Мексиканская месть - Эмар Густав (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗

Густав Эмар

Мексиканская месть

Глава I

Хоза

Мексиканский берег, начиная от Акапулько к западу, низок и состоит из Коюканского прибрежья; от Жекепайского же мыса к северу он возвышается, и оттуда на расстоянии двадцати лье видно Петатланское морро, которое распознают самые неопытные мореходцы по множеству островков, которые окружают его.

Между этим мысом и многими белыми островами находится небольшой порт Сигвантанейо.

На этом громадном берегу порт этот почти не заметен; он населен одними только индейцами и состоит из нескольких хижин, разбросанных в беспорядке по морскому берегу.

Хижины эти выстроены из нежженого кирпича, высушенного на солнце, и чрезвычайно бедной наружности; в порте есть и небольшая крепостца, над которой развевается старый мексиканский флаг и из амбразур которой выглядывают заржавевшие жерла нескольких пушек без лафет, предназначенных для защиты довольно трудного прохода в порт.

Немного подалее, за Пуэбло, среди зеленеющихся рощиц пальм, ликведембаров, гранатов и тамаринов, кое-где виднеются кокетливые домики с итальянскими крышами, принадлежащие богатым местным негоциантам. Потому что в Мексике, как и везде, роскошь граничит с крайней бедностью и для смелых и бессовестных спекулянтов нажива очень легка.

Однако, несмотря на видимую бедность, поражающую путешественника, Сигвантанейо, в сущности, вовсе не беден, он может почитаться одним из богатейших портов в этих водах, потому что обитатели его ведут три отрасли весьма прибыльной торговли.

Это контрабанда, организованная здесь в большом размере, потом ловля жемчужных раковин, которых чрезвычайное обилие у берегов островов, потом, наконец, сбор соли из многочисленных солончаков, рассеянных по берегу. Он производит также довольно обширный каботаж, и в известное время года его рейд покрыт легкими судами, которые приходят сюда для нагрузки или привозят необходимые для потребления жителей съестные припасы.

Народонаселение преимущественно состоит из рыболовов, моряков и контрабандистов, то есть таких людей, легкая нравственность которых потребовала открытия многочисленных пулькерий на всех углах улиц, в которых поют, и публичных балов, на которых расстроенные гитары днем и ночью заставляют скрипеть зубами и дерут уши прохожих.

В день, с которого начинается наша история, то есть 7 ноября 1862 года, против обыкновения, свинцовое безмолвие тяготело над Пуэбло; и хотя едва было только четыре часа вечера, улицы были пусты и лавки заперты; две обезоруженные и выброшенные на берег шхуны лежали на боку, их черноватые кили были облеплены раковинами; только и слышались грустные и протяжные всплески волн, разбивавшихся о береговые камни, и брюзжание бесчисленных мириад комаров, которые кружились в воздухе, освещаемые лучами заходящего солнца. Солнце было красно, как раскаленное железо; жар был удушлив, и густые желтоватые облака, собравшиеся вокруг вершины Петатланского морро, вокруг которого они образовали зловещий ореол, предвещали близкую бурю, вроде ужасного сирокко, которая в этих странах называется кордонназо, или порыв ветра Святого Франциска, которая часто производит ужасные опустошения в тех странах, в которых она разражается.

Почти на расстоянии ружейного выстрела от Пуэбло, в совершенно пустынной местности на берегу моря, возвышался домик, стены которого, выбеленные известкой, и кокетливый мирадор весело выглядывали из зеленой чащи дерев, которыми он был окружен и как будто спрятан.

Живая изгородь из кактуса и алое окружала его со всех сторон, за исключением только от моря, где стоял дощатый сарай, покрытый камышом, он служил для укрытия лодки, которой теперь не было в нем, но которая, по-видимому, должна была быть довольно большого размера.

По мексиканскому обычаю перед этим домом было портильо, под которым висела койка из волокон алое; там и сям клохтали куры в саду, и великолепная черная с белыми пятнами ньюфаундлендская собака важно сидела на задних лапах у дверей дома и, казалось, оберегала жителей, как бдительный часовой.

Кто бы ни были обитатели этого дома, несмотря на то что его наружность была скромная и даже бедная, он выглядел так весело, благосклонно и гостеприимно, что весело было смотреть на него.

Люди, приютившиеся в этом очаровательном уединении, должны быть ежели не совершенно счастливы, — полное счастье невозможно на этой земле, — то по крайней мере наслаждаться чистою совестью и спокойной жизнью, чуждой тех материальных невзгод, которые обыкновенно обременяют бедных людей.

По крайней мере таково было впечатление, которое испытывал чужестранец, которого заносила судьба к этому домику и который мимоходом засматривался на него через живую изгородь, которая составляла его единственную ограду.

Ньюфаундлендская собака, которая со своего места долгое время всматривалась в море, вдруг обернулась и встала, махая хвостом и слегка испуская полусдержанный лай, что у этих умных животных служит несомненным признаком радости.

Почти в то же самое время на пороге двери появилась женщина, которая, как было заметно, собиралась уйти.

Эта женщина была молода; по-видимому, ей едва только исполнилось восемнадцать лет; она отличалась той изумительной и страстной красотой, которая свойственна креолкам андалузского происхождения.

Строгая пропорциональность придавала всем ее движениям что-то грациозно очаровательное, что делало ее походку томно-сладострастною.

Ее большие черные как смоль глаза, увенчанные бровями безупречного рисунка, посматривали сквозь бахрому ее длинных бархатных ресниц так сладострастно; ее улыбающийся рот с углами слегка приподнятыми, окаймленный розовыми губами, был украшен рядом зубов ослепительной белизны; лицо ее, загоревшее под знойными лучами солнца, имело золотистый оттенок.

Ее костюм был прост; она подобрала свои густые и длинные косы волос под складки развевающегося ребозо; ее платье из прозрачного и белого муслена, приподнятое любопытным морским ветром, обнажило белую, как будто выточенную грудь, ее детские ножки были обуты в тонкие сандалии из волокон алое.

Эта простодушная, трогательная грация, это детское лицо, в линиях которого проявлялась совершенная женщина, девственное выражение этой откровенной физиономии внушало уважение.

В эту минуту оттенок меланхолии и тревоги, осенявший лицо этой женщины, еще более усиливал таинственное обаяние, которым она вся дышала.

Она небрежно и с грустью остановилась на пороге двери и, опершись плечом о косяк, грустно всматривалась в волнующееся море, погрузившись в фантастический мир дум, от которых тяжело вздымалась ее грудь, а из глаз ее катились крупные слезы. Ньюфаундлендская собака подошла к ней, ласкаясь, и тихо лизала ее свесившуюся руку.

В этой столь простой, по-видимому, сцене заключалась целая драма.

Около двух минут молодая девушка не меняла своего положения и не выходила из немого созерцания, в которое она была погружена.

Вдруг собака подняла голову и глухо залаяла.

— Что это такое, мой добрый пес? — сказала она ему кротким и гармоническим голосом, наклоняясь к нему и слегка трепля его. — Придет ли он?

Собака устремила свои умные глаза на хозяйку и отвечала ей, залаяв вновь и махнув несколько раз хвостом.

— Ох! Она не ошибается, — шепнула хозяйка, — обоняние Линдо верно, он узнал Альбино. Боже мой! Почему он запоздал?.. А Маркос? — добавила она, бросая продолжительный и печальный взгляд на море.

В это время свежий голос с звучным и приятным тембром раздался довольно далеко; а между тем повсюду царствовала такая тишина, что легко можно было расслушать слова, которые этот голос произносил подобно призыву. Он пел куплет старинной испанской баллады.

Молодая девушка, услыхав, конечно, знакомый ей мелодический голос, вздрогнула, и ее лицо внезапно вспыхнуло ярким румянцем.

— Это он!.. — шепнула она, быстро прикладывая руку к сердцу, как будто бы для того, чтобы сдержать ускоренное его биение. — Это он!