Том 6. Письма 1860-1873 - Тютчев Федор Иванович (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Краевскому А. А., май 1867
Вы, почтеннейший Андрей Александрович, за клуб дыма платите прекрасною и богатою существенностию . Благодарю вас от души. — Столь же усердно благодарю за ежедневное удовольствие, доставляемое мне «Голосом». И не на меня одного эта газета производит такое освежительное и укрепляющее действие. Еще раз благодарю усердно.
Вам душевно преданный
Ф. Тютчев
Тютчеву Н. И., 8 июня 1867
Петербург. 8 июня
Друг мой, друг Николушка. Мне кажется, что все враждебные, нечистые силы сговорились и дружно действуют, чтобы не допускать меня до вас. Я имел все право надеяться, что завтрешний день мы проведем вместе, но расчет был сделан без хозяина, а хозяин оказывается очень нелюбезным за все это последнее время. Вот уж скоро два месяца, что я занемог, и до сих пор не хожу, а волочу ноги. Бедная жена моя также не может оправиться после своей страшной болезни . Ей для этого необходима перемена воздуха, и поэтому она сбиралась в самом начале месяца выехать отсюда. Но тут как нарочно заболел Дмитрий — и он-то теперь главное препятствие к их отъезду, который, впрочем, надеюсь, все-таки на днях состоится. Я сбираюсь проводить жену до Москвы, но на этот раз мне нельзя будет пробыть с вами долго, так как я сбираюсь приехать на долгий срок в Москву к тому времени, как Анне придется родить.
С каждым днем все осязательнее чувствуется, что настала та пора, когда так трудно и нерадостно живется, — годы ушли, ваше превосходительство, как говорил мне старый знакомый мне сторож в нашем Министерстве, ушли и унесли все, чем жилось. — Хоть бы, по крайней мере, уходя, они не развели тех, кому было бы так естественно доживать вместе, а то мы с тобою, как два корабля, которые дали себя затереть льдами в большом расстоянии один от другого.
Меня все здешние доктора единодушно хотели было отправить за границу, в Тёплиц, но я решительно от этого отказываюсь. Было время, года четыре тому назад , что я отправился бы лечиться хоть на край света, но тогда я был не один — и для меня не было даже и возможности одиночества…
Но для праздничного письма мое как-то слишком ретроспективно — а прошлое вспоминать с некоторою отрадой можно еще на словах, а не в письме. Итак, прости, до свидания. Сохрани тебя Господь Бог и помилуй.
Ф. Тчв
Тютчевой Эрн. Ф., 13 июня 1867
Pétersbourg. Mardi. 13 juin
Voici d’abord le bulletin de Dima , tel qu’il m’a été dicté par son médecin homéopathe: pas de fièvre, faiblesse moindre, la douleur diminuée dans la main gauche, etc. etc., en un mot une certaine amélioration, avec la chance de pouvoir dans une huitaine de jours être transporté à Oranienbaum… Tout cela n’empêche pas que l’état de ce pauvre garçon, plus encore au moral qu’au physique, de ces 26 ans condamnés à une existence de vieillard, ne me navrent le cœur. On a, p la recommandation du médecin, enlevé les doubles fenêtres dans sa chambre à coucher pour donner plus d’air à son appartement. Je multiplie mes rentrées à la maison pour le voir plus souvent, ce qui n’empêche pas qu’il n’ait des heures de solitude qu’il passe dans un état de somnolence et de transpiration continuelle.
Hier nous avons été à la gare, Madame Акинфьев en tête, recevoir notre cher Prince jubilaire — que nous allons fêter aujourd’hui . J’avais lu le matin son compte rendu de la conversation intime qu’il avait eu avec l’Emp
Петербург. Вторник. 13 июня
Вот прежде всего бюллетень о состоянии здоровья Димы , таков, как он мне был продиктован его врачом-гомеопатом: отсутствие лихорадки, уменьшение слабости и боли в левой руке и т. д. и т. д., одним словом, некоторое улучшение, подающее надежду на то, что через неделю он сможет быть перевезен в Ораниенбаум. Несмотря на все это, положение бедного мальчика, еще более с нравственной стороны, чем с физической, в двадцать шесть лет обреченного на существование старика, раздирает мне душу. По совету врача в его спальне вынули двойные рамы, чтобы дать воздуху свободный доступ в его комнату. Я учащаю свои возвращения домой, чтобы больше его видеть, и тем не менее у него бывают часы одиночества, которые он проводит в дремоте и постоянной испарине.
Вчера мы, с госпожой Акинфиевой во главе, ездили на вокзал встречать нашего милого князя-юбиляра, которого мы будем чествовать сегодня . Утром я прочел его отчет о личном разговоре, который он имел с императором Наполеоном . Это переливание из пустого в порожнее, так что любой разговор между двумя первыми попавшимися людьми мог бы в той же мере содействовать решению назревших вопросов, как сей мнимо политический диалог, тяжесть которого легла почти исключительно на плечи милейшего князя. Одним словом, это не менее глупо, чем все остальное. — Поговаривают о том, что два министра, Милютин и Зеленый, подали в отставку, что совершенно естественно . Третье прошение об отставке было подано нашим послом в Константинополе , который считает себя сильно скомпрометированным отсутствием всякого серьезного направления в нашей восточной политике. — Не хватает слов, чтобы надлежащим и достойным образом определить всех этих угнетающе ничтожных людишек, суетящихся во власти. — А теперь новости для тебя. Твое исчезновение как бы удвоило живущее во мне ощущение пустоты, которое делает особенно тоскливыми часы пробуждения… Вчера утром я долго беседовал наедине с госпожой Акинфиевой, а вечером был на Островах у княгини Елены Кочубей. Вот подходящий случай вспомнить русскую пословицу: «Утро вечера мудренее». — Благодарю тебя за твою телеграфическую точность. Лишь бы последующие известия были такого же свойства. — Береги себя — это в данную минуту моя единственная забота.
