Сан-Феличе. Книга вторая - Дюма Александр (читать хорошую книгу .TXT) 📗

Единственный в Неаполе морской офицер, обладавший неоспоримыми и никем не оспариваемыми достоинствами, столь важными в данных обстоятельствах, был Франческо Караччоло. Поэтому, как только республиканское правительство решило подготовить средства морской обороны, какими бы они ни были, оно остановило свой выбор на Караччоло не только для того, чтобы сделать его министром морского ведомства, но еще и затем, чтобы поручить ему как адмиралу командование теми несколькими судами, которые он как министр сможет спустить на воду.

Вначале Караччоло заколебался: перед ним встал выбор между спасением родины и личной безопасностью. Слишком велик был риск, которому он подвергся бы, приняв сторону Республики. К тому же личные чувства, знатное происхождение, среда, в которой он жил, влекли его скорее к роялистским принципам, чем к демократическим. Но Мантонне и его товарищи так настойчиво уговаривали Караччоло, что он уступил, признаваясь, что делает это неохотно и вопреки своим внутренним склонностям.

Однако мы знаем, как глубоко был оскорблен Франческо Караччоло предпочтением, отданным Нельсону при переезде королевской семьи на Сицилию. Присутствие на борту его судна наследного принца герцога Калабрийского казалось ему скорее случайностью, чем милостью, и зародившееся в глубине его сердца мстительное чувство, в котором он не признавался даже самому себе, скрывая его под именем любви к отчизне, побуждало к тому, чтобы заставить своих монархов раскаяться в выказанном ему пренебрежении.

Вот почему, перейдя на сторону Республики, он служил ей не только как честный, но еще и как талантливый человек, каким он и был в действительности. Он вооружил как можно лучше и с изумительной быстротою дюжину канонерских лодок и, присоединив к ним те, которые велел выстроить заново, и еще три судна, которые комендант порта Кастелламмаре спас от сожжения, составил небольшую флотилию из тридцати судов.

Адмирал выжидал только случая, чтобы наиболее выгодным образом схватиться с англичанами, но однажды утром он заметил, что вместо двенадцати-пятнадцати английских судов, еще накануне блокировавших Неаполитанский залив, там оставалось не больше трех — четырех: остальные ночью исчезли.

Теперь нам пора перенестись из Неаполя в Палермо: посмотрим, что там произошло со дня отправки королевского знамени.

Читатель помнит, что коммодор Трубридж, идя навстречу потребности населения видеть повешенными десять — двенадцать республиканцев, просил короля прислать обратным рейсом «Персея» судью и что, после того как король написал об этом президенту Кардилло, тот назвал ему советника Спецьяле как человека, на которого можно положиться.

Перед отъездом Спецьяле получил особую аудиенцию у короля и королевы; они дали ему свои указания, после чего он, как и просил Трубридж, прибыл на Искью обратным рейсом «Персея».

Прежде всего он присудил к смертной казни беднягу-портного, вся вина которого заключалась в том, что он снабжал республиканскими мундирами чиновников нового муниципалитета.

Впрочем, чтобы дать читателям понятие о том, кем был Спецьяле в нравственном отношении, лучше предоставить слово Трубриджу, как известно не питавшему нежных чувств к республиканцам.

Вот несколько писем коммодора Трубриджа; мы переводим их с оригинала, чтобы предложить вниманию читателей.

Как и те, что мы уже приводили, они адресованы адмиралу Нельсону.

«На борту корвета «Каллоден «, в виду острова Прочида.

13 апреля 1799 года.

Судья прибыл.

Должен сказать, что он произвел на меня впечатление самого злобного существа, какое я когда-либо видел. У него такой вид, словно он совершенно потерял рассудок. Он заявил, что ему указали (кто?) на шестьдесят провинившихся семей и что теперь ему совершенно необходим епископ, чтобы лишать сана священников, поскольку иначе он не может дать приказ их казнить. Я сказал ему: «А вы их вешайте, и, если найдете, что веревка недостаточно лишила их сана, тогда посмотрим «.

Трубридж».

Это требует объяснения. Мы даем его, сколь бы ужасно оно ни было и какие бы воспоминания ни пробудило.

Действительно, в Италии — не знаю, то же ли самое происходит во Франции и был ли Верже перед казнью лишен сана, — в Италии особа священнослужителя неприкосновенна и, пока епископ не отлучил его от Церкви, палач не может тронуть его, какое бы преступление он ни совершил.

Известно, что Трубридж пустил всю свою свору шпионов и сбиров, как он сам говорил, шестьдесят швейцарцев и триста верноподданных, по следу одного несчастного священника-патриота, которого звали Альбавена. При этом Трубридж сказал: «Я надеюсь, что до конца дня он будет здесь, живой или мертвый». Эти надежды оправдались: Альбавену доставили коммодору Трубриджу живым.

Он думал, что с этой минуты все будет очень просто: надо будет только передать священника в руки Спецьяле, который передаст его в руки палача, тот его повесит, и на этом дело кончится.

Еще на полдороге к виселице все было так, как предполагал Трубридж, но в момент самой казни оказалось, что на веревке имеется узел.

Палач, будучи католиком, знал то, чего не знал протестант Трубридж, и он заявил, что не может вешать священника, прежде чем тот будет лишен духовного сана.

Пока шло это маленькое препирательство, Трубридж, этого обстоятельства еще не знавший, написал Нельсону второе письмо, датированное 18 апреля:

«Любезный друг,

два дня тому назад ко мне явился судья с предложением вынести необходимые приговоры; правда, он дал мне понять, что такой порядок судопроизводства, быть может, не совсем правилен. Я мог заключить из его слов, что ему велено действовать незамедлительно и по моим указаниям. О-о!

Я сказал ему, что в отношении последнего он ошибается, потому что речь идет об итальянских подданных, а не об английских. 50

Вообще же его манера судить весьма любопытна. Обвиняемые обычно при сем не присутствуют, так что вся процедура, как нетрудно понять, быстро заканчивается. Из всего этого, дорогой лорд, я уяснил одно: они хотят свалить на нас самую отвратительную часть дела. Но я на это не пойду. Вы будете у меня действовать по закону, господин судья, или я вас вышибу вон!

Трубридж».

Как видим, достойный англичанин, с удовлетворением приветствовавший голову дона Карло Гранозио словами: «Веселый товарищ! Жаль, что придется с ним расстаться!» — уже раздражен чрезмерным рвением Спецьяле. Дело

О лишении священника духовного сана, как мы сейчас увидим, изрядно его разозлило.

Седьмого мая Трубридж пишет Нельсону:

«Милорд, у меня был долгий разговор с нашим судьей; он сказал, что на будущей неделе закончит все свои операции и что отнюдь не в обычае его коллег, а следовательно, и не в его привычках отступать, не осудив. Он добавил, что после произнесения приговоров осужденным, он немедленно сядет на военное судно. Он мне также сказал, что, поскольку нет епископа, который лишал бы священнослужителей сана, их отправят на Сицилию, где лишать сана их будет сам король; оттуда же их снова препроводят к нам, чтобы здесь повесить. И знаете ли, где он рассчитывает совершать эти дела ? На английском корабле! Goddam! 51 Но это еще не все. Оказалось, что палач, не имея опыта, вешает плохо, при этом кричит не только сам казнимый, но кричат и помощники палача. Кого, вы думаете, он приходил у меня просить? Вешателя! Вешателя — у меня! Вы понимаете? О! На этот раз я отказался наотрез. Если нет палача ни на Прочиде, ни на Искье, пусть присылают из Палермо. Я вижу этих людей насквозь. Они будут убивать, а кровь пусть прольется на нас! Нельзя себе и представить, как этот человек ведет судебный процесс и как он допрашивает свидетелей! Почти никогда обвиняемые не предстают перед судом, чтобы выслушать свой приговор. Но наш судья находит это для себя выгодным, потому что большая часть осужденных — люди очень богатые.