Любовь-весенняя страна - Рязанов Эльдар Александрович (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Ностальгия, как дорожка — очень трепетная нить — в то, что больше невозможно ни вернуть, ни воскресить.
1983
ЮБИЛЕЙНОЕ
Если утром где-то заболело, радуйся тому, что ты живой.
Значит вялое, потасканное тело как-то реагирует порой.
Вот ты пробудился спозаранок, организм твой ноет и свербит.
Не скорби о том, что ты подранок, а проверь-ка лучше аппетит.
Если и со стулом всё в порядке, смело челюсть с полки доставай, приступай к заутренней зарядке, на ходу протезов не теряй.
И, сложив себя из всех кусочков, наводи фасон и марафет, нацепи и галстук, и носочки, распуши свой тощий перманент. Главное — под ветром не качаться, чтобы не рассыпаться трухой...
А вообще ты выглядишь красавцем, на молодку бросил взгляд лихой.
Силы подкрепив свои кефиром, ты готов сражаться с целым миром, показать всем кузькину мамашу, чтобы, ёлки-палки, знали наших.
Если ж нету спазмов спозаранок, коль кефир не пьёшь, не ешь баранок, может, час неровен, тебя нет?
Коль пусты и душ, и рукомойник, может, ты уже. того. покойник?.. Сослуживцы вешают портрет!
Так привет вам, утренние боли, вы — благая весть, что я — живой!
Что ещё я порезвлюсь на воле с этой вот молодкой озорной.
Раз продрал глаза. Всего ломает! Чую, рвётся жизненная нить!
А молодка позы принимает.
Дура! Надо в «Скорую» звонить!
1997
НОЯБРЬ НА ВАЛДАЕ
Эмме
Опять ноябрь раздел деревья, опять окрест округа спит...
И, как сто лет назад, деревня печными трубами дымит.
Дым вертикальными столбами вознёсся к серым небесам. Душа стремится за дымами.
И скоро улечу я сам.
Нигде не видно ярких пятен, поблекло озера стекло.
А воздух чист! Невероятен. Как на душе моей светло!
Над озером зависла дымка, кочует ворон по стерне.
А мы с тобой идём в обнимку по нашей старой стороне.
Твоё плечо, твоя поддержка, моя уверенность в тебе.
И вот опять смотрю я дерзко и снова радуюсь судьбе.
Стоят, обнявшись, две коняги, на холки морды положив.
И я, забыв про передряги, вдруг понял, чем живу и жив.
Мы, как они, храня друг друга, тепло и силу отдаём.
И потому не сходим с круга, а, взявшись за руки, идём.
Морозец свеж, и жить охота. Шагаем мы по ноябрю.
Калитка наша. дом. ворота. Как я тебя благодарю!
Январь 2004
Как сладки молодые дни, как годы ранние беспечны...
И хоть потом горьки они — дай Бог, чтоб длились бесконечно.
В двенадцать, в снег, в пургу, в мороз к нам Новый год пришёл намедни.
И был простителен мой тост
«Дай Бог, чтоб не был он последний».
Зимой измотан. Где ж весна с её красою заповедной?
Болел и ждал. И вот пришла она!..
Дай Бог, чтоб не была последней.
Усталость, ссоры и мигрень. Сменялись трудности и бредни в нелепый и постылый день.
Дай Бог, чтоб не был он последний.
Бывает тошно. Устаёшь, а тут ещё и дождь зловредный, — осенний, безнадёжный дождь.
Дай Бог, чтоб не был он последний.
Преодолев души разлом, на станции одной, дорожной нашёл тебя. И стал наш дом, дал Бог, обителью надёжной.
Седые волосы твои свободны. Непокорны гребню.
А я? Я гибну от любви.
Дай Бог, чтобы была последней.
От жизни я ещё не стих, — тревожной жизни и печальной.
И сочинил вот этот стих,
дай Бог, чтоб не был он прощальный.
3 февраля 2004
АВТОРА!!!
В 1961 году после фильма «Человек ниоткуда» я оказался в немилости, как бы опале. В глазах людей, командующих искусством, я стал личностью если ещё не целиком подозрительной, то, во всяком случае, с неприятным душком. В общем, человеком не совсем нашим. «Человек не оттуда» — так изволил пошутить со съездовской трибуны М.А. Суслов — секретарь ЦК КПСС, «серый кардинал», как его называли. Он заведовал идеологией партии и страны.
В поисках вещи для постановки я вспомнил о пьесе «Давным-давно» Александра Константиновича Гладкова. Собственно, именно он и станет героем этой новеллы.
Мне показалось, что, экранизируя пьесу Гладкова, я смогу убить двух зайцев, соединить два желания, как правило, несовместимых. А именно, не покривлю душой — пьеса мне очень нравилась — так что насилия над собой делать не придётся, а с другой стороны, патриотическая вещь Гладкова даст возможность успокоить незримую ощетинившуюся силу в моей лояльности и идейной чистоте. Случай, как видите, подвернулся идеальный, так как ни о каком компромиссе речи не было.
Я перечитал пьесу. Вернее, прочитал в первый раз. В 1944 году, когда мне было семнадцать лет, я видел её на сцене Театра Красной Армии. Это был подлинный праздник, встреча с прекрасным, общение с настоящим искусством. Поставленный одним из лучших наших театральных режиссёров Алексеем Дмитриевичем Поповым, спектакль искрился, фонтанировал, подчинял себе полностью. С подмостков, на которых с ухарством, весельем, задором рассказывалось о славе русского оружия, о победах наших предков над Наполеоном, текли в зал электрические токи, возбуждавшие в публике гордость за страну, пьянящее чувство близкой победы, веру в национальный характер. Одним словом, я, семнадцатилетний первокурсник, сидящий в зале среди зрителей, испытал тогда дурманящее чувство счастья.
И вот спустя семнадцать лет я прочитал пьесу глазами. На меня в этот раз не давило ни исполнение, ни музыка, ни режиссура, ни декорации. Да и время стало другое. И сам я, надо думать, тоже изменился, стал вдвое старше. Так что был, как говорится, один на один с литературным текстом.
Пьеса меня отнюдь не разочаровала. Она была написана превосходными стихами, живыми, разговорными, афористичными, смешными, патетическими. Тут я понял, что вещь создана в первую очередь крупным поэтом. От пьесы возникало ощущение лёгкости и серьёзности, веселья и значительности. И драматургически она была слеплена очень умело и ловко.
Герои пьесы, смелые, лихие люди, которые весело дерутся, горячо влюбляются, бескорыстно дружат, готовы прийти на помощь другу, они ценят шутку, застолье и вообще любят жизнь — эти герои были мне необычайно близки и симпатичны. Мне захотелось снять фильм о таких персонажах, создать картину романтическую, героическую, музыкальную и весёлую одновременно.
И повод подворачивался удобный: через полтора года, осенью 1962 года, исполнялось 150 лет Бородинской битвы. Я не сомневался, что с запуском фильма сложностей не окажется (тут я ошибался, но об этом позже); понимал, что круглая годовщина поможет мне легко войти в производство.
Такова предыстория — несколько затянувшаяся, но тем не менее необходимая.
Итак, я принял решение: буду ставить «Давным-давно». Я пришёл с этой идеей к главному редактору нашего объединения (в «Мосфильм» тогда входило шесть объединений), к своему другу Юрию Александровичу Шевкуненко. Это был добрый, совестливый, мягкий человек, к сожалению, рано умерший от рака. Его пьеса «Серёжка с Малой Бронной» была широко известна в начале шестидесятых годов. Шевкуненко был участником постановки пьесы «Давным-давно» в Театре Красной Армии в 1942 году. Будучи молодым артистом, он играл в постановке роль благородного испанца Винценто Сальгари. Так что вещь для него была близкой, родной, он был влюблён в пьесу, и поэтому его позиция была однозначной — ставить!
И тут я впервые услышал от него информацию, которой сначала не придал большого значения.
— Договор с Гладковым будем заключать не на самую большую сумму, которая положена, — сказал вдруг Юрий Александрович.
