я не расставался с блокнотом и авторучкой, чтобы немедленно зафиксировать на бумаге буквально наседающие, обгоняющие друг друга строчки. Когда я перешёл из Боткинской больницы в другую, откуда стал каждый день ездить на съёмки «Забытой мелодии для флейты», поэтическая лихорадка кончилась. Я собрал все стихи, написанные за сентябрь 1986 года, и назвал их весьма скромно: «Боткинская осень». Стихотворения, помеченные сентябрём 1986 года, были написаны во время болезни.
ВПЕРВЫЕ
Всё поплыло перед глазами, и закружился потолок.
За стенку я держусь руками, пол ускользает из-под ног.
И вот я болен. Я — в кровати... Беспомощность не по нутру. Стараюсь в ночь не засыпать я, боюсь, что не проснусь к утру.
* * *
Как будто вытекла вся кровь, глаз не открыть, набрякли веки.
Но звать не надо докторов — усталость это в человеке.
А за окном трухлявый дождь.
И пугало на огороде разводит руки. Не поймёшь, во мне так худо иль в природе.
Тоскуют на ветвях навзрыд грачами брошенные гнёзда.
Но слышен в небе птичий крик: вернёмся рано или поздно!
Хочу тоску преодолеть.
Надеюсь, что преодолею.
А ну-ка, смерть! Не сметь! Не сметь! Не сметь садиться мне на шею!
Сентябрь 1986
БОЛЬНИЦА
И я, бывало, приезжал с визитом в обитель скорби, боли и беды и привозил обильные корзины цветов и книжек, фруктов и еды.
Как будто мне хотелось откупиться за то, что я и крепок, и здоров.
Там у больных приниженные лица, начальственны фигуры докторов.
В застиранных халатах и пижамах смиренный и безропотный народ, в палатах по восьми они лежали, как экспонаты горя и невзгод.
Повсюду стоны, храп, объедки, пакость, тяжёлый смрад давно не мытых тел. Бодры родные — только б не заплакать... Вот тихо дух соседа отлетел.
А из уборных било в нос зловонье, больные в коридорах, скуден стол. Торопится надменное здоровье, как бы исполнив милосердья долг.
Со вздохом облегченья убегая, я вновь включался в свой круговорот, убогих и недужных забывая.
Но вдруг случился резкий поворот.
Я заболел. Теперь живу в больнице.
И мысль, что не умру, похоронил.
Легко среди увечных растворился, себя к их касте присоединил.
Теперь люблю хромых, глухих, незрячих, инфекционных, раковых — любых! Люблю я всех — ходячих и лежачих, отчаянную армию больных.
Терпением и кротостью лучатся из глубины печальные глаза.
Так помогите! Люди! Сёстры! Братцы! Никто не слышит эти голоса.
Вроде ссоры не было, заминки, недовольства, склоки иль обиды. Потихоньку разошлись тропинки, — сам собою скрылся ты из вида.
Жили в одном доме по соседству, каждый вечер вместе гужевались, а потом переменил ты место, и дорожки наши разбежались.
Я-то думал, сведены мы дружбою. Оказалось — это география...
Так друг дружке стали мы ненужными в нашей разобщённой биографии.
Сентябрь 1986
БОЛЬНИЧНЫЕ ЧАСТУШКИ
Хорошо тому живётся, у кого одна нога: и порточина не рвётся, и не надо сапога.
Фольклор
Тот, конечно, перебьётся, у кого одна рука, — ведь один рукав не шьётся, и перчатка не нужна.
Хорошо тому живётся, у кого стеклянный глаз: капли капать не придётся, а сияет, как алмаз.
Если глухо одно ухо, ты, подруга, не зуди: стерео не надо звука, и наушник лишь один.
Хорошо тому живётся, если нет обеих ног — шортами он обойдётся, брюк не надо и сапог.
Хорошо живётся в мире, у кого одна губа.
У него улыбка шире, весела к нему судьба.
Замечательно живётся, если нет обеих рук — он жилеткой обойдётся,
Экономия вокруг!
Хорошо тому живётся, у кого один лишь зуб: он без мяса обойдётся, будет есть протёртый суп.
А вот как тому живётся, у кого одно яйцо?
Он без женщин обойдётся...
А без женщин жизнь — дрянцо!
О, эта неуверенность в глазах, приниженность, готовность к нездоровью, запрятанный в зрачках привычный страх, что всякий раз судьба ответит болью.
Какая цепь несчастий, неудач, болезней, слабоволий, невезений создала лики, где запрятан плач?..
В них — стыд и горесть самоунижений.
Просительны фигуры, голоса, бездонны годы тихого страданья...
Я взгляды отвожу, а их глаза участья просят, словно подаянья.
А после долго чувствую спиной, что здесь постыдна самооборона.
И я иду, подстреленный виной, и тщусь забыть. Как муторно, как скорбно!
Сентябрь 1986
Сто различных настроений у подружки дорогой.
Словно кружит день осенний между летом и зимой.
Рядом быть с тобой не скучно, не дано предугадать: вдруг лицо покроют тучи, то оно — как благодать.
Вот летит из туч луч света, светится в ответ душа.
Ты прекрасна в бабье лето, невозможно хороша.
Ты щедра и бескорыстна, будто неба синева. Загрустила... Словно листья, тихо падают слова.
Вспышка! Ссора! Нету мира! Ветер вспыльчивый задул, закачалась вся квартира, я из дома сиганул.
Предугадывать нелепо, что нахлынет на тебя, просто надо верить слепо и терпеть, терпеть, любя.
Ведь предвидеть нереально: вдруг навалится циклон, или с нежностью печальной ты приходишь на поклон.
Я задел тебя не очень — пролился слезами дождь. Просто потому что осень, и ты сильно устаёшь.
Я, конечно, на попятный, стал вокруг тебя кружить.
Ты нежданна и внезапна, как природа и как жизнь.
Р. 5. Дом напоминает кратер иль затишье пред грозой.
Потому что мой характер тоже, скажем, не простой.
Как столкнутся две стихии — вихри, смерчи и шторма!.. Лучше напишу стихи я, чтобы не сойти с ума.
Октябрь 1986
* * *
Вроде, и друзей довольно, вроде, многими любим. Только, как мне стало больно, оказался я один.
Все куда-то подевались, разбежались кто куда.
Мы с тобой вдвоём остались, значит, горе — не беда.
Очутился в лазарете на больничной простыне, и в лицо дохнуло смертью, вроде, я уже извне.
Коль пора поставить точку, ставь без злобы, не ропща. Умираем в одиночку, веселились сообща.
