Умытые кровью. Книга II. Колыбельная по товарищам - Разумовский Феликс (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Присаживайтесь, господа. Давайте-ка калгановой под икорку, для разминки! Сальце вот, пирожки со снетками, осетринка хороша, холодного копчения, буженинка, шпигованная чесночком…
Он, не переставая, кланялся, прижимал руки к сердцу, умильно улыбался, прикрывая бегающие зрачки рыжими ресницами, и всем своим видом выражал дружеское расположение и полное отсутствие дискомфорта, помнил небось французскую поговорку, что завтрак примиряет даже врагов. А уж обед и подавно.
– Семен Петрович Варенуха? – Скверно улыбаясь, Граевский уставился на господина в шубе и, едва тот кивнул, легонько покачал стволом маузера. – Дело у нас к вам, срочное.
Ему уже было ясно, что профессор калач на редкость тертый и разговаривать с ним лучше по-хорошему.
– Да бросьте, голубчик, какие могут быть дела на голодный-то желудок! – Усмехнувшись, Варенуха опустился в кресло, поправил салфетку на груди и, полуобернувшись к печке, сразу переменил тон: – Соня, ну что ты там возишься! Давай кланяйся, проси господ за стол. Потом глянь, что там с Федором, аптечку не забудь.
В голосе его слышались спесь восточного сатрапа, раздражение теряющего силу самца и холодный профессионализм крупного специалиста в гинекологии.
– Ну же, господа, не будьте буками, прошу за стол. – Жалко улыбаясь, женщина шутливо присела в реверансе, язык от страха плохо слушался ее. – Ну, пожалуйста.
Несмотря на испуг, выглядела она чертовски интересно, – профессор и в самом деле был большим докой по женской части.
– Мерси, мадам. – Офицеры все же уселись за стол, Варенуха поприветствовал их энергичным кивком и принялся разливать водку.
– Для профилактики, господа, надвигается эпидемия испанки[1]. Главное – предупредить болезнь, это я вам как врач говорю. А, уже? Хорошо! – Он благосклонно смерил взглядом Соню, которая поставила на стол скворчащую сковороду, нацелившись, загарпунил вилкой кусок поаппетитнее, выложив его на фаянс, махнул женщине рукой: – Ну все, все, иди, не мешай. Берите мясо, господа, по-моему, оно удалось. С корочкой, сочное. Хотя тонковато, больше похоже на лангет…
Тут же, не провозглашая тоста, он в одиночку выпил, ловко орудуя ножом и вилкой, сунул в рот кусок свинины, медленно прожевал, с видом знатока, оценивающе почмокал губами:
– Вкус, конечно, господа, не тот, негде взять свежего мяса. Мороженого горы, а вот парного – увы, увы… Чертовы товарищи с их социальной революцией.
В чем в чем, а в наблюдательности Семену Петровичу отказать было нельзя, он как-то сразу понял, что Граевский с Паршиным ничего общего с большевиками не имеют.
Под натуральные котлеты из свинины, хоть и мороженой, но вполне съедобной, водка пошла птицей.
– Ваше здоровье! – Варенуха выпил еще, без промедления повторил, живо покончив с отбивной, снова потянулся к сковороде, а сам все говорил, говорил, говорил, без остановки, видимо на нервной почве. – Да, господа, может, и плоха была буржуазная культура, да только уважали себя люди, мороженого мяса не ели. Да-с, не жаловали, почитали ниже своего достоинства! Кровавый бифштекс «а-ля Тартари» или мясо по-киргизски[1]? Нет уж, увольте. Еда – это таинственный сакральный акт; винтообразная работа кишок, своевременная эмиссия желудочного сока напрямую связаны с высшей мозговой деятельностью, с настроением, с осознанием человека себя личностью, черт побери! Интересно, кем себя ощущает пролетарий, поедая свою пайку хлеба, мокрого, вонючего, из мякины с дерьмом? Смею вас уверить, господа, дерьмом и ощущает, маленьким сгустком фекалий в огромной выгребной яме революции.
Офицеры, не притрагиваясь к угощению, слушали молча. Граевский, закусив губу, тактично ждал, когда рассказчик выдохнется, пальцы его мяли, свивали в штопор серебряную ложечку, Паршин хмуро смотрел в тарелку, раздувая ноздри, с холодной яростью сглатывал слюну – ему зверски хотелось есть.
– Нам скоро уже тысячу лет внушают, что святое место – это храм жидовствующего евангельского краснобая. Глупости, нонсенс! – Варенуха, как и положено воспитанному человеку, в конце трапезы сложил крест-накрест нож и вилку, вытер губы и бороду. – Смею утверждать, что святое место – это проверенное заведение с опытным поваром и вышколенной прислугой. Лично для меня добротный стол воплощает в себе больше достоинств, нежели все иконы этой, с позволения сказать, Богоматери. Путь к спасению души лежит через желудок и начинается с крахмальной скатерти, рюмочки хорошей водки и закуски, обильной и разнообразной. Вспомните, господа, – «Метрополь», «Доменик», «Северная Пальмира». Куда там храму Христа Спасителя! А ресторация Федорова на Малой Садовой у магазина Елисеева! Если вы ограничены временем, можете, черт побери, поесть с волшебной быстротой. На буфетной стойке уже разлита по рюмочкам водка – тридцать сортов, это не считая коньяков, тарелки с холодными закусками вы берете сами, а горячее, буженина, рябчики, шашлык из осетра появляются по первому вашему слову. Фантасмагория, сказка! Этой собачьей совдепии и не снилось! Куда же она запропастилась? Пора подавать чай. А, легка на помине…
В комнату в самом деле вошла красавица Соня, на ней не было лица, в глазах застыл тихий ужас. Неслышно приблизившись к профессору, она что-то прошептала ему на ухо, отчего Варенуха помрачнел, непроизвольно сняв пенсне, выругался, резко дернул бородой:
– Ладно, подавай чай. Потом положи Федору лед на голову. Миль пардон, господа, се ля ви. Прошу чайку, еще из дореволюционных запасов, не морковный, от братьев Поповых. – Вздохнув, он водрузил на нос пенсне и задумчиво, с нескрываемым интересом глянул на гостей. – Разговору не помешает.
Со стола между тем стараниями Сони исчезла грязная посуда и появились калачи, пряники, с десяток подзасохших гречневиков, сахар и какое-то малоаппетитное на вид варенье в хрустальной вазочке. Чай в профессорском доме готовили по-старорежимному, заваривали в небольшом, в форме византийской вазы самоварчике и разливали по стаканам в серебряных подстаканниках, добавляя кипяток до нужной крепости и сахар с апельсиновым ликером для улучшения вкуса.
– Не обессудьте, господа, ни молока, ни сливок, ни черта собачьего. – Варенуха осторожно взял пряник, понюхав, надкусил, сделал кислую мину: – Недельный, убить можно. Так что у вас там за дело, господа, позвольте узнать?
При этом он наклонил голову и взглянул на гостей исподлобья, поверх пенсне, агрессивно и хитро, как бы давая понять – дураков здесь нет.
– У одного нашего друга начинается заражение, старая рана. – Граевский положил на стол завязанную в узел ложку. – Вероятно, нужна операция, рассчитываем на вас, уважаемый Семен Петрович. Заплатим хорошо.
Он решил не форсировать событий и оставить убедительные действия на потом, на случай крайней профессорской несговорчивости.
– Операция? Полостная небось? – С капризным видом Варенуха откинулся на спинку, просверлил Граевского буравчиками хитрых глаз. – Куда ранен этот ваш приятель?
Узнав, что речь идет о нагноении на ухе, он перестал кривиться и, стараясь не выказывать радостного возбуждения, изобразил гримасу сопереживания:
– Ну отчего же не помочь, сегодня же и посмотрим этого вашего друга. Только деньги, господа, меня не интересуют, по нынешним-то временам главное – это душевное спокойствие, проистекающее из чувства защищенности. Вы, может, и не знаете, господа, но сейчас быть известным лекарем весьма небезопасно, с профессора Бадмаева, к примеру, сам Мамонт Дальский выкуп требовал, грозился убить. Почему-то все думают, что раз ты пользуешь людей, то должен непременно купаться в роскоши. Я, конечно, не претендую на славу Бадмаева, однако же ситуация похожа, хотя почтил меня вниманием не знаменитый анархист, а пара каких-то уголовных, дешевых громил. – Варенуха прервал поток красноречия, шумно отхлебнув чаю, горестно развел руками: – Видите ли, господа, врачебная практика приходит в упадок, чтобы как-то жить, приходится заниматься побочными делами. Так вот эти уголовные требуют процент с прибыли, в противном случае обещают, что наплачусь, грозят шкуру содрать. В качестве резюме предлагаю: давайте, господа, услуга за услугу. Вы навсегда избавляете меня от присутствия этих мерзавцев, я лечу вашего друга и ассигную вам за хлопоты э… ну, скажем, пять тысяч рублей. Не хочу показаться невежливым, но сдается мне, господа, что моя просьба не должна показаться вам чрезмерной или слишком обременительной, прошу извинить меня за прямоту…
