Остров Романтики (Стихотворения) - Асадов Эдуард Аркадьевич (книга жизни txt) 📗
Я вам покажу, как будить Колдуна!
Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры,
Я сплавлю вас вместе на все времена!
Схватил он Любовь колдовскою рукой,
Схватил он Измену рукою другой
И бросил в кувшин их, зеленый, как море,
А следом туда же – и радость, и горе,
И верность, и злость, доброту, и дурман,
И чистую правду, и подлый обман.
Едва он поставил кувшин на костер,
Дым взвился над лесом, как черный шатер, —
Все выше и выше, до горных вершин,
Старик с любопытством глядит на кувшин:
Когда переплавится все, перемучится,
Какая же там чертовщина получится?
Кувшин остывает. Опыт готов.
По дну пробежала трещина,
Затем он распался на сотню кусков,
И… появилась женщина…
1961
Жены фараонов (шутка)
История с печалью говорит
О том, как умирали фараоны,
Как вместе с ними в сумрак пирамид
Живыми замуровывались жены.
О, как жена, наверно, берегла
При жизни мужа от любой напасти!
Дарила бездну всякого тепла,
И днем, и ночью окружала счастьем.
Не ела первой (муж пускай поест),
Весь век ему понравиться старалась,
Предупреждала всякий малый жест
И раз по двести за день улыбалась.
Бальзам втирала, чтобы не хворал,
Поддакивала, ласками дарила.
А чтоб затеять спор или скандал —
Ей даже и на ум не приходило!
А хворь случись – любых врачей добудет,
Любой настой. Костьми готова лечь.
Она ведь знала точно все, что будет,
Коль не сумеет мужа уберечь…
Да, были нравы – прямо дрожь по коже.
Но как не улыбнуться по-мужски:
Пусть фараоны – варвары, а все же
Уж не такие были дураки!
Ведь если к нам вернуться бы могли
Каким-то чудом эти вот законы —
С какой тогда бы страстью берегли
И как бы нас любили наши жены!
1963
Третий лишний
Май. Беспокойство. Звезд толчея…
Луна скользит по плотине…
А рядом на бревнышке друг мой и я
И наша «Беда» посредине.
Носила «Беда» золотой пучок,
Имела шарфик нарядный,
Вздернутый носик и язычок,
Хитрый и беспощадный.
Она улыбнулась мне. Я просиял,
Пригнул ей облачко вишни.
Друг мой нахмурился, встал и сказал:
– Я, кажется, третий лишний.
Но девушка вспыхнула: – Нет, постой!
Сам не решай задачи.
Да, может, я сердцем как раз с тобой.
Ишь ты, какой горячий!
Снова сидим. От ствола до ствола
Тени легли несмело…
Девушка с ветки цветок сорвала
И другу в петличку вдела.
Тот, улыбнувшись, губами взял
Белый бутончик вишни.
Довольно! Я кашлянул, хмуро встал.
– Пожалуй, я третий лишний!
Она рассмеялась: – Вскипел, чудак!
Даже мороз по коже.
А может, я это нарочно так
И ты мне в сто раз дороже?!
Поймите, братцы: гремит река,
Кипят жасмин, облепиха,
Метет сиреневая пурга…
В природе и в сердце моем пока
Просто неразбериха!
А вот перестанет весна бурлить,
И будет мне звёзды слышно,
Они помогут душе решить,
Кто лишний, а кто не лишний!
И дни летели, как горький дым.
Ночи – одна бессонница.
Она все шутит, а мы молчим
И все не знаем, с другом моим,
Дружить нам или поссориться.
Но вот отшумела в садах весна.
Хватит. Конец недугам!
Третьим лишним была – она!..
Так мы решили с другом.
1963
Верная Ева
Старики порою говорят:
– Жил я с бабкой сорок лет подряд,
И признаюсь не в обиду вам,
Словно с верной Евою Адам.
Ева впрямь – примерная жена:
Яблоко смущенно надкусила,
Доброго Адама полюбила
И всю жизнь была ему верна.
Муж привык спокойно отправляться
На охоту и на сбор маслин.
Он в супруге мог не сомневаться,
Мог бы даже головой ручаться!..
Ибо больше не было мужчин.
1964
У тебя характер прескверный…
У тебя характер прескверный
И глаза уж не так хороши.
Взгляд неискренний. И, наверно,
Даже вовсе и нет души.
И лицо у тебя как у всех,
Для художника не находка,
Плюс к тому цыплячья походка
И совсем некрасивый смех.
И легко без врачей понять,
Что в тебе и сердце не бьется.
Неужели чудак найдется,
Что начнет о тебе страдать?!
Ночь, подмигивая огнями,
Тихо кружится за окном.
А портрет твой смеется в раме
Над рабочим моим столом.
О, нелепое ожиданье!
Я стою перед ним… курю…
Ну приди хоть раз на свиданье!
Я ж от злости так говорю.
1964
Строгие сторожа
В сто раз красноречивее речей,
Пожалуй, были и сердца, и руки,
Когда мы, сидя в комнате твоей,
Старались грызть гранит сухой науки.
Мигал тысячеглазый небосвод,
Чернел рояль торжественно и хмуро,
И маленький зеленый Дон Кихот
По-дружески кивал нам с абажура…
К плечу плечо… Мы чуть не пели даже!
В груди у нас гремели соловьи!
Но стерегли нас бдительные стражи —
Неспящие родители твои.
Сначала мать – улыбка и вниманье —
Входила вдруг, как будто невзначай,
То взять с окна забытое вязанье,
То в сотый раз нам предлагая чай.
Потом отец в пижаме из сатина,
Прищурив хитроватые зрачки,
Здесь, неизвестно по какой причине,
Всегда искал то книгу, то очки.
Следя за всем в четыре строгих глаза,
В четыре уха слушали они,
Чтоб не было какой ненужной фразы
Иль поцелуя, боже сохрани!
Так день за днем недремлющие судьи
Нас охраняли от возможных бед.
Как будто мы не молодые люди,
А малыши одиннадцати лет!
Им верилось, что трепетное пламя
Притушит ветер хитроумных мер
И что на всякий случай между нами
Пускай незримо высится барьер.
Удар часов за стенкой возвещал,
Что как-никак, а расставаться надо!
И вот я вниз по лестнице бежал
Под тем же строго неусыпным взглядом.
И, заперев владение свое,
Они, вздохнув, спокойно засыпали,
Уверенные в том, что знают все,
Хоть, между прочим, ничего не знали!
1964
Пусть меня волшебником назначат (шутка)
Эх, девчата! Чтоб во всем удача,
Чтоб была нетленною краса,
