Камень духов - Кердан Александр Борисович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Конечно, такое понимание пришло не сразу. Сначала Помпонио просто слушал и запоминал, что говорили падре. Наблюдал из клетки за всем, что творилось вокруг. В мире бледнолицых было много непонятного, но Помпонио хотел разобраться в жизни чужеземцев. Понять, чтобы разгадать секрет их силы. Без этого нельзя победить врага и вырваться на свободу. Это желание – быть свободным, как его предки, – стало главным с того дня, как он попал к чужеземцам. Ради его исполнения Помпонио притворялся покорным…
Через несколько лун Помпонио и его родичей заставили искупаться в реке под присмотром падре и вооруженных всадников. Падре сказали, что это называется крещение и теперь индейцы – «братья всем бледнолицым и приняты в лоно католической церкви». Что такое «лоно» и «церковь», Помпонио не разобрал, но догадался: больше в клетке он жить не будет. Индейцев и впрямь перевели в большой деревянный шалаш без крыши, но железные кольца с ног так и не сняли. В новом жилище индейцы спали так же, как в клетке, на земляном полу. Около входа всегда находились несколько бледнолицых с огненными палками, которые могут поражать на расстоянии, равном трем полетам стрелы. Однажды один из соплеменников Помпонио сумел выбраться из шалаша и попытался убежать, но был убит из этой стреляющей палки, которую называют escopeta. Тело беглеца по приказу падре повесили на дереве в центре миссии. Наверное, чужеземцы знали, что для воина племени помо нет смерти страшнее, чем в петле. Это – позор для индейца, лишающий его душу возможности встретиться с предками… После такого случая никто из индейцев бежать не пытался.
Помпонио и его семья еще долго жили в деревянном шалаше. Их выводили наружу только в сопровождении «твердогрудых». Индейцев заставляли месить глину и таскать камни, из которых строили храм богу бледнолицых. Это была тяжелая работа, непривычная для индейцев. Вдобавок их плохо кормили – один раз в день давали каждому по горсти прокаленных на огне зерен и по плошке протухшей воды. Многие из племени помо не выдержали такой жизни. Одни умерли от истощения, другие заболели трясучей болезнью. Среди последних был и отец Помпонио.
Тех, кто остался в живых, бледнолицые отправили на ранчо – небольшое селение в прерии, где заставили работать на полях – ковырять палкой с железным наконечником твердую землю, а после – собирать зерна маиса и пшеницы. Здесь кормили лучше и работа была не такой изнуряющей. Днем с индейцев снимали цепи, но никто не пытался скрыться. Так все они были истощены и напуганы…
Прошло еще несколько лун. И Помпонио попал в число тех, кого бледнолицые решили сделать вакеро – ловцами диких быков. Сначала индейцев научили ухаживать за домашними лошадьми и крепко держаться в седле. Потом они тренировались в бросании лассо, сплетенного из жесткого волоса мустангов. Когда учеба осталась позади, их вывезли в прерию, где паслись огромные стада черных быков, свирепых, с налитыми кровью глазами. Там опытные погонщики показали новичкам, как ловить быка и, растянув двумя арканами, валить на землю. Потом молодые вакеро делали это сами…
Работа вакеро понравилась Помпонио. Когда он, сидя на быстроногом мустанге, скакал по прерии, ему казалось, что он свободен. Да, став вакеро, Помпонио мог попытаться ускакать от бледнолицых, несмотря на то, что у старших погонщиков всегда были ружья. Мешало то, что в руках чужеземцев оставались его мать и сестра.
И все же свобода пришла к нему.
Однажды вакеро были подняты рейтарами среди ночи. Бледнолицые приказали седлать коней, после чего все поскакали к ранчо, на котором в это время жили родные Помпонио.
– Там пеоны убили несколько бледнолицых… – шепнул на ухо Помпонио один из его соплеменников, невесть откуда узнавший об этом.
Когда прискакали на ранчо, деревянные жилища пеонов уже догорали. А сами индейцы разбежались по окрестным маисовым полям. Солдаты и вакеро до самого рассвета ловили их, бросая лассо при свете факелов и на звук голоса. Помпонио тоже бросал лассо вместе с остальными. В темноте он не видел лиц индейцев, на шеи которых набрасывал удавку, плохо разбирал, кто перед ним – мужчина или женщина: у всех пеонов были длинные волосы и одинаковые лохмотья. После восхода солнца всех пойманных согнали в одну кучу, а тела задушенных арканом или убитых выстрелом в спину сложили в другую. Среди мертвых Помпонио обнаружил и тело своей матери с синим следом лассо на шее…
Кто убил ее? Помпонио никогда не сможет узнать… Но в тот миг, когда он стоял над ее телом, ему показалось, что именно его лассо захлестнуло материнское горло… Потемнело у него перед глазами. Обо всем забыл Помпонио: о том, что ни среди живых, ни среди мертвых нет его сестры Умуги, что пули бледнолицых могут догнать самого быстрого скакуна… Боевой клич помо сорвался с его губ. Одним махом вскочил он в седло. Бледнолицые стреляли вослед, но не попали.
Долго скитался Помпонио по прерии, мечтая отомстить врагам. Однажды он наткнулся на шайку бушхедеров, которые приняли его к себе. Проверив индейца в деле, оценили его ум и бесстрашие и сделали своим вожаком. Помпонио действительно трудно было сыскать равного в умении держаться в седле, метать лассо и наваху, стрелять в цель из лука и из оружия чужеземцев. Кроме того, он лучше других знал, как устроены президии и ранчо бледнолицых, когда они укладываются спать, когда поднимаются с постели, на каких тропах лучше подстеречь их почтовые повозки и где пасутся их стада…
Вскоре имя Помпонио стало наводить на чужеземцев ужас. Рассказы о его набегах, приукрашенные молвой, передавались из уст в уста. Бледнолицые опасались передвигаться по прерии в одиночку, молили своего бога, чтобы не попасть в руки индейца-мстителя. Шайка Помпонио на самом деле чаще нападала на одиночных солдат и монахов, разоряла небольшие и слабоукрепленные гасиенды, грабила торговые караваны. Но врагов своих Помпонио убивал редко. Только когда погибал кто-то из его шайки, он лишал жизни стольких белых, сколько потерял сообщников. Обычно же у захваченных забирали деньги, оружие, одежду и отпускали их на свободу. Оружие раздавали пеонам, которых освобождали во время набегов. Тех, кто хотел остаться с ними, сажали на коней. Остальные, взяв свои семьи, уходили на противоположную сторону залива, где «твердогрудых» не было, а другие чужеземцы, которых называли rusos, индейцам зла не чинили. Помпонио и сам ушел бы туда, где, если верить молве, обосновались остатки его родного племени во главе с Валенилой, но как показаться на глаза зятю, если не сумел уберечь и спасти Умугу?
И Помпонио остался на земле «твердогрудых». Те тщетно пытались настичь и схватить его. Предупреждаемый пеонами о появлении солдат, он успевал укрыться в горах. Потом неожиданно появлялся за спиной у преследователей, совершал очередной набег и снова исчезал, неуловимый, словно дух прерий. Так продолжалось бы бесконечно долго, если бы один из людей Помпонио однажды не польстился на выкуп, обещанный «твердогрудыми» за голову индейца-вожака. По его доносу рейтары устроили бушхедерам западню, в которой большая часть шайки погибла под пулями, а сам Помпонио, оглушенный предателем, так и не узнав его имени, был схвачен и закован в кандалы. Он ждал смерти, но по приказу главного хойбо бледнолицых его не казнили, а посадили в железную клетку в президии Сан-Франциско.
Снова потянулись дни и ночи неволи, еще более невыносимые после нескольких лет свободы. И тут, как знак, что Маниту, а может быть, и бог бледнолицых не забыли о нем, пришла к Помпонио нежданная радость. В президии он встретился с Умугой. Она не погибла в ту ночь, когда Помпонио потерял мать, потому что чуть раньше была взята прислугой в жилище бледнолицего хойбо – коменданта президии. Умуга тоже обрадовалась, встретив брата. Она несколько раз приносила ему еду и обещала помочь бежать. Но вскоре караульные запретили сестре приходить к клетке…
Вообще, бледнолицые вели себя с пленником странно. Не били, не пытали. Святые отцы, приезжая в президию, не пытались рассказывать индейцу о спасении его души. «Твердогрудые» и их жены просто приходили к клетке и разглядывали его, как зверя… Некоторые даже пытались заговорить с ним, угостить пахитоской. Помпонио был готов вцепиться зубами в глотку каждому, но терпел, не переставая думать о побеге.
