Ярое Око (фрагменты) - Воронов-Оренбургский Андрей Леонардович (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗

...Беглецы резко, под острым углом повернули вправо, и татары рассыпались полумесяцем, желая взять «добычу» в оцеп. Дальше, к северу, шла холмистая местность; равнина была изрезана мелкодонными ложбинами, изъедена песчаными отвалами и ярками. Как только Сорока с Василием показывались на склонах – монголы тотчас посылали им вслед град чернопёрых стрел.

...Снова холм и снова лощина... За крупами запаленных коней вихрилась бурая пыль. «Вот! Вот догонят поганые!» – стыла мысль, и беглецы, сжимая тела в комок, липли к колючим гривам, касаясь оскаленными лицами жарких холок коней.

Внезапно сквозь завыванья монголов и свист стрел дядька Василий услыхал вскрик сокольничего. Вражья стрела, пройдя краем, пропорола ему плечо. Кровь жадно окрасила белый рукав поддевы в темный брусничный цвет.

– Савка-а! Не сметь! Дяржись, малы-ый! Маненько осталось! Дотянем до заставы! Там зараз наши!

Кум в отчаянии крутнулся в седле, пустил наудачу стрелу в густую, летящую следом цепь... Кажется, кто-то упал, но кони уже неслись под гору, и он ничего не узрел.

Лощина меж тем сузилась, как горло кувшина, – с обеих сторон теснины холмов, впереди невесть какая речушка, затянутая по берегам камышом и ряской... «Господи! Только б коники не увязли! Спаси, Царица Небесная!»

Савка, бледный лицом, обернулся. Градом по сердцу долбанул топот монгольских коней. Хребтом ощутив колющий холод смерти, он крепче сцепил зубы.

...Промедление – смерть! Беглецы всадили шпоры в окровавленные бочины коней. Студеный каскад речных брызг обжег лоснящиеся от пота лица. Стрелы, как злые осы, жужжали над головой.

...Рывок, еще один... Кони, утробно захрапев, на подламывающихся ногах выскочили на другой берег. «Еще верста – и они падут», – мелькнуло в голове Савки. Сердце скакнуло к горлу. Глотку словно свинцом залили. Легче было двигать конечностями, чем думать.

На их удачу, дно безымянной речушки оказалось илистым, клейким, как та смола... Тяжело вооруженные, в кольчугах и броне, татары увязли. Переправа заняла у них четверть часа. Усталые низкорослые кони кочевников, быстрые на равнинах, вымогались из последних сил, взбираясь на сыпучий, глинистый берег, оглашая дол надрывным ржанием. Однако это никак не повлияло на решимость монголов. Погоня продолжилась в одержимом неистовстве. «Кху-у! Кху-у-у-у!» – неслось по холмам зловещее, языческое, звучавшее для беглецов приговором.

– Не могу больше... Оставь меня здесь... – захлебываясь кашлем, прохрипел Сорока. Загнанное сердце стучало в самые уши, ладони горели от сорванных уздой мозолей. – Уходи сам, предупреди князя...

– Погоди ишо умирать, Савка! Скачи! – Кум, щелкнув плетью, поравнялся с гнедым сокольничего. – Скачи, я сказал!

– Да иди ты к черту под хвост со своей заботой! – зло прорычал Сорока.

Вместо ответа Василий стегнул его спине, а затем вытянул плеткой и Савкиного жеребца.

...И вновь они гнали коней, захлебываясь страхом, зноем и пылью, силясь уйти от погони.

Василий в бессильном гневе порвал ворот исподней рубахи, когда отчетливо понял: Савке Сороке не выдюжить этой гонки.

Слабость того росла на глазах. Он с огромным трудом удерживался в стременах, постоянно хватаясь одной рукой за луку седла.

«Твою мать!.. Ужли всё зря?..» Пот, стекая из-под рысьего треуха, застил глаза зверобою. Он слышал, как в барабанные перепонки колотился молоточками пульс. Ремни стремян невыносимо натерли ему голень.

...В очередной раз обернувшись, беглецы увидели, как длинная цепь язычников уже начала взбираться по лысому склону холма, и поняли: расстояние между ними гибельно сократилось.

– Соберись с силами, сынок! Осталось-то... кот наплакал! – Дядька торопливо бросил на тетиву стрелу.

– У меня... темень в очах... и в ушах... – прохрипел Савка, шатаясь в седле. – Спасайся один, кум... Я задержу их трохи... – Сокольничий потянулся к колчану.

– Нет, сукин сын, ты не помре! Довольно, шо мы этим стервятникам своих братов скормили! – яростно дрожа ноздрями, зарычал зверобой и что было силы вновь обжег круп скакуна юноши.

Сам он развернул коня для стрельбы; верен глаз дядьки Василия, с детства «садил» он в цель стрелы страсть как хорошо. За то и был взят в княжьи «добытчики». С тех пор уж кануло в лету немало годов, выпал и растаял не один снег, но глаз Василия остался все тем же – верным, и не делали промаха его каленые стрелы. «Сей выстрел, – подумал он, – положит конец затянувшемуся кошмару, даже ежели станет началом другого». Он расправил онемевшие плечи, натянул свой верный тугой лук...

Синий ордынский плащ предводителя сотни на скачливом караковом [70] жеребце вновь показался из-за бугра, и... вязким гудом прозвенела спущенная тетива.

Стрела выбила из седла начальника сотни. Островерхая шапка с чернобурыми лисьими хвостами слетела и, подхваченная ветром, покатилась по склону, точно тележное колесо.

Этот нежданный мужественный отпор внес замешательство в ряды кочевников. Яростно потрясая оружием и оглашая равнину проклятиями, они осадили своих мохноногих горячих коней, задумав, по всему, принять какое-то срочное решение.

Стрелок Василий даром времени не терял, воспользовался сей передышкой и был таков...

Не дотянув с полверсты до сторожевого кургана Печенегская Голова, они остановили коней. Савка потерял столько крови, что едва ворочал языком. Василий помог ему спешиться, уложил на траву и перевязал свежим куском рубахи плечо.

Дальнейшее бегство было невозможно.

...Сокольничий насилу рассветил глаза, глянул мертво на небо. В раскаленной полуде небес, под снежным облачным гребнем, парил стервятник. Траурно взмахивая крыльями, простирая их, он ловил ветер и, подхватываемый воздушным стременем, кренясь, тускло блистая карим отливом пера, плыл на запад, удаляясь, мельчая в размерах, истаивая в маково зерно.

– Заколи меня, как Разгуляя... – прошептал Сорока; повернул к зверобою свое бледное, осунувшееся от безмерных мук и усталости лицо с глубоко запавшими глазами. В них горела мольба.

Дядька Василий мрачно молчал, чутко прислушиваясь к глухому топоту копыт за своей спиной.