По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман (читать книги полностью .TXT) 📗
«Дядя Филодем не сказал, что рад видеть Менедема, — пронеслось в голове Соклея. — Может, он так и подумал, но не сказал».
— Радуйся, — ответил он отцу. — Все замечательно. Мы вернулись. Мы заработали деньги. И мы сбыли всех павлинов и всех птенцов. — Непреклонная честность заставила его добавить: — Ну, почти всех павлинов. Одна пава прыгнула в море. По моей вине.
— До чего же я рад, что мы их сплавили! — добавил Менедем. — При всей красоте павлинов — это проклятые богами твари, вот что я скажу. Так что от души сочувствую италийцам и варварам, которые их купили.
— Эти люди позаботились о том, чтобы теперь им не было проходу в их собственных внутренних дворах, так ведь? — спросил Лисистрат. — Уверен, вам обоим не терпится пойти домой и снова выспаться в мягких постелях. По себе помню: я всегда мечтал об этом, вернувшись из очередной поездки.
— Не знаю, отец, — сказал Соклей. — Я провел так много времени на досках юта, что в первые несколько дней матрас, вероятно, будет казаться мне странным. А потом еще была ночевка на мешках с пшеницей, когда мы шли в Сиракузы…
— В Сиракузы? — одновременно переспросили Лисистрат и Филодем.
— Что нового в Сиракузах? — осведомился отец Менедема, и Соклей понял, что «Афродита» была первым судном, явившимся на Родос с весточкой о том, что случилось на западе.
Они рассказали обо всех своих приключениях. В основном говорил Менедем — его язык всегда был быстрее, так же как и ноги. Соклей получал шанс вставить слово после вопросов Филодема, потому что каждый из них на какое-то время сбивал Менедема с мысли. Зато вопросы Лисистрата, как заметил Соклей, его ничуть не беспокоили.
Когда молодые люди закончили рассказ, Филодем прищелкнул языком.
— Вы слишком рисковали, сын, — сказал он; судя по его тону, отец не ограничился бы этим замечанием, если бы их не слушало столько народу.
— Знаю, господин, но мы вышли сухими из воды, и в конце концов все закончилось хорошо, — ответил Менедем, слегка растеряв свое задиристое нахальство, которое демонстрировал во время всего путешествия.
— И сколько же именно денег вы заработали? — спросил Филодем.
Менедем взглянул на Соклея. Здесь, в родном порту, Соклей не видел причин держать сумму прибыли в секрете. Он назвал ее дяде и с удовольствием увидел, как у того отвисла челюсть.
— Шутишь! — только и сказал Филодем.
— И еще пять оболов, — добавил Соклей. — Нет, я вовсе не шучу.
— Браво! — воскликнул его отец и хлопнул в ладоши, чтобы показать, как высоко он ценит успехи сына и племянника. — Это… просто великолепно — не могу подобрать другого слова! — Лисистрат снова хлопнул в ладоши. — Я горжусь вами обоими!
— У нас еще осталось на борту немного шелка, ариосского и благовоний, — сообщил Соклей. — Здесь за них не выручишь так много, как можно было бы выручить в Великой Элладе, но кое-какую прибыль они все же принесут.
Лисистрат просиял.
Даже Филодем не выглядел чересчур несчастным.
Соклей помахал финикийцу Химилкону, который шел к ним, чтобы узнать новости.
«Мы справились, — подумал Соклей. — Мы и в самом деле справились, и вот наконец мы вернулись. Это даже приятней, чем я ожидал!»
Менедем сидел дома в андроне, прихлебывая из чашки вино и мечтая оказаться где угодно, только не здесь. Даже сами мужские покои его разочаровали. По меркам Родоса они были очень неплохие. Но сравни их с покоями Гилиппа в Таренте — и они уже не покажутся такими уж замечательными.
Впрочем, Менедем бы не возражал против того, чтобы побыть в андроне, если бы в паре локтей от него не сидел отец, буравя сына сердитым взглядом.
— Ты идиот, — сказал Филодем. — О чем ты думал, во имя неба и земли?
— О прибыли, — негромко ответил Менедем.
Отец всегда ухитрялся выставить его неправым.
— И мы получили прибыль, — с вызовом добавил Менедем, ощутив прилив непокорности. — Огромную прибыль.
Филодем отмахнулся от этого аргумента, как от чего-то незначительного.
— Жаль, что ты не получил того, что заслуживаешь за такую глупость! А что, интересно, думал обо всем этом твой двоюродный брат? Неужели и он точно так же, как ты, рвался нацепить склеенные воском крылья и изображать из себя летящего к солнцу Икара?
Менедем подумал — не солгать ли, но решил, что его слишком легко смогут уличить во лжи. Он нехотя покачал головой.
— Ну нет. Не совсем.
— Не совсем? — Филодем вложил в свой вопрос массу эмоций. — И что это значит? Нет, не отвечай. Я и сам могу догадаться. У Соклея есть здравый смысл, по крайней мере, у него больше здравого смысла, чем у моей плоти и крови.
Дабы скрыть свои чувства, Менедем сделал длинный глоток вина. Ему захотелось поскорее опьянеть, чтобы вообще не обращать внимания на отца. Но такое Филодем тоже не спустил бы ему с рук, а ведь им предстоит жить в одном доме до весны. Каким бы оскорбленным ни чувствовал себя Менедем, он не мог развернуться и в гневе уйти прочь, хотя ему очень этого и хотелось.
«Что же мне делать?» — подумал он.
Единственное, что он смог придумать, — это сменить тему беседы.
— На обратном пути мы слышали, что война между Птолемеем и Антигоном идет полным ходом, — сказал молодой человек. — Никто по-настоящему и не ожидал, что мир продлится долго, но все равно…
— Война идет полным ходом, это верно, — согласился отец с мрачным удовлетворением.
Помимо глупости Менедема Филодему хотелось критиковать и глупость других.
— Птолемей послал своего генерала Леонида в Киликию, чтобы захватить города Антигона на побережье.
— И ему это удалось? — спросил Менедем.
Отец кивнул.
— Удалось, да еще как — пока Антигон не услышал, что случилось. Тогда Одноглазый Старик послал своего сына Деметрия, и тот вышиб Леонида из Киликии и гнал его до самого Египта. Говорят, Птолемей послал сообщения Лисимаху и Кассандру, прося их о помощи, надеясь помешать Антигону набрать силу, но, конечно же, не многого от них добился.
— Зато племянник Антигона Полемей отвернулся от него, — сказал Менедем. — Наверняка это оказалось тяжелым ударом для Антигона — потерять того, кто был его правой рукой.
— Так и есть, — согласился отец. — Теперь место Полемея занял Деметрий — Деметрий и его юный брат Филипп. Антигон послал Филиппа к Геллеспонту, чтобы схватить заместителя Полемея Феникса, и Филипп всыпал ему почти так же сильно, как и Деметрий Леониду.
Менедем тихо свистнул.
— Я об этом еще не слышал. Следует восхищаться Антигоном. Он никогда не теряется, что бы ни случилось.
— Если ты — жирная перепелка в кустах, будешь ли ты восхищаться волком, который хочет тебя съесть? — спросил Филодем. — А ведь именно так и смотрят на Родос генералы — как хищники на перепелку. А что касается Антигона, он так пугает всех остальных генералов, что они объединятся и попытаются сбить с него спесь. Помяни мои слова, сын: эти македонцы все еще будут драться друг с другом, когда тебе исполнится столько же лет, сколько сейчас мне.
— Неужели еще тридцать лет? — Менедем попытался не говорить печально. А еще он попробовал вообразить, каким будет в возрасте отца, но не смог. — Но это ведь очень долго!
— Помяни мои слова, — повторил Филодем. — Генералы бросаются друг на друга с тех пор, как умер Александр. Так с чего бы им перестать это делать? Что заставит их остановиться?
— Победа одного их них, — заявил Менедем.
Отец задумался.
— Да, возможно, — признал он. — Но если дело пойдет к победе одного, все остальные мигом объединятся против него, как объединились сейчас против Антигона. Именно потому, что так постоянно происходит, все и зашло настолько далеко. И вряд ли хоть что-то изменится.
— Все течет, — ответил Менедем.
— «Все течет»? — повторил Филодем. — Это вроде бы афоризм одного из философов, так? Ты что, перенял у двоюродного братца привычку щеголять знаниями?
Филодем фыркнул.
«Ты всегда находишь, в чем меня обвинить, — подумал Менедем. — Если бы я даже вырезал для тебя свою печенку, ты бы наверняка потом жаловался, что жрец не углядел в ней хороших предзнаменований». Но тут отец вдруг сказал:
