Любовь-весенняя страна - Рязанов Эльдар Александрович (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
ПОРТРЕТ
Так что же такое портрет человека?
Лицо, на котором отметины века.
Зарубки судьбы и следы проживанья, что требуют стойкости, сил и страданья...
Где глаз синева, чуб курчавый и статность? Куда-то растаяло всё без остатка.
Возьмём этих щёк худосочную бледность — её рисовала извечная бедность,
и эта угрюмая резкая складка у губ залегла, когда стало несладко, когда он отца проводил до погоста.
Быть юным, но старшим — непросто, непросто.
Потом на работах сгибался он часто от окриков хамов, что вышли в начальство, всё горбился, горбился и стал согбенным.
А эта морщина возникла мгновенно, прорезалась сразу от женской измены. Предательство друга, поклёпы, наветы — он чуть в лагеря не поехал за это.
Прокралась безвременно прядь седины!
А дальше пешком по дорогам войны, где горюшка он до краёв нахлебался, но всё ж повезло, и в живых он остался.
С тех бед на лице его сетка морщин — для этого множество было причин.
Вернулся в посёлок хромым инвалидом, по тем временам женихом был завидным: рожденье ребёнка и смерть молодухи — резон, чтобы влить в себя вёдра сивухи.
И всё не кончалась пора голодухи.
По ложным призывам в трудах бесполезных мелькали одна за другою годины, подкрались, как свойственно летам, болезни, и шли в наступленье седины, седины.
Есть пенсия, дочка, внучок, огородик и сад, где он всякую зелень разводит.
Её он разносит по дачам клиентов — торговцев, начальников, интеллигентов. Работы, заботы, болезни, утраты, за то, чтобы жить, — непомерная плата.
Кончается жизнь и в преддверии гроба не ведает чувства такого, как злоба.
Всё стерпит, снесёт, донесёт до конца...
Я в жизни не видел прекрасней лица со скромной, великой, простой красотою, смирением, кротостью и добротою.
1990
СМЕНА ВОЗРАСТА
Как постепенна смена возраста, и как расплывчаты приметы.
В усталой и осенней взрослости бушуют отголоски лета.
Но вот придвинулось предзимье. И, утренним ледком прихвачено, вдруг сердце на момент застынет. А в нас ещё весна дурачится.
Такая вот разноголосица, смешные в чём-то несуразности: и детства отзвуки доносятся, и смерть кивает неотвязная.
1987
ЖАЛОБА
Я устроен для работы, я почти что автомат, — выдаю всё время что-то, как заправский агрегат.
И, подобно водопаду, на меня летят дела:
ЭТО, ТО и ЭТО — надо... Оглянулся — жизнь прошла.
Постоянно что-то должен, перед всеми я в долгу.
Я спешу, лечу, бегу! Отдышаться невозможно, силы вышли. не могу.
Жизнь страницу за страницей перелистывает в срок.
Как бы мне остановиться!
Как бы мне прервать поток!
Разрываюсь я на части, разлетаюсь на куски.
Говорят, что в этом счастье, а не то помрёшь с тоски.
Поваляться бы в кровати, поглазеть на дождь в окно, по опушке прогуляться, просто так сходить в кино.
Я машина для работы, подустал я, братцы, что-то.
С понедельника, с понедельника начинаем мы новую жизнь, забываем про лень и безделье, станем вкалывать — только держись.
Призовём себя сами к порядку, чтоб диету всегда соблюдать, делать каждое утро зарядку и долги точно в срок отдавать.
В день тяжёлый, назначенный нами, — план прекрасный пришлось отложить. И виновны в том были мы сами, что не начали правильно жить.
Понедельники все пролетели, сгинул месяц совсем в никуда, жить по-новому мы не успели.
Ну, да это ещё не беда!
Ладно, пусть уж до Нового года мы продолжим нескладно, как встарь. Рубежи намечает природа, согласуем с ней свой календарь.
Вот и праздники улетели, промелькнули сезоны, года.
Жить по-новому мы не успели и не сможем, боюсь, никогда.
Но впивается совесть и мучит, быть в ладу с нею я не привык.
О, моя незавидная участь — затянувшийся черновик.
Запустил, раскурочил хозяйство — сам, как старый и рваный пиджак.
Я купаюсь в своём разгильдяйстве, понимая, что надо — не так!
Всё! Клянемся: ругаться не будем! Прекратим вообще нарушать!
Перед сном, как приличные люди, мы начнём кислородом дышать.
С понедельника, с понедельника затевается новая жизнь.
К чёрту лень, безучастье, безделье — размахнёмся мы так, что держись!
Понедельники прочь улетели, возвратить их обратно нельзя.
Жить по-новому мы не успели.
Может, это неплохо, друзья!
ФАЛЬШИВАЯ ВЕСНА
Бывает иногда, что средь зимы природа вдруг являет свою милость: мороза нет, нет вьюжной кутерьмы, снега сошли, поникли, растворились.
Термометр упрямо лезет вверх, нежданная теплынь стоит неделю, и оживают мошкара и зверь — мол, климат изменился в самом деле.
Боюсь я, что фальшивая весна того и ждёт, чтобы набухли почки. Ударит холодом, коварна и страшна!
И вымрут дерева поодиночке.
Природу так нетрудно обмануть, её создания доверчивы, открыты.
Всё бьёт и бьёт тревога в мою грудь, что слишком слабы силы для защиты.
Декабрь 1986
ЯНВАРЬ
Смеяться над бюро прогнозов неловко как-то и грешно.
Мы в ожидании морозов, которым быть бы уж должно.
Всему своя температура, ждёт холода моя натура, ей надоели морось, гниль.
К тому ж скользит автомобиль...
И смотрят вниз на гололедицу Большая с Малою Медведицы.
Как хорошо порою заболеть,
чтоб бег прервать, единственное средство.
Под одеяло тёплое залезть
и вспомнить, как болел когда-то в детстве.
Там за окном зима — весь мир замёрз. Пьёшь с горькой миной сладкую микстуру и на тревожный матери вопрос плюсуешь ты себе температуру.
Высовываешь белый свой язык,
«а» говоришь, распахивая горло, и взглядом, отрешённым от живых, даёшь понять, мол, руки смерть простёрла.
Как сладостно себя до слёз жалеть, в мечтах готовить жуткие сюрпризы: взять и назло всем близким умереть, чтоб больше не ругали за капризы.
Вообразить — кладут тебя во гроб, мать вся в слезах, дружки полны смиренья. И бьёт по телу россыпью озноб, как предвкушенье будущих крушений.
Дней через пять, к несчастью, ты здоров. Укутали и вывели на солнце, и ты забыл обиды, докторов.
А мысль о смерти спит на дне колодца.
Я всё ещё, как прежде жил, живу, а наступило время отступленья.
Чтобы всю жизнь держаться на плаву, у каждого свои приспособленья.
Я никогда не клянчил, не просил, карьерной не обременён заботой.
Я просто сочинял по мере сил и делал это с сердцем и охотой.
Но невозможно без конца черпать — колодец не бездонным оказался.
А я привык давать, давать, давать.
И, очевидно, вдрызг поиздержался.
Проснусь под утро... Долго не засну... О, как сдавать позиции обидно!
Но то, что потихоньку я тону, покамест никому ещё не видно.
Богатства я за годы не скопил, порою жил и трудно, и натужно.
В дорогу ничего я не купил.
Да в этот путь и ничего не нужно.
1988
КРУГОСВЕТКА
Говорит старуха деду:
— Я в Америку поеду!
— Ах ты, старая балда, Туда не ходят поезда!
Частушка
С другом старым я расстался, влез в отцепленный вагон...
И поехала вдруг станция, заскользил назад перрон.
Мягко двинулись берёзы, шаг ускорили столбы.
Чуть не навернулись слёзы — знак обманчивой судьбы.
Я теперь уже не нужен, как исчерпанная мысль. Городки бежали дружно, переезды пронеслись.
Отпивал я помаленьку железнодорожный чай, мимо мчались деревеньки, проезжал родимый край.
Что за странность? Что за диво? Поезд без локомотива.
И не поезд, а вагон — ни к чему не прицеплён.
Всё стремительней стучали в беге гулкие мосты.
И отъехали печали, и растаяли мечты.
