Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Молоденький киномеханик — Любимого дела знаток. Чуть выше — народный избранник: Над сердцем багряный флажок.
Цовкринские канатоходцы. Из Итля Кура, что здоров И весит, как сам признается, Без малого десять пудов.
На каждом мужчине папаха. Доступно здесь чудо вполне: Смотри-ка, вот агент соцстраха На вздыбленном снялся коне…
Фотограф, хоть я и потрафил В стихах тебе, глянь-ка вокруг: Жизнь ярче любых фотографий, Пойми меня правильно, друг.
А день разгорался погожий… Перо мое, к делу быстрей! Фотографа звали Сережей. Вот Асю увидел Сергей.
Он, галстук поправив зачем-то, Сказал: «Заходите. Прошу». «Две карточки мне. К документам». «Для вас что хотите. Прошу».
И вот ты застыла на стуле, Назад отступил он на миг. «Головку слегка перегнули. Вот так. Улыбнитесь! Вот так!»
Побыв под накидкою черной Согнувшимся, как старичок: «Снимаю!» — сказал и проворно Сиял желтый с трубы колпачок…
Увидел я снимки назавтра И был огорчен как поэт. Нет, это не Ася. Неправда! Вот я нарисую портрет.
Взгляните: на этом портрете, Как день, ее щеки белы, Алей, чем восток на рассвете, И, будто бы вечер, смуглы.
А брови — летящие птицы. Такие встречал я порой У женщин в казачьих станицах И в селах над быстрой Курой.
Как мне, вам нисколько не странно, И вы не смеетесь в усы, Что родинку дочь Индостана Рисует на лбу для красы.
Здесь должен я без промедленья Сказать, что, темней, чем агат, На левой щеке от рожденья Есть родинка у Асият.
А стан ее тонок, как будто У стройных черкесских невест. А косы такие, что трудно В один описать их присест.
Когда я на Асины косы Гляжу, то, поверьте, друзья, Мне кажется, будто с утеса Два черных сбегают ручья.
Их утром, бывало, в ауле Она расплетет у окна, И словно полночного тюля Окно заслоняет волна.
Всю жизнь бы, до смерти хотелось Мне петь о глазах Асият. В них робость, и нежность, и смелость. Сражает сердца ее взгляд.
С днем каждым в горах хорошея, Красавицей стала она. И грудь, и улыбка, и шея Достойны, клянусь, полотна.
О бедный фотограф, как многим, Тебе не везет по сей день! Ведь ты аппаратом треногим Лишь снял ее облика тень.
*
С ветвей утомившихся свесясь, Пылают хурма и кизил. Богатства созревшего месяц — В права свои август вступил.
И, схожий с зеленой подушкой, Забытой на старом ковре, Стог сена с широкой макушкой Сверкает росой на заре.
Птенцы повзрослели и круто Взвиваются в небо, парят… И вызов из пединститута По почте пришел к Асият.
В надежде она и тревоге, В сомненьях она и тоске, У края Хунзахской дороги Стоит с чемоданом в руке.
Никто ее не провожает, Стоит у дороги одна. И руку опять поднимает, Завидев машину, она.
И вскоре, сжимая баранку, Ей крикнул водитель: «Садись! Пешком ты ходила, горянка, И так уже целую жизнь!»
И скрылась с певучим сигналом, Вздымая по ветру дымок, Полуторка за перевалом — Царица районных дорог.
И в сторону горской столицы Отправились вслед Асият Поля невысокой пшеницы, Гривастый, как лев, водопад.
Сердечные песни Махмуда, И отчего дома порог, И гребень вершины, откуда Срывается шумный поток.
Проклятье отца дорогого, Кинжала его лезвие, И матери горькое слово, И тайные слезы ее.
Читатель, с судьбою не споря, И мы, оглянувшись назад, Последуем на берег моря За нашей с тобой Асият. ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Баюкает Каспий мятежный В объятьях своих небосвод, Где город Махача прибрежный, На белый похож пароход.
Я помню, как в солнечных бликах Сверкал он в преддверии дня, Когда в остроклювых чарыках Впервые увидел меня.
Безусый юнец, не без страха На город глазел я в пути. Большая, как туча, папаха Весь лоб закрывала почти.
Окрашенный краской багряной, С висячим железным замком, В руке чемодан деревянный Был с дедовским схож сундуком.
Пустой, но закрытый, он, видно, Тому из дворов был под стать, Овец на котором не видно, Но пса продолжают держать.
Шла улица, как портупея, Вдоль города наискосок. И щепкой казался себе я, В людской угодивший поток.
Хотелось вернуться мне в горы. Они громоздились вдали, Но ты удержал меня, город, Мы вместе с тобою росли.
Влюбляться не раз еще буду Во многие я города. А спросят, встречая: «Откуда?», А спросят, прощаясь: «Куда?» —
Я гордо тогда — не иначе - Вновь имя твое назову, О доблестный город Махача, Ушедший по плечи в листву!
Лишь на море гляну — и близкий Встает предо мною моряк, Что вынес на берег каспийский, Огнем полыхающий флаг.
Ночные туманы, растаяв, Росой покрывают причал. О, если б Махач Даходаев Из смертного плена восстал!
Он гордо расправил бы плечи, Увидел бы город в цвету. И сорок гортанных наречий Его б окружили в порту.
Пред ним бы предстали впервые - На нас, военком, мол, взгляни – И вышки в строю нефтяные, И лова ночного огни.
Он, помнящий грохот тачанок, В час утренний встретил бы тут С портфелями юных горянок, Шагающих в свой институт.
Снега, на вершинах растаяв, Несутся по склонам, звеня. Хочу, чтобы горский Чапаев На цоколе вздыбил коня.
Хочу, чтобы ночью и днем он Привычно встречал поезда И чаек проснувшихся гомон Над ним не смолкал никогда.
Хочу, чтобы видел он зори, Бульваров и улиц красу И то, как в распахнутом море Братается с Волгой Койсу.
По Цельсию тридцать четыре. Колышется воздух. Жара. Как будто бы в каждой квартире Печь топит хозяйка с утра.
Стал мягок асфальт, как резина, И, в полной дорожной красе, Покрытая пылью машина К почтамту свернула с шоссе.
Водитель в кабине горячей Сказал, не скрывая тепла: «Желаю, студентка, удачи! Пока…» И машина ушла.
Ушла в направленье вокзала Какой-то разыскивать склад. И очень тоскливо вдруг стало На сердце моей Асият.
Ей людная площадь казалась Шумящим чужим островком. Она постояла здесь малость И двинулась дальше пешком.
Зеленый бульвар. На дорожке Прохладные тени лежат, И тоненьких веток ладошки Тянулись к плечам Асият.
И тот, кто так памятен с детства Приехавшей девушке с гор, Ее поздравляя с приездом, Навстречу он руку простер.
И на сердце не потому ли Растаяла горечь, как снег, Что встретился, словно в ауле, Ей этот родной человек.
«Иди! Я надеюсь, что цели Ты сможешь, горянка, достичь. Не бойся ни бурь, ни метели», - Безмолвно сказал ей Ильич.
Прошла еще несколько улиц. Вот каменный красный фасад. Заветные двери, волнуясь, Открыла моя Асият.
*
Средь улиц, сей повести близких, Есть в горской столице одна, Что в честь комиссаров бакинских Давно уже наречена.
Был в каменном здании красном Во время войны еще тут Решением партии властным Особый открыт институт.
Табличка у входа. Не глянув, Читаю ее наизусть. Друзья, с институтом горянок Я вас познакомить берусь.
Зачеты папахи носившим В нем не приходилось сдавать, Как не приходилось кассиршам Стипендию им выдавать.
Не роясь в студенческом списке, С любым я поспорить готов, Что здесь комендант для прописки Не брал у парней паспортов.
Я многое видел на свете, Но только скажу без прикрас: Нигде института не встретил Такого, как этот у нас.
Звонков его всех расписанье Когда-то неплохо я знал И с ним по соседству свиданья Студентке одной назначал.
Марьям ее звали… Забуду ль? Была из Мискинжа она… Любовь моя, молодость, удаль, Да будет вам память верна!..
…Седой, с красноватым оттенком, Рокочет вечерний прибой. Давай в общежитье к студенткам Заглянем, читатель, с тобой.
На час невидимками станем, Чтоб нас не заметил никто. Нашла у себя в чемодане Одна из студенток чохто.
Смеется. «Ей-богу, девчата. Сойти можно просто с ума! В Анди эту тряпку когда-то Не я ли носила сама?!»
А тонкая девушка справа, Шитье разложив на столе, Сказала: «У всех свои нравы. Вот в нашем Кахибском Кале
Украшены бронзой у женщин Чохто с незапамятных лет. Два с четвертью фунта — не меньше Уходит на это монет.
