Том 3. Поэмы - Есенин Сергей Александрович (книга регистрации txt) 📗
По приезде в Тифлис в феврале 1925 г. Есенин читал поэму друзьям на квартире Н. К. Вержбицкого. «Спросил: какого я мнения? Я сказал: „Мне очень нравится. И хорошо, что твой герой под конец поэмы не огрызнулся, не позлорадствовал, а пожалел и Анну и свою чистую любовь к ней… Ты правильно поступил, что не прельстился агиткой, дал настоящее человеческое и, вместе с тем, человечное разрешение всему“» (журн. «Звезда», Л., 1958, № 2, с. 174).
В марте, уже вернувшись в Москву, Есенин читал «Анну Снегину» матери, которая приезжала навестить своих детей. «Она, как всегда, — вспоминала А. А. Есенина, — слушала чтение Сергея с затаенным дыханием, не перебивая его, ни о чем не расспрашивая. Неграмотная, она отлично понимала стихи сына и многие из них запоминала во время его чтения» (Восп., 1, 107). Известен снимок, где поэт сфотографирован с матерью за самоваром во время чтения поэмы (см. т. 7, кн. 2 наст. изд.).
Первое публичное выступление с «Анной Снегиной» состоялось в Доме Герцена на собрании литературной группы «Перевал» (предположительно датировано В. Г. Белоусовым 14 марта — по информации в газ. «Известия», 1925, 14 марта, № 60). Об этом вечере осталось несколько мемуарных свидетельств. В. Ф. Наседкин вспоминал: «Поэма готова. Я предложил ему прочитать ее в „Перевале“. Есенин согласился. ‹…›
Поместительная комната Союза писателей на третьем этаже была набита битком. Кроме перевальцев „на Есенина“ зашло много „мапповцев“, „кузнецов“ и др.
Но случилось так, что прекрасная поэма не имела большого успеха. Спрошенные Есениным, рядом с ним сидящие за столом, о зачитанной вещи отозвались с холодком. Кто-то предложил „обсудить“. Есенин от обсуждения наотрез отказался. ‹…› Все же с собрания Есенин ушел немного расстроенный, маскируя свое недовольство обычным бесшабашным видом. Перед уходом спросил тов. Воронского, нравится ли ему поэма.
— Да, поэма мне нравится, — ответил Воронский» (Материалы, 212–213).
Несколько иначе об этом выступлении Есенина вспоминал в 1949 г. в эмиграции писатель Р. М. Акульшин (Р. Березов). Ему запомнилось, что семнадцатилетний перевалец, поэт Джек Алтаузен утверждал, «что новая поэма Есенина — шаг назад, что язык поэмы беден, рифмы не блестящи, идея не ясна. Все почувствовали неловкость. Есенин зарделся от возмущения.
— Меня бы удивило, если б все это было сказано знатоком русского языка или талантливым человеком. Но кто меня критикует? Молокосос Джек, не знающий русского языка, не обладающий хотя маленькой искоркой таланта!
Поэма получила высокую оценку всех, кто выступал после Алтаузена, но Есенин не мог успокоиться до конца вечера» (РЗЕ, 1, 250). Г. А. Шенгели, слушавший декламацию «Анны Снегиной», по словам М. Д. Ройзмана, был удивлен, что «эта вещь большого мастерства не дошла до слушателей» (Восп., 1, 405). Присутствовавший на вечере литератор И. С. Рахилло вспоминал: «За столом я увидел Есенина и Воронского. Справа, у стены, сидели, не раздеваясь, Зинаида Райх и Мейерхольд. ‹…› Есенин выступал в шубе с меховым воротником. ‹…› Не поднимая глаз, с опущенной головой, голосом, проникновенно тихим и немного хриповатым, он начал читать… ‹…› Есенин читал поэму негромким голосом, как бы гордясь этой достигнутой им эпической формой стихосложения, не нуждающейся ни в каком внешнем украшательстве. ‹…› Никогда потом не приходилось слышать такого чтения, проникновенного и выразительного, полного необыкновенной простоты и непередаваемой задушевной напевности…‹…› Молча выслушал Есенин критику Воронского…» (в его кн. «Московские встречи». М., 1961, с. 59–63, а также воспоминания С. Фомина в сб. «Памяти Есенина». М., 1926, с. 134–135). С. А. Толстая-Есенина рассказывала, как Есенин, радостный, пришел к ней «с четвертым номером журнала „Красная новь“, еще пахнущим типографской краской», и прочитал всю поэму. «Я сидела, не шелохнувшись. Как он читал! А когда кончил, передавая журнал, сказал, улыбаясь: „Это тебе за твое терпение и за то, что хорошо слушала“» (см.: Прокушев Ю. Они знали Есенина. Из встреч с современниками поэта. — День поэзии 1975, М., 1975, с. 198–199).
А. Л. Миклашевская вспоминала, что у «друзей» Есенина «прекрасная поэма» вызывала «иронические замечания: „Еще нянюшку туда — и совсем Пушкин!“» (Восп., 2, 84, с исправлением опечатки по машинописи из архива А. Л. Спировой).
С. А. Толстая-Есенина подчеркивала, что поэма «имела большой успех у рядового читателя, но литературной средой и критикой ‹…› была встречена равнодушно и даже отрицательно. На Есенина это произвело тяжелое впечатление» (Комментарий).
В одной из первых рецензий на поэму анонимный автор (скорее всего, В. Друзин; имеется дословные совпадения анонимного текста с рецензией критика в Кр. газ.; см. ниже), отрицательно оценивший «мелкие стихи», опубликованные в № 3–6 Кр. нови, которые, за исключением двух отрывков Ильи Сельвинского из поэмы «Улялаевщина», «зачем напечатаны — неведомо», писал: «“Анна Снегина“ — история о двух друг в друга невпопад влюбляющихся существах. Социальной значимостью выведенные герои не обладают. Любовная канитель эта тянется на фоне бунтующей деревни… ‹…› Есенин совсем не видит важности происходящего. В его поэме революция — нечто случайное, привходящее. ‹…› Формально Есенин здесь находится под значительным влиянием Некрасова. Но, к сожалению, некрасовские строчки в меньшинстве. ‹…› Упадок словесного мастерства — очевидный» (журн. «Звезда», Л., 1925, № 4, с. 293–295). В. Друзин в рецензии на № 4 Кр. нови начал разговор с «Анны Снегиной» и отозвался о поэме еще более резко. «Когда-то кн. П. Вяземский, — иронизировал критик, — сказал про одного плодовитого писателя: „Помилуйте, да разве он пишет. — Его слабит чернилами“. Пожалуй, симптомы этой болезни можно заметить и у Есенина. За последний год им написано несуразно много, и написанное большой ценностью не отличается. ‹…› Если в книге „Русь советская“ звучали кое-где некрасовские нотки, то в поэме „Анна Снегина“ некрасовское влияние неоспоримо. (Это в лучших строчках, — к сожалению, такие в меньшинстве.) Но Некрасов не особенно-то помогает Есенину в эпических заданиях, ибо выдержать эпический тон до конца последний не в состоянии. Постоянно срывается. И хорошо еще, если в родную стихию — лирики, — тогда мы узнаем прежнего Есенина: „Мелькают часовни, колодцы…“‹…› Говорить ли о социальной значимости „Анны Снегиной“? Содержание ее — нудная история о любви невпопад двух, так сказать, романтических существ. Глубина психологических переживаний — измеряется писарским масштабом. Да и кто всерьез станет ждать от Есенина создания крупных общественно-значимых типов» («Красная газ.», веч. вып.,Л., 1925, 30 июня, № 160; вырезка — Тетр. ГЛМ).
Отрицательно оценил «Анну Снегину» эмигрантский критик и литературовед К. В. Мочульский, автор ряда крупных исследований о русской классической литературе: «В поэм‹е› Сергея Есенина „Анна Снежина“ ‹так!› — тургеневский „усадебный“ сюжет рассказан языком франтика-конторщика. Элегия воспоминаний, цветущей сирени и „разросшегося сада“ уснащена заборными словечками» (газ. «Звено», Париж, 1925, 12 окт., № 141). Критик не ограничился этой беглой оценкой и вскоре посвятил поэме специальную большую рецензию, которая была написана при жизни Есенина, но увидела свет уже после его смерти в брюссельском журнале «Благонамеренный» (1926, № 1, с. 155–156). К. В. Мочульский расценил «попытки автора возвести себя в романтические герои» как «крайне плачевные»: «Есенин в роли чувствительного мечтателя — зрелище занятное. Крестьянский паренек, малый бойкий и озорной, вдруг декламирует „как хороши, как свежи были розы“. Что скажут советские критики: ведь это непорядок — у пролетарского поэта — „дворянская идеология“! И дело происходит в семнадцатом году не девятнадцатого, а двадцатого века.
Романтизм Есенина особенный. „Усадебная тема“ разработана им в „народном“ стиле; вокруг „разросшегося сада“ буйствуют пьяные мужики и замирающие звуки романса чередуются с матерщиной. Поэма, несмотря на всю свою чувствительную серьезность, кажется пародией. „Поэтический“ сюжет с мещанско-фабричной фразеологией. Глинка не вышел…» Холодно воспринял поэму М. Горький. В письме редактору Кр. нови А. К. Воронскому, пославшему ему в Сорренто номер журнала с «Анной Снегиной», он написал 18 июня 1925 г.: «Есенин в 4-й книге „так себе“» (Архив А. М. Горького. ИМЛИ).
