Хелависа и группа «Мельница». Не только песни (СИ) - О'Шей Наталья Андреевна (бесплатные книги полный формат .txt) 📗

Примечание: оригинал песни, исполнявшейся Хелависом и «Пилотом».

Наталья О`Шей

Рассказы, эссе, интервью

Bean Si

Серая переливчатая вода стекала широкими ручьями из крупных колец волос, когда она вышла на берег. Ее тело было окутано мерцанием сумрачных зеленоватых теней; темные волны с проблесками серебряной пыли упорно не желали отпускать ее легкие ноги, не хотели отдавать ее этому воздуху, этому небу цвета голубиного крыла… Небо бывает таким только на грани между умирающей ночью и холодным ранним утром — и она появилась из этой грани — уже не пена на высоком гребне, но еще не плоть и не кровь. Первое, что она почувствовала, став собой на берегу, был стук слева в груди, который вторил ревнивому плеску прибрежных волн и перекату мелких камешков на дне; ее сердце, казалось, гнало по жилам морскую воду — а может, так оно и было, когда она вдруг задрожала под свежим соленым ветром и задохнулась им, и опустилась на песок, хватаясь за грудь и широко открывая светлые прозрачные глаза…

Пахло водорослями, восток неумолимо светлел, где-то резко закричала проснувшаяся чайка. Она сидела, подобрав под себя замерзшие ноги, на высоком камне, открытом отливом, и тщетно пыталась одной рукой запахнуть на груди еще не просохшее ветхое белое платье. Зажатым в другой руке большим перламутровым гребнем она медленно расчесывала влажные кудри. Эти кудри закрывали всю ее гибкую спину, спускаясь на камень, на котором она сидела, и странным был контраст между бедной одеждой и благородной осанкой женщины, и гребень беспокойно поблескивал в лучах солнца, встававшего в тумане за горами. Холодный ветер гнал серые тучи по небу и серые волны по океану; она смотрела на воду, и если бы случилось кому-то увидеть ее, он увидел бы также, как временами из пены и водяной пыли возникает неясный образ, чьи черты схожи с чертами ее тонкого лица; он на мгновение возникает совершенно ясно, а в следующий миг это только волна, разбивающаяся о камень, и нет никакого лица, и кто бы поверил, даже если б и увидел?.. И кто бы поверил, что белокожая светловолосая женщина вышла из морской пены первым ноябрьским утром?.. Она продолжала расчесывать волосы, пока солнце не встало над двуглавой горой, бледное, как луна, за пеленой тумана; а море продолжало шелестеть и вздыхать, припадая к белому песку у ее ног. Был слышен лишь шум моря, и вопли чаек тонули в нем.

Какой-то новый звук заставил ее обернуться. За ее спиной, вдоль дюн, поросших жесткой сизоватой травой, шла дорога. Дорога была старой и заброшенной, однако сейчас по ней кто-то ехал, потому что звук был перезвоном маленьких колокольчиков.

…Крепка и красива была его боевая колесница с серпами, широкая и надежная, из самого лучшего дуба, с бортами из белой бронзы, запряженная парой могучих вороных коней. Сбруя коней была усеяна бубенчиками. Умелый возница неторопливо правил по прибрежной дороге, а сам он небрежно сидел в гнезде, завернувшись в просторный плащ из светлой шерсти с алой вышивкой. Правая рука его расслабленно покоилась на длинном копье с позеленевшим бронзовым наконечником. На широкой груди сидящего в колеснице, на зеленом шелке рубахи, сияла золотая фибула с длинной иглой; золотой обруч был вплетен в его волосы, черные у корней и орехово-золотистые у концов. Яркой птицей была колесница на пустынной прибрежной дороге, среди тусклой травы под сумрачным небом, где метались чайки, будто устыдясь своего скромного оперения. Невиданным, сверкающим лососем был воин в колеснице, едущей мимо серых вод залива, где, может, только косяки сельди иногда проходили тускло-серебряными тенями. Кони его были легки, как перья ворона над полем битвы, как хлопья снега, как искры огня, а возница благороден, как старый дуб, как бронзовый идол, как большой олень с ветвистыми рогами.

Море шумело, распевая какую-то древнюю, ведомую только ему песню; оно вздыхало, облизывая песок и прибрежные камни, и гулко рокотало, накатываясь на обрывистый остров в заливе. Колесница выехала на пригорок; он посмотрел вниз, на подножие дюны, где темным зверем горбился большой камень, открытый приливом.

На камне сидела девушка с волосами цвета жемчуга.

— Остановись! — бросил он вознице, и она вздрогнула, но не повернула головы. Он вскочил, одним прыжком перелетел через борт колесницы, взмахнув плащом, и его мягкие сапоги легко съехали по траве на песок. Море застонало, вставая высокими гребнями под усиливающимся ветром. Воин подбежал к камню и заглянул ей в лицо, словно боясь опоздать, боясь, что она исчезнет. И тогда она откинула прядь с лица и посмотрела на него. Зеленая вода плеснулась в ее огромных холодных глазах.

— Кто ты, девушка, и что делаешь здесь? — промолвил он.

— Я ищу своего любимого, короля Ирландии, — ответила она и улыбнулась, и ветер взвыл, заглушая ее голос, и море тяжко заворочалось у скал острова.

Он вздрогнул. В следующий миг он подхватил ее с сырого камня и понес к колеснице, окутанный перламутровым потоком ее кудрей; он усадил ее в гнездо рядом с собой и укрыл своим плащом; возница тронул коней. Пел ветер и плакали чайки, а он мог только смотреть в прозрачные глаза девушки, сжимая руки на ее плечах, пытаясь ее согреть, и совсем забыл, что она не ответила, кто же она такая… Или он не услышал этого за шумом моря?..

Лоэхра

Я хотел убить её. Я сидел в засаде у водопоя уже несколько часов; почти совсем стемнело, а она всё не появлялась…

Меня звали Лоэхра, и я служил гончим псом, главным гончим псом королевства, уже двадцать семь лет. Я был одинок; на свете жило только два существа, которых я, наверное, любил. Один был мой принц — восемнадцатилетний королевич, мальчишка, щенок с длинными, светлыми, почти женскими глазами… я мог бы умереть за него. Я готов был перегрызть за него глотку любому, с того самого дня, как он родился, потому что знал, что для меня отныне существовала цель — служить этому ребёнку так, чтобы, возмужав, он стал настоящим мужчиной и настоящим королём; а что может быть доблестнее для гончего пса, чем преданность хозяину и забота о нём?..

Но настолько же предан я был маленькой девочке, младшей дочке мельника из небольшой деревни. У неё были пронзительно-синие, васильковые глаза, такие же, как и у матери; той, что умерла, истаяв, словно свечка, вскоре после родов. Я приезжал в деревню несколько раз в месяц, привозил ей и её старшей сестре подарки из столицы, пожимал худую руку мельника, иногда оставался на ночь, и тогда наутро, едва вставало солнце, мы шли в лес; я учил её видеть звериные следы на земле и птичьи гнёзда в кронах деревьев, я поил её родниковой водой, а она плела венки и надевала на мою седую голову… Потому что её отцом был не мельник. Её отцом был я. Но я надеялся, что она никогда об этом не узнает.