Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗

В середине марта Ариетта заметила, что беременна. Родов приходилось ждать, скорее всего, к концу сентября или к началу октября. Франсуа, обезумев от радости, торопил работы как мог. Он хорошо знал, что для завершения строительства потребуются годы, но все же ему очень хотелось, чтобы замок побыстрее стал годен для жилья, хотя бы частично…

Вот так, мало-помалу, новый замок Вивре вырастал из земли. Далеко в прошлом осталось деревенское жилище, похожее больше на укрепленное крестьянское подворье, где раздавалось кряканье уток да хрюканье свиней! Со своими высокими башнями и небывалым лабиринтом, стены которого были утыканы стальными остриями, Вивре постепенно менял свой облик, как менялись и сами времена. Теперь это и впрямь была крепость, созданная для войны, мрачноватая грозная твердыня. Накапливались там и запасы продовольствия, но происходили они уже не с птичьего двора, огорода, поля и сада; продукты теперь хранили в обширных подвалах, просторных подземных хранилищах.

Франсуа хорошо усвоил уроки войны. Своим превосходством англичане были обязаны лучникам. А хорошими стрелками они стали потому, что стрельба в цель была широко распространенной народной забавой, которую поощряли сеньоры. Франсуа решил поступить так же, поэтому снабдил луками всех крестьян, годных к военной службе, и приказал им упражняться, добавив, что будет устраивать состязания на каждом празднике и не поскупится на награды победителям.

Он поручил Оруженосцу набрать людей для замковой стражи и заняться их обучением. Тот весьма успешно справился с задачей. Говоря мало, делая много, согласно указаниям своего господина, он сумел верным глазом отобрать нужных людей и подверг их безжалостной муштре. Скоро замок Вивре имел отборный гарнизон, не говоря уж о крестьянах-лучниках, которыми можно было усилить его в любой момент.

Лабиринт закончили в начале осени. Ради всевозможных посетителей, которые могли бы в нем заблудиться, верный путь был отмечен натянутой вдоль стен веревкой. Если же какому-нибудь шпиону пришло бы в голову зарисовать схему, чтобы передать потом эти сведения осаждающим, то он только напрасно потерял бы время. Подобная возможность была предусмотрена заранее. В случае осады защитники первым делом перекрыли бы одни проходы и открыли другие; таким образом, за кратчайший срок весь маршрут менялся до неузнаваемости.

Все свои заботы Франсуа и Ариетта перенесли на обустройство донжона и его пристроек. Башня была восстановлена в первоначальном виде. На нижнем этаже сохранился пустой зал со щитом «пасти и песок», равно как остались неизменными все верхние помещения; были только застеклены окна. Франсуа и Ариетта спали на четвертом этаже, в бывшей комнате Гильома и Маргариты. Слева от донжона, на месте разрушенной часовни, началось строительство большого зала. Вытянутый в длину, он заканчивался монументальным камином. Одновременно под ним закладывались подземные кухни. Однако самым красивым зданием замка Вивре суждено было стать часовне, которую возводили по другую сторону донжона, чтобы заменить ею заброшенное крыло, место действия черного сновидения.

Чтобы избавиться от своего проклятия, Франсуа решил создать там настоящее чудо. Он щедро заплатил архитектору, попросив его воспроизвести в уменьшенном виде такой же стройный, устремленный ввысь неф, как в Святой Часовне [43]. Франсуа заказал также витражи, повествующие о жизни Людовика Святого. Три витража левого придела будут посвящены мирным дням короля Франции. Первый представит юного Людовика, слушающего поучения своей матери — Бланки Кастильской. Второй — довольно часто воспроизводимую картину: король вершит правосудие под дубом. Третий — менее известный сюжет: Людовик Святой отдает свой кошелек бедному студенту, поощряя его ночное усердие к знаниям. Выбрав эту историю, Франсуа получил немалое удовольствие, правда не лишенное лукавства: многие ли знают, что предшествовало сей назидательной сценке? Что касается трех витражей с правой стороны, то они дадут образ Людовика Святого в крестовых походах: садящимся на корабль, участвующим во взятии Дамьетты и, наконец, умирающим от чумы в Тунисе… Но седьмому витражу предстояло затмить все прочие. Расположенный за алтарем, он, разумеется, изобразит святого короля посвящающим в рыцари Эда де Вивре со словами «Отлично, мой лев!» на устах. Витраж должен быть выполнен в пурпурных тонах, поэтому, когда в него ударят лучи восходящего солнца, впечатление будет захватывающим.

Шло время. Хотя живот Ариетты и округлился, она по-прежнему оставалась оживленной и подвижной. Ее рыжая шевелюра виднелась повсюду. Она без устали сновала взад-вперед по кишащему муравейнику, в который превратился Вивре, вникая во все и раздавая указания, касающиеся даже мельчайших деталей.

В июле она и Франсуа уже озаботились подбором крестных отца с матерью. Насчет имени ребенка они пришли к согласию сразу же. Если будет мальчик, его назовут Луи, в честь Людовика Святого, если девочка — то Изабелла, в честь Французской Мадам. В отношении крестного отца тоже не имелось никаких сомнений: им не мог быть кто-то иной, кроме Жана. Поэтому Франсуа написал своему брату в Корнуайльский коллеж и без промедления получил ответ.

Жан с радостью согласился быть крестным, но в Вивре приехать не мог. Он был слишком болен. Лишения, которым он подверг себя, серьезно подорвали его здоровье; прибыв в Париж, он чуть не умер. А попав в приют Отель-Дьё, где больных укладывали голышом по трое на одну постель, он, в довершение всех бед, подхватил еще и чесотку. Сейчас он только-только начал поправляться. Не имея возможности лично присутствовать на крестинах, он решил написать для своего крестника (или крестницы) книгу, которая помогла бы ему (или ей) выучиться читать. Как особой милости Жан просил лишь о том, чтобы пока книгу никто не открывал…

Что касается крестной матери, то выбор Франсуа пал на Тифанию Рагнель. Говорили, что Тифания Рагнель — самая ученая женщина Бретани, наделенная сверх прочего редким даром предвидения. Но, с точки зрения Франсуа, она была достойна внимания не ради этого. Во-первых, она была дочерью Робена Рагнеля, одного из французских участников Битвы Тридцати, а во-вторых, и в-главных, это была жена Бертрана дю Геклена.

Тифания Рагнель жила в Мон-Сен-Мишеле, капитаном которого был ее супруг. Франсуа и Ариетта направились туда в один из ясных июльских дней. Тифания, принявшая их в большом зале аббатства, несмотря на всю свою ученость и на то, что была замужем за самым безобразным мужчиной Бретани, оказалась писаной красавицей. Белокурая, худощавая, изящная как лицом, так и телом, она чем-то напоминала фею из сказки, так что было неудивительно, если ей приписывали сверхъестественные способности. Франсуа, вспомнивший Бертрана, вытащенного из навозной кучи, спрашивал себя, как два столь несхожих существа смогли встретиться и соединиться в любви. Но в том, что оба были людьми незаурядными, они, бесспорно, подходили друг другу.

Бертран дю Геклен отсутствовал. И находился он не где-нибудь, а в Англии!.. Тифания объяснила своим гостям почему. Это была непростая история. В начале года Бертрана захватил в плен Хью Калверли, гигант-англичанин, участник Битвы Тридцати. Освобожденный под честное слово с тем, чтобы собрать выкуп, Геклен обратился к королю Франции, который пообещал внести половину суммы, а насчет второй посоветовал обратиться к своему брату, герцогу Орлеанскому, находящемуся в плену в Лондоне. Вот поэтому-то Бертран и переправился через Ла-Манш…

Предложение стать крестной матерью Тифания Рагнель приняла доброжелательно, услышав в ответ от молодых супругов тысячу благодарностей. Но у Ариетты была к ней еще одна просьба. Зная о даре Тифании, она просила ее предсказать будущее ребенка. Жена дю Геклена вышла куда-то из большого зала аббатства и вернулась с толстой книгой, которую положила перед Ариеттой.