По багровой тропе в Эльдорадо - Кондратов Эдуард Михайлович (читаемые книги читать TXT) 📗

Эдуард Кондратов

По багровой тропе в Эльдорадо

ПРОЛОГ

Генри еще раз осторожно потер спичку о коробок. Напрасный труд. Все к черту отсырело — и спички, и одежда, и продукты. Проклятые дожди! Вторую неделю не жизнь, а мука. Говорят, здесь в Бразилии, с неба льет целыми месяцами. Видно, пора сматывать удочки,

Невыносимо хотелось курить. Но даже мысль о том, чтобы сходить за спичками, вызывала отвращение. Надо будет вылезать из гамака. Хлюпать по жидкой грязи чуть не сто ярдов. Потом возвращаться… Брр!..

— Якоб! — рявкнул Генри Мойн без малейшей надежды, что его услышат. На всякий случай прислушался: не чавкают ли сапоги Нильсена? Разумеется, нет. И все же стоит попробовать еще разок.

— Я-а-коб! Эй, кто-нибудь, отзовись!..

Бормоча под нос ругательства, он сполз на земляной пол. Подтянул сапоги, отогнул влажный ворот куртки. Все-таки придется идти за огоньком. Угораздило же потерять зажигалку!

Генри пригнулся, ударом ноги отбросил пластмассовый термос и выбрался из хижины наружу. Ливень кончился, но небо так и не очистилось: темные клочья дождевых туч повисли над индейской деревней. Казалось, они зацепились за макушки высоченных гладкоствольных деревьев. Генри Мойв так и не смог запомнить, как они называются. Впрочем, на кой черт ему названия? Пусть этой латынью давится Якоб, на то он и ботаник. А он, Генри, приехал сюда охотиться. И только. Но если б он знал, сколько всякой жужжащей, кусающей, жалящей нечисти ему встретится в амазонских джунглях, он и носа сюда не показал бы. А тут еще дожди…

Сунув руку в карман куртки, Мойн включил транзистор. В кармане приглушенно заквакал саксофон: ну, конечно, как всегда, модерн-джаз бразильского производства. Надоело, все надоело! И приемник, и консервы, и…

— Сеньор Моино!

Что понадобилось этому вороватому вонючему кабокло? Ишь, со всех ног летит. И грязь ему нипочем. Как же, родная стихия.

— Сеньор Моино, большой гринго зовет! Большой гринго нашел клад, идите скорее!..

Генри брезгливо взглянул на улыбающегося, возбужденного метиса. Какой клад, что за чушь? Опять Якоб мудрит. Наверное, снова нашел травку, к которой ученые жуки еще не успели прицепить латинский ярлык. Как дитя тешится. И еще обижается, когда другие не визжат от счастья.

— Где он? — сухо спросил Генри Мойн.

— Там, сеньор! — Проводник радостно ткнул пальцем в сторону густого кустарника за маленькой банановой рощицей.

Когда англичанин, сопровождаемый метисом, пересек рощу и обогнул колючие заросли, он не сразу увидел шведа. Могучий, похожий на медведя, Нильсен и двое индейцев, одетых в пестрые рубашки и грубые изорванные штаны, лежали на краю продолговатой канавы и с помощью веревок тянули оттуда что-то тяжелое. Около канавы валялись две лопаты и громоздились кучи свежевырытой земли.

Услышав шаги Мойна, Якоб поднял голову. В его золотистой бороде застряли кусочки глинозема, лицо было потное и грязное.

— А ну, помогите! — весело крикнул он.

Вскоре на краю ямы уже лежало нечто, похожее на саркофаг из хорошо обожженной глины.

— Золото, а? — подмигнул Нильсен.

Генри пожал плечами. В самом деле, любопытно, что там? Мощи индейского вождя? Украшения? Идолы? А вдруг… золото?

Якоб решительно взял в руки ломик, поплевал на ладони. В глазах индейцев промелькнул суеверный страх.

Рраз!

Угол саркофага, коротко звякнув, отскочил. Нильсен ударил ломом еще раз: отверстие стало шире, через всю крышку пролегла кривая трещина. Якоб поддел крышку снизу и, напрягшись, разломил ее надвое.

Англичанин изумленно свистнул: вот так штука! Индейцы вытаращили глаза, метис перекрестился.

Нильсен озадаченно поскреб затылок. Потом наклонился над саркофагом и бережно вытащил одну прямоугольную пластинку. Их там было, видимо, несколько сотен.

— Деревянная, — задумчиво сказал он. Сощурился и осторожно стер с нее рукавом плесень. — Письмена!

У Генри захватило дыхание. Черт побери, тайна! А Якоб, беззвучно шевеля губами, уже читал что-то. Остальные молчали и ждали.

— Написано на старом испанском, — пробормотал швед. — Слава богу, испанский я знаю. На табличке стоит цифра сто пятьдесят шесть. Очевидно, номер страницы… Придумал же: просмолил дощечку — и ничего с ней не стало. Умница!

— О чем там, эй, борода! — нетерпеливо выкрикнул пожираемый любопытством Генри.

— О какой-то бригантине… Испанские имена… Кто-то куда-то плывет, на них нападают индейцы…

— Дальше, дальше!..

— Слушай, Генри, — голубые глаза Нильсена вдруг посерьезнели, — давай отнесем все это добро в хижину. Самолет за нами прибудет только через неделю. Клянусь, этого будет достаточно, чтобы прочитать все.

Мойн кивнул.

— Эй, ты! — крикнул он метису. — Сбегай-ка, дружище, за мешками!

… Через полчаса шведский ботаник Якоб Нильсен и путешествующий англичанин Генри Мойн, прихотью судьбы заброшенные в низовья Амазонки, уже сидели на корточках возле груды дощечек и сортировали их по номерам. А еще через полчаса Нильсен с подчеркнутой торжественностью взял с полу дощечку номер один и, чуть запинаясь, начал переводить.

«Повествование о Великом походе в страну Эльдорадо» — было написано посередине дощечки. А чуть ниже мелкими буквами сообщалось: «Правдивое изложение событий, сделанное бывшим испанским идальго Бласом де Мединой в назидание потомкам, дабы они не повторили ужасных ошибок, коих не смог избежать смиренный автор этих строк. Писано в году 1561-м от рождества Христов а».

— Ого! — восторженно воскликнул Нильсен. — Шутка ли: четыреста четыре года лежали! Интересно, что это за чернила, которыми он писал? Возможно, это сок…

— Да читай же ты! — сердито перебил его Генри. — Пока пограничники не отобрали — читай!..

— Что ж, слушай…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В СТРАНУ ЗОЛОТОГО КАСИКА

ГЛАВА ПЕРВАЯ. НЕОЖИДАННЫЙ АРЕСТ

Неясные, сумбурные сны внезапно отпрянули. Я почувствовал, что просыпаюсь и что голова моя раскалывается от тупой ноющей боли в висках. Задыхаясь, я привстал на локтях и сразу же ощутил, как побежали по лицу, по рукам, по спине тысячи быстрых струек горячего пота. Мне не хватало воздуха в этой тесной каменной коробке, накалившейся за день под немилосердными лучами солнца. Мне казалось, что еще немного, и я потеряю сознание, задохнусь, умру.

Поспешно, кое-как одевшись, я неверными шагами пересек комнату, нащупал дверь и вышел во двор.

Было далеко за полночь, и черное небо, унизанное звездами, чуть посерело и уже не казалось таким бархатным, каким оно по ночам бывает здесь, в Индиях 1. Живительной прохладой веяло с невидимых гор, и я полной грудью вдыхал свежий воздух, упоительный после духоты вонючей комнатки, в которой я задыхался всю эту долгую ночь. Я знал, что скоро, через несколько часов, солнце опять обрушит на землю свои палящие лучи, что недолго смогу наслаждаться предутренней прохладой, но мне не хотелось думать о знойном и тоскливо длинном дне, который наступит и, наверное, опять не принесет мне ничего, кроме напрасных ожиданий и бесплодной надежды.

Слава богу, теперь я здоров. Почти здоров, но скоро буду совсем крепок, и тогда, быть может, кончится мое заточение, и я снова смогу чувствовать себя способным совершить нечто большее, чем то, что успел сделать за свои семнадцать лет. Вот уже около двух недель, как я встал с постели, и каждый день щедро прибавляет мне сил, наполняет меня радостным ощущением возвращения к жизни.

Хвала святому Яго! Это его милосердие удержало костлявую руку смерти, уже занесшей было косу над моей головой. Проклятая индейская лихорадка, терзавшая меня два долгих месяца, не смогла пересилить мое страстное желание жить. Жить, чтобы хотя бы краем глаза увидеть то, о чем так жарко мечталось в пыльном Медина-дель-Кампо, родном моем городишке, оставшемся где-то там, далеко-далеко за морем, в благородной и бедной Кастилии.