- - Клюев Николай Алексеевич (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
Я не серый и не сирый,
Не Маланъин и не Дарьин,—
Особливый тонкий барин,
В чьем цилиндре, строгом банте
Капюшоном веет Данте,
А в глазах, где синь метели,
Серебрится Марк Аврелий.
(«Ночь со своднею луной...», 1932) * * *
Революционный пафос в поэзии Клюева иссякает довольно быстро. Надежды поэта на то, что «возлюбит грозовый Ленин / Пестрядинный клюевский стих» («Родина, я грешен, грешен...», 1919), не оправдываются, и он теряет всякий интерес к вождю мирового пролетариата, так и не пожелавшему стать крестьянским патриархом, и противопоставляет свои идеалы ленинским: «Мы верим в братьев многоочитых, / А Ленин в железо и красный ум» ("«Мы верим в братьев многоочитых...», 1919). Отчуждение Клюева от революции намечается сразу по нескольким пунктам. И прежде всего по вопросу о религии. Искоренение в народе «религиозного дурмана» становится важнейшей задачей победившего большевизма. В качестве одного из первых мероприятий антирелигиозной программы была не имевшая прецедента практика «разоблачения» мощей святых подвижников, проводившаяся в порядке осторожной, но показательной кампании. С 1918 по 1920 гг. были вскрыты мощи Артемия Веркольского, Авраамия Мученика, князя Глеба, Петра и Февронии Муромских, князя Константина с «чадами его» и их матерью Ириной, Тихона Задонского, князя Владимира, Нила Столбенского, Евфросинии Полоцкой и многих других — более шестидесяти святых в четырнадцати губерниях. В прессе эту кампанию «сверху» подавали с неизменной демагогической ссылкой на «требования трудящихся масс»: «Более тысячелетия прошло с того времени, как совершился в русском народе переворот, закабаливший его под гнет духовный, который преподнесла нашим предкам Византия в лице своих комендантов — священнослужителей <...> Теперь на заре новой жизни русского народа сознательные товарищи-пролетарии громко требуют раскрытия этой тайны, тайны векового обмана. Мы не хотим, чтобы после нас оставалось это зло — мы должны разоблачить его; это — наш долг»39. Саму акцию вскрытия производили со всей ее «разоблачительной» показательностью. Вскрытие мощей Сергия Радонежского (11 апреля 1919 г.) сопровождала киносъемка, при которой на гроб святого и разоблачаемые в ней «тайны» направлялись мощные усилительные лампы («юпитеры»). Обязательным было присутствие (с назидательной целью) крестьян из окрестных деревень. Печать давала своевременную информацию с описанием, не оста
39 Революция и церковь. 1919. № 2. С. 36.
навливающимся перед кощунственными подробностями. Так, при вскрытии раки того же Сергия Радонежского сообщалось: «В области лобка пучок рыжих волос без седины. Всюду масса мертвой моли, бабочек, и личинок» 40. Вероятно, под впечатлением этого или подобного факта и вырвется позже у поэта исполненное горечи и боли признание за допущенное своим народом позорное деяние: «Мы расстались с Саровским звоном — / Утолением плача и ран. / Мы новгородскому Никите/ Оголили трухлявый срам...» (Деревня, 1926).
Требованиям «трудящихся масс» Клюев, еще пребывавший в рядах ВКП(б), противопоставляет свой очерк «Самоцветная кровь» с уточнением: «Из Золотого Письма Братьям-Коммунистам» (1919). «Мощи» определяются им здесь как некое материальное напоминание («Лапоточное берес-тышко, Клюшка белая, волжаная...») о деяниях и «власти слова» праведника, не побеждаемых гробом. Память же о нем нужна как основа духовно-нравственных заветов народной жизни. Поэтому посягательство на эту память Клюев называет в «Письме» «хулой на Духа жизни». В «Письме» Клюев развивал также мысль о том, что недопустимо ниспровергать и разрушать, как это делают «братья-коммунисты», народные понятия о вере и красоте, пронесенные через страшные исторические испытания: «Направляя жало пулемета на жар-птицу, объявляя ее подлежащей уничтожению, следует призадуматься над отысканием пути к созданию такого искусства, которое могло бы утолить художественный голод дремучей, черносошной России»41.
Неприемлем для Клюева и жесткий курс большевиков на всемерную индустриализацию России, сопровождаемую целенаправленным разрушением веками складывавшейся крестьянской цивилизации. Железо становится теперь едва ли не доминирующим в его поэзии символом зла. Осознавая обреченность «избяной» России, он тем не менее вовсе не намерен
40 Там же. № 6/8. С. 59.
41 Клюев Н. Самоцветная кровь // Записки Передвижного Общедо ступного театра. 1919. № 22—23. С. 3-4.
уступать чудовищам внедряемой в жизнь машинизации светлые и чистые родники своего «берестяного рая». Теперь уже с апологетами «железа» в поэзии у него нет примирения, он отвергает их «чугунное искусство». «Паровому котлу нечего сказать на языке искусства и религии. Его глубины могут с успехом исчерпать такие поэты как Бердников или Арский. Мы же помолчим до времени»41, — записывает высказывание поэта его друг Н. И. Архипов 20 июня 1923 г. В 1918 г. Клюев полемически откликается стихотворением «Железо» на «Песнь о железе» (1917) пролеткультовского поэта М. Герасимова, с ее вполне пародийно звучащими строками: «В железе есть чистость, / Призывность, лучистость / Мимозово-нежных ресниц...» Этому легкомысленно вальсирующему амфибрахическому заимствованному у Бальмонта стиху Клюев противопоставляет тяжеловесный ход своего мрачновато-замедленного анапеста, несущего не хвалу, а проклятие «безголовым владыкам» железного мира,
Что на зори плетут власяничный башлык,
Плащаницу уныния, скуки покров,
Невод тусклых дождей и весну без цветов.
Позже в слове, произнесенном на литературном вечере в Ленинграде 1 октября 1927 г., Клюев страстно выскажется в защиту «берестяного Сирина Скифии», насмерть сейчас «простуженного» от «железного сквозняка, который вот уже третье столетие дует из пресловутого окна, прорубленного в Европу»43. Но «не железом, а красотой купится русская радость» — такую надпись сделал поэт через год Пана-иту Истрати на книге стихов «Изба и поле» (1928). В 1920-е годы другом поэта Н. И. Архиповым были записаны следующие его слова о «железе»: «Только в союзе с землей благословенное любовью железо перестанет быть демоном, становясь слугой и страдающим братом человека... Истинная культура — это жертвенник из земли. Колосья и гроздь винограда — жертва Авеля за освобождение мира от власти железа»4А.
42 Рукописный отдел ИРЛИ. Р. 1. Оп. 12. № 681. Л. 95 об.
43 Там же. Л. 147 об.
44 Там же. Л. 35 об.
Однако протест Клюева и других новокрестьянских поэтов против «железа» прозвучал трагически одиноко. Правоверной советской литературой, принявшей идеалы «пролетарской революции», а вместе с ними рационализм и машинизацию, оно, как раз наоборот, выдвигалось как самый положительный символ борьбы со старой Россией, символ конструктивной эпохи. Это прежде всего подобные М. Герасимову поэты Пролеткульта, давшие повод теоретику литературы В. Фриче назвать их продукцию «поэзией железной расы». Действительно, «железный» эпитет здесь превалировал: «железные пеленки», «железные руки», сады «железа», «железный храм». От поэтов Пролеткульта с тою же патетикой и еще большим усилением (через связанный с именем вождя синоним) он переходит к комсомольским поэтам: «Мы Октября стальные дети», «поэт из стали» (А. Безыменский), «Русь — стальная зазнобушка», «железный гармонист» (И. Доронин), «стальное поколенье» (М. Светлов). Особенно старались писатели этой ориентации включить столь значительный символ эпохи в заглавия своих произведений: «Мы растем из железа» (стихотворение в прозе А. Гастева, 1918), «Железные цветы», «Железное цветенье» (сборники стихотворений М. Герасимова, 1919 и 1923 гг.), «Стальной соловей» (сборник стихотворений Н. Асеева, 1922), «Железный поток» (роман А. Серафимовича, 1924), «Как закалялась сталь» (роман Н. Островского, 1934). Крайнюю гипертрофию этого понятия-образа в стандартизированном сознании своего времени Клюев имел все основания назвать «железной грыжей». И не случайно поэтому свой очередной сборник стихов «Львиный хлеб» (1922), в котором находил отражение существенный переход в мировоззрении поэта от иллюзии 1917—1918 гг. к трагическим мотивам поэзии 1920-х гг., он завершал стихотворением, свидетельствующим о победе «безголовых карлов» железа над «серебристой слезкой» одуванчика и тишиной «василькового утра»:
