Возвращающий надежду - Ярмагаев Емельян (читать книги онлайн регистрации txt) 📗

Емельян Ярмагаев

Возвращающий надежду

1

Когда у сьера Одиго родился сын, отец сказал:

— Еще одно копье, направленное против врагов моего дома.

Истинно, в этом мире копье стояло против копья и клинок против клинка, так что врагов у дома Одиго было предостаточно. Но росли и долги. Англичане ввели моду частично расплачиваться за вино взамен звонкой монеты товарами: виноделам Гаскони теперь не хватало наличных денег для уплаты налоговым откупщикам, и сьер Одиго при всем старании не мог выжать из арендаторов суммы, приличествующей дворянину хорошей фамилии. Ему оставалось уехать в Париж служить королю.

Новый член семьи, Бернар Одиго, знать не знал обо всех этих неприятностях. Он жил себе в своем родовом замке Шамбор, в порядочной глуши. Когда Бернару исполнилось шесть лет, дворянин Рене Норманн посадил его на коня.

Мальчуган, восседая на спине Ракэна, вдруг повернулся к Рене и озабоченно спросил:

— А ему не тяжело меня нести?

Усмехнувшись, тот ответил, что ни один всадник не задается подобным вопросом. После этого коня завели в конюшню, а мужчина и мальчик направились отдохнуть к замковой стене.

Ее возвели еще римляне. Она была сложена из таких валунов, что шестеро нынешних воинов не подняли бы и одного из них. Каждый валун сидел в гнезде из белой извести и отличался от соседнего цветом. Солнце всегда под углом падало на древнюю стену, и там, где оно расстилало свое сверкающее полотно, валуны блестели всей гаммой цветов — от жемчужного до красного, как лист клена осенью. Тень медленно стекала с выветренной поверхности камней, и новые искры зажигались в глубине их изломов и впадин. С наружной стороны стена хранила следы ударов осадных машин, и в трещинах ее, заросших травой, можно было нащупать обломки наконечников стрел.

У подножия стены густо разросся лопух. Своими широкими зонтиками он образовал плотную кровлю, на которой осела пыль времени. Рене разлегся под лопухами: инстинктом воина он не терпел, чтобы его видели спящим. В доме Одиго Норманн отсыпался за многие годы, освобождаясь от застарелой усталости, накопленной в бесконечных походах. И только Бернар знал, что спящий Рене в любую минуту может ответить на какой угодно вопрос.

Рене тоже кое-что знал о своем воспитаннике. Он с тоской подумал: «Ну, теперь жди всяких „почему“…»

Бернар поиграл у стены. По виду это был настоящий флегматик — толстенький, с пухлыми щеками. Глаза его очень напоминали две изюминки в румяной пышке, но в них светилось коварное любопытство.

Свое шестилетие он решил отметить восхождением на стену. После напряженных трудов, мученического пыхтенья и царапанья восхождение свершилось. Короткий победный клич, и Бернар разлегся наверху в своей излюбленной позе — на брюхе.

Перед ним развернулся широкий мир. Вниз уходила крутая волна листвы, насквозь просвеченная солнцем. За ней, далеко внизу, между красной черепицей крыш вились затененные переулки предместья, белели камни оград, пестрело тряпье на веревках. На горизонте дымчато-голубой тенью выступала прерывистая линия башен и шпилей Старого Города.

Иногда там, за башнями и шпилями, скользило странное видение: шел высоченный человек в белом плаще, с богатырскими плечами. Плавно двигалось видение, клонясь от ветра.

— Что там далеко за башнями, Рене?

Из-под лопухов донесся ленивый ответ:

— Океан, бог и король.

— Это далеко-далеко?

— Шесть дней качки. Ветры со всего божьего света и голубая смерть под ногами.

В солнечно-ясном сознании мальчика каждое слово Рене откладывалось прочно, как камни фундамента.

— А Старый Город — там кто живет?

— Мальчик, дашь ты мне покой? Рыбаки. Виноделы. Ткачи. И прочий городской люд.

— Я хочу еще знать, что они делают и как их зовут.

— Это люди, утратившие надежду.

— А надежда — она из чего?

Молчание. Вздох. Могучая рука поднялась из лопухов, описала полукруг и снова ушла под листья.

— Ты видел когда-нибудь якорь? Такая железная штука, она держит корабль. Ее бросают на дно. Ну вот…

Бернар вскочил, повернулся и сел лицом к лопухам Настойчиво забарабанил пятками о камни.

— Рене! Ты совсем уже уснул?

— Я напрасно мечтаю об этом, — обреченно ответили из лопухов.

— Что такое надежда? Только это скажи!

— Надежда — это как якорь. Последнее, что держит человека. Когда ему совсем плохо, то..

— И что? — Бернар привстал. Но из лопухов донесся лишь храп.

Бернару исполнилось двенадцать лет, а сьер Одиго все еще служил королю — так говорили в доме. За это время отец навестил семью всего два раза: то воевал, то лечился от ран, то сопровождал французское посольство в Швецию.

Мадам Констанция в шумящем на ветру платье, в высоком чепце спустилась с сыном по отлогому въезду к каналу. Рене нес за ними весла.

— Ты будешь слушаться Рене, мой мальчик?

Бернар задыхался от нетерпения. Рене буркнул:

— Ветер на море слабый, мадам.

Белокурая, с болезненным лицом, мать стала у воды. Рене и Бернар сели в лодку, она качнулась и раздавила свое темное отражение; от ее носа неспешно потянулись косые линии, захватывая и ломая дрожащие перевернутые силуэты деревьев. Линии дошли до стены и там с тихим плеском пропали. Вода в канале была зеленая и сквозила до дна. Взявшись за весла, Рене повел плечами — весла бесшумно опустились и как бы изломились в ее стеклянной среде. Тотчас же двинулись назад стены канала, деревья, свесившие над ним ветви. Голос матери, удаляясь, молил:

— Осторожнее, Рене…

Они плыли по каналу, и Бернар открывал новое в знакомых предметах: внизу стена оказалась покрытой сложными рисунками зеленой плесени; башня, которую он видел только сверху, стояла закоптелым подножием в воде. Они обогнули замковую стену, двигаясь в море, и бесстрастное лицо Рене светлело с каждым взмахом весел.

Вдруг берега разомкнулись, в лицо мягко нажал ветер, глаза ослепил простор Бернар услышал шум. То был непрерывный скользящий шорох, как если бы неисчислимые ряды воинов одновременно вытягивали из ножен шпаги. Он посмотрел вперед.

По бескрайней равнине безостановочно бежали к берегу горные цепи невообразимой длины. Они нагоняли одна другую так, что казалось, вот-вот столкнутся; вершины их на каком-то незримом рубеже вдруг разом вспыхивали белым огнем. Достигнув побережья, каждая волна разворачивала на нем белоснежное кружево; сверкнув, оно с шипением исчезало.

— Видите залив? — сказал Рене. — От океана он отделен отмелью, но мы проскочим.

Он искусно провел лодку через мелкое место, чтобы войти в залив; воды его резко отделялись от океана цветом свежего меда. Со стороны города вдоль залива тянулась дамба: здесь уровень суши был ниже моря.

— Вот я исполнил вашу просьбу, — сказал Рене. — Он тут.

Бернар перегнулся через борт и всмотрелся вниз.

— Не увидите, — усмехнулся Рене. — Лежит глубоко. Как раз под днищем.

Вытирая мокрое от брызг лицо, мальчик упрямо вглядывался в зеленую пропасть.

— И давно он тут лежит, этот якорь?

— Давно. Я нанес свой первый удар шпагой, когда о нем помнили уже только старики.

— Какой же он с виду?

— Большой, как лапа дракона. Тут раньше была пристань. Нынче она далеко — на северо-западе.

— Но теперь мне еще больше хочется узнать о том, как он сюда попал. О Рене, пожалуйста!

— Не говорил ли я вам, что мужчине не подобает повторять просьбу после отказа? Незачем забивать голову пустяками. И не напирайте так на борт, не то не пришлось бы рассматривать этот якорь лежа на дне морском!

Время шло, Бернар рос. Понемногу выравнивался он в статного парнишку, однако прослыл лентяем и лежебокой. Арендаторы и держатели, посмеиваясь, называли его Очарованным Котом в сапогах.