Восемь - Нэвилл Кэтрин (бесплатные серии книг .TXT) 📗

Кэтрин Нэвилл

Восемь

Защита

Аббатство Монглан, Франция, весна 1790 года

Вереница монахинь двигалась по дороге, их хрустящие апостольники хлопали на ветру, словно крылья огромных чаек. Когда Христовы невесты величаво проплыли под большими каменными воротами города, гуси и цыплята прыснули у них из-под ног в разные стороны, шлепая по грязным лужам. Молчаливыми парами шагали монахини сквозь пелену утреннего тумана, окутавшего долину, влекомые глубоким звоном колокола, который разносился с холмов.

Нынешнюю весну называли le Printemps sanglant— «кровавая весна». Вишни в тот год зацвели рано, задолго до того, как на высоких горных пиках растаял снег. Хрупкие ветви деревьев гнулись до самой земли под тяжестью влажных красных бутонов. Говорили, что это добрый знак, что раннее цветение вишни знаменует возрождение после долгой жестокой зимы. Но затем начались холодные дожди и погребли долину под толстым слоем красных цветов, побитых коричневыми пятнами мороза. Будто раны со следами засохшей крови. Теперь говорили, что это знамение другого рода.

Словно огромный утес, возвышалось на гребне горы над Долиной аббатство Монглан. Без малого тысячу лет стояла здесь твердыня монастыря, и за все эти годы внешний мир не оставил на ней следов. Толстые стены ее состояли из шести или семи слоев камня. Когда старые стены, простояв века, становились ненадежными, с внешней стороны от них при помощи временных опор возводили новые. В результате Монглан превратился в пеструю мешанину архитектурных стилей, которая сама по себе способствовала появлению слухов об этом месте. Аббатство было старейшим церковным сооружением Франции и таило древнее проклятие, которое должно было вновь пробудиться в скором времени.

Звук, вылетавший из темного зева колокола, разносился над долиной, напоминая монахиням, что пришла пора оторваться от трудов, отложить в сторону тяпки и грабли, пройти между ровными рядами вишневых деревьев и подняться по дороге, ведущей к аббатству.

В конце длинной процессии, топча дорогу грязными ботинками, плелись рука об руку две молодые послушницы, Валентина и Мирей. Они выделялись из строгого строя монахинь. Высокая рыжеволосая Мирей с длинными ногами и широкими плечами была больше похожа на здоровую крестьянскую девушку, чем на монахиню. Поверх одежды послушницы на ней был надет плотный глухой фартук, а рыжие кудри выбивались из-под апостольника. Рядом с ней Валентина выглядела хрупкой, хотя ростом почти не уступала Мирей. Бледная кожа ее казалась полупрозрачной, эта белизна подчеркивалась каскадом белокурых волос, откинутых назад. Она засунула свой апостольник в карман одежды и непринужденно шагала по грязи рядом с Мирей.

Молодые женщины, самые юные послушницы в аббатстве, приходились друг дружке кузинами по материнской линии и

обе осиротели в раннем возрасте из-за чумы, которая опустошила Францию. Престарелый граф де Реми, дедушка Валентины, желая быть уверенным в их благополучии, вверил обеих попечению церкви, до того как смерть смогла помешать его планам.

Условия воспитания обеих девушек, искрящихся необузданным весельем юности, создали между Валентиной и Мирей нерушимые узы. Аббатиса часто слышала, как монахини постарше жаловались, что подобное поведение не подобает послушницам, но она понимала, что будет лучше, если она обуздает юные души, а не попытается сломить их.

К тому же аббатиса питала некоторое сочувствие к осиротевшим кузинам, что вообще-то было совершенно не в ее характере да и не пристало при ее положении. Старшие монахини были бы удивлены, узнав, что в раннем детстве у аббатисы тоже была близкая подруга, но девочек разлучили много лет назад, и ныне их разделяли тысячи километров.

Стоя на крутом склоне, Мирей заправила непокорные пряди волос под апостольник и дернула свою кузину за руку, пытаясь вразумить ее: опоздание к молитве — тяжкий грех.

— Если ты будешь продолжать отлынивать, мать-настоятельница снова наложит на нас епитимью, — сказала Мирей.

Валентина вырвалась на свободу и закружилась.

— Земля утопает в цвету, — закричала она, размахивая руками, и чуть не упала с обрыва.

Мирей оттащила ее подальше от предательского склона.

— Почему мы должны прозябать в этом затхлом аббатстве, когда вокруг все наполнено жизнью? — посетовала Валентина.

— Потому что мы монахини. — Мирей поджала губы, подошла к подруге и сильно сжала ей руку. — Наш долг — молиться за весь род человеческий.

В это время поднимающийся со дна долины теплый туман принес с собой такой сладкий аромат, что все вокруг сразу пропиталось запахом цветущей вишни. Мирей постаралась не обращать внимания на сладостный трепет, который пробудил запах весны в ее собственном сердце.

— Хвала Господу, мы еще не монахини, — отозвалась Валентина. — Мы всего лишь послушницы, до того времени, пока не дадим обетов. Еще не поздно избежать этой доли. Я слышала, как старшие монахини шепчутся о том, что по всей Франции бродят солдаты, грабят монастыри, хватают священников и препровождают их в Париж. Может быть, кто-нибудь из солдат доберется сюда и препроводит в Париж и меня. Он будет каждую ночь водить меня в оперу и пить шампанское из моей туфельки!

— Солдаты не всегда так очаровательны, как ты, похоже, считаешь, — сказала Мирей. — Кроме того, их дело — убивать людей, а не водить их в оперу.

— Но это же не все, что они делают, — сказала Валентина, понизив голос до таинственного шепота.

Девушки добрались до вершины холма, здесь дорога выравнивалась и становилась значительно шире. Вымощенная плоским булыжником, она была похожа на мостовые в больших городах. По обеим ее сторонам были посажены огромные кипарисы. Возвышаясь над морем вишневых садов, они выглядели такими же чопорными, запретными и чуждыми этому месту, как аббатство.

— Я слышала, — прошептала Валентина на ухо своей кузине, — что солдаты проделывают с монахинями ужасные вещи! Стоит солдату наткнуться на монахиню, к примеру, в лесу, как он достает из штанов нечто, засовывает в монахиню и двигает этим. После того как он закончит, у монахини появляется ребенок!

— Какое богохульство! — вскричала Мирей, таща за собой кузину, хотя губы ее против воли изогнулись в легкой улыбке. — По-моему, ты слишком дерзкая для монахини.

— Точно, об этом я и твержу все время, — согласилась Валентина. — Я бы скорее согласилась стать невестой солдата, чем Христовой.

Когда наконец кузины достигли аббатства, их встретили четыре двойных ряда кипарисов, посаженных перед каждыми воротами монастыря таким образом, чтобы аллеи образовывали распятие. Девушки торопливо вышли из плотной пелены тумана, и деревья грозно нависли над ними. Мирей и Валентина миновали ворота аббатства, пересекли большой двор и приблизились к высоким деревянным дверям главного анклава. Колокол продолжал звонить. Звон его, проникая сквозь густую завесу тумана, напоминал погребальный.

Девушки чуть замешкались перед дверьми, чтобы очистить с ботинок грязь, быстро перекрестились и ступили в высокий портал. Они даже не взглянули на надпись на каменной арке над порталом, высеченную грубыми франкскими буквами, но каждая знала, о чем там говорится, как если бы буквы были выжжены в их сердцах: