Лирика 30-х годов - Исаковский Михаил Васильевич (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Лирика 30-х годов

О лирике 30-х годов

Вступительная статья П. С. Выходцева

Сейчас уже трудно сказать, кто первым бросил тень на поэзию 30-х годов. Но случилось так, что в последние 10–15 лет все чаще стали раздаваться голоса о некоей неполноценности ее по сравнению с поэзией 20-х и особенно 60-х годов. Высказывались даже мнения, например, Н. Асеевым, что после 20-х годов в поэзии наступил период, когда она «стала просто рифмованной информацией о событиях» и вернулась «к тем средствам выразительности, какие были в ходу в восьмидесятых годах прошлого столетия» [1]. Критик Б. Рунин шел дальше, утверждая, что именно в 30-е годы стало даже поощряться «бесскрылое подражательство, самое откровенное эпигонство», «поэзию стали подменять под один вкус» и т. д. и т. п. [2]

Получается, что поэзия перестала быть поэзией. Оказалось почти перечеркнутым целое десятилетие ее истории.

Эти и подобные антинаучные и антиисторические и попросту необъективные суждения, к сожалению, оказали влияние на восприятие значительной частью читателей 50-60-х годов (особенно молодых) поэзии 30-х годов. Сказалось это обстоятельство и в ослаблении интересов исследователей к поэзии этого периода: при сравнительно интенсивном изучении ранних ее этапов за последние годы не появилось ни одной значительной работы о лирике 30-х годов.

Предлагаемая читателю антология — первое, в сущности, издание лирики 30-х годов, — по глубокому убеждению составителя, поможет развязать скептические и нигилистические мнения о поэзии этого периода. Стихи скажут сами за себя — и читатель увидит подлинные богатства поэзии и многообразие творческих индивидуальностей. Однако, не ставя задачи обстоятельной характеристики поэзии тех лет, хотелось бы поделиться некоторыми наблюдениями и выводами.

Когда речь идет о поэзии 30-х годов, мы прежде всего не должны забывать, что эти годы были периодом рождения, творческого взлета (а для некоторых поэтов и завершением пути) таких ярких и самобытных талантов, как Михаил Исаковский, Александр Твардовский, Павел Васильев, Александр Прокофьев, Борис Корнилов, Дмитрий Кедрин, Алексей Сурков, Ярослав Смеляков, Николай Рыленков, Петр Комаров, Александр Яшин, Леонид Мартынов, Николай Дементьев, Борис Ручьев, Николай Заболоцкий, Василий Лебедев-Кумач, Александр Решетов, Сергей Смирнов, Александр Чуркин и другие.

Когда мы говорим о творческих поисках поэзии этого периода, мы не можем игнорировать того факта, что для многих поэтов старшего поколения (Н. Тихонов, Н. Асеев, Вс. Рождественский, Э. Багрицкий, В. Инбер, А. Ахматова, П. Орешин, М. Светлов, С. Щипачев, B. Луговской, Н. Ушаков и др.) это были годы интенсивного развития, новых открытий, а для некоторых из них — годы «второго рождения».

В 30-е годы начали определяться поэтические голоса таких поэтов, как Алексей Недогонов, Сергей Поделков, Ольга Берггольц, Константин Симонов, Михаил Дудин, Сергей Наровчатов, Алексей Фатьянов, Сергей Васильев, Маргарита Алигер и др.

Словом, как и в любое другое время, в 30-е годы поэзия жила напряженной жизнью, искала, открывала, испытывала трудности. Как и в любой другой период, в ней были свои противоречия и недостатки. Но, как всегда, она несла в себе неповторимую печать эпохи.

В чем же своеобразие развития поэзии, в частности лирики, этих лет? Что нового внесла она по сравнению с предшествующим десятилетием?

Тридцатые годы были, как принято называть их в истории, временем бурных строительных пятилеток, индустриального развития страны, покорения природы, годами крутого и сложного преобразования деревни, то есть периодом развернутого социалистического строительства. Все эти процессы существенно влияли на духовную жизнь общества, на социально-нравственные устремления личности. Активно формировался новый тип трудового коллектива и новый человек.

Советская литература буквально во всех родах и жанрах была обращена прежде всего к современности. Писатели были захвачены пафосом общенародных дел и событий.

Все это, естественно, не могло не повлиять на многие стороны как творческой деятельности отдельных писателей, так и литературы в целом. Изменения коснулись не только тематики (преимущественное внимание к коренным вопросам современности), не только изображения недавнего революционного прошлого (тяготение к более широкомасштабному воспроизведению исторических судеб народных масс), но и самих творческих принципов освоения новой действительности и человека новой эпохи. А это в свою очередь повлияло на характер типизации в лирике и эпосе, на жанровые особенности произведений и даже на поэтический стиль поэтов, разных поколений.

Тот факт, что многие старшие поэты, пережившие в 20-е годы известные трудности в художественном осмыслении социалистических преобразований (Н. Асеев, В. Луговской, Н. Тихонов, Н. Заболоцкий, В. Инбер, И. Сельвинский и мн. др.), как и прозаики, стали более активно и непосредственно изучать реальную действительность, сложные процессы, происходившие в жизни трудовых масс, — нельзя считать ни случайным, ни чисто внешним. Поездки по стране, участие в производственной практике народных масс, конкретные наблюдения над меняющимся духовным миром человека-труженика способствовали сближению творчества поэтов с потребностями времени, с жизнью страны в целом. Это благотворно влияло на их художественные поиски.

Николай Тихонов, начавший успешно преодолевать отвлеченно-революционную романтику уже в книге «Поиски героя» (1927), в конце 20-х годов еще немало блуждал в «словесных джунглях» и нередко приходил к абстрактному решению важнейших вопросов времени. В результате конкретного знакомства с жизнью страны, особенно республик Советского Востока (поездки в Туркмению, Грузию и т. п.), а также европейских стран Н. Тихонов создает такие значительные книги стихов, как «Юрга» (1930), «Стихи о Кахетии» (1935), «Тень друга» (1936) и другие, в которых воспевает простых и мужественных людей, преобразующих жизнь и природу. В их дерзких мечтах и упорном труде поэт видит проявление тех процессов раскрепощения человеческой личности, которые начались в Октябре 1917 года. Особый интерес обнаруживает Тихонов к теме пробуждения ранее угнетенных «малых» народов, к идее интернационализма как одной из главных идей социалистических преобразований. Сопоставление процессов, происходящих в нашей стране, и тех, которые он наблюдал за рубежом, порождает страстную и тревожную антивоенную книгу поэта — «Тень друга». В этих темах в дальнейшем укрепляется и развивается талант Тихонова.

Для Николая Асеева 30-е годы были периодом творческого подъема и освоения новых жизненно важных тем. С трудом преодолевая различного рода влияния, Асеев уже в 20-е годы стал автором ряда значительных произведений («Марш Буденного», «Синие гусары», «Русская сказка», «Семен Проскаков» и др.). Но только в 30-е годы ему удалось «сдуть со стихов постороннюю примесь». Решительное сближение с большими делами эпохи (посещение крупнейших строек — Магнитогорска, Кузбасса, Днепростроя и т. п.), новое ощущение собственных задач помогали ему не только успешнее освобождаться от формалистических увлечений и ложных концепций (лефовская «теория факта»), но и найти тот синтез политической тенденциозности и лирических интонаций, которые он безуспешно искал в начале революции (сб. «Бомба») и позже в агитстихах и агитпоэмах. Наиболее полно обнаружились эти особенности поэзии Асеева в поэме «Маяковский начинается» (1938).

Пожалуй, еще более значительным было воздействие новой действительности на творческую эволюцию Владимира Луговского. Романтически настроенный поэт долгое время не мог обрести твердой жизненной почвы. «Ветер революции», ворвавшийся, по выражению самого Луговского, уже в ранние его стихи, но не обогащенный серьезным знанием его внутренних течений и завихрений, был слабой защитой для поэта от разного рода внешних увлечений кажущейся новизной и свежестью. В книге «Сполохи» (1928), подытоживавшей поиски поэта 20-х годов, больше было молодого задора, формального эксперимента, сомнительных новшеств, чем серьезного стремления понять и воспроизвести многообразный и сложный мир нового человека и новой действительности. Порвав с конструктивизмом, Луговской с жадностью устремляется в живую жизнь. Поездки по стране, которые он неоднократно предпринимал начиная с 1930 года, знакомство с жизнью и трудом строителей и первопроходчиков помогают поэту острее и глубже ощутить пульс страстей и чувств современников, он находит выход своим романтическим устремлениям в воспевании напряженной и неспокойной жизни рядовых преобразователей земли. «Гром тракторов той весны, — вспоминал Луговской свою поездку в Туркмению в 1930 году, — героика колхозных будней Туркмении, тысячи лиц, море красок навсегда остались в моей памяти и определили целый этап в моем творчестве — эпопею «Пустыня и весна», которую я, то отходя от этой книги, то снова возвращаясь к ней, писал в продолжении почти четверти века» [3]. Книга Луговского «Большевикам пустыни и весны» была характерным явлением поэзии 30-х годов и важным этапом поэта на пути к его главной книге — книге философских поэм «Середина века».