Заговорщица - Зевако Мишель (читать книги без регистрации .TXT) 📗
Идея о мемуарах почему-то очень развеселила шевалье.
«Болтая таким вот образом сам с собой и убеждая себя, что надо возвращаться во Францию, шевалье тем не менее, неуклонно приближался к Риму.
Пардальян въехал в вечный город четырнадцатого мая 1589 года, вечером, когда косые солнечные лучи осветили романтические развалины итальянской столицы, а тысячи колоколен на Авентине. Эсквилине, Капитолии и Целии зазвонили к вечерне.
Пардальян остановился в гостинице, именовавшейся «У доброго парижанина». Его внимание привлекла вывеска на французском языке и уютный, гостеприимный вид заведения. Хозяином действительно оказался француз, более того — француз вдвойне, ибо он был парижанином с Монмартрской улицы. В Риме он жил уже лет пятнадцать и нажил неплохое состояние, знакомя римлян с прелестями французской кухни. А тех французов, что останавливались у него, находчивый хозяин кормил итальянскими блюдами, чем, по его мнению, способствовал сближению двух народов.
Пардальян с аппетитом поужинал, а потом отправился спать, отказавшись совершить недалекую прогулку и полюбоваться Колизеем в лунном свете — непременное развлечение каждого попавшего в Рим иностранца.
Проснулся шевалье в восемь утра. Позавтракав, он принарядился и расспросил хозяина, как пройти к Палаццо-Риденте.
— Этот дворец когда-то был очень красив, — сказал трактирщик, — но теперь он превратился в развалины. При папе Александре VI его разграбили, так что со времен Лукреции Борджиа там никто не живет.
Пардальян отправился по улице, что шла вдоль Тибра и вскоре оказался перед мрачным, но пышным дворцом. Фасад его украшали многочисленные статуи и барельефы, однако окна были закрыты, сад одичал, ограда местами рухнула. Короче говоря дворец выглядел покинутым.
— Очень похоже на дворец госпожи Фаусты в Ситэ, — констатировал Пардальян. — Надеюсь, здесь хотя бы нет комнаты смерти и железной ловушки-верши.
Он подошел поближе. Дверь была заложена кирпичами, до зарешеченных окон не добраться. Шевалье пожал плечами и собрался возвращаться в гостиницу. Но тут неведомо откуда взявшийся человек подошел к нему сзади и легко коснулся рукой плеча.
— Идите за мной…
— По-моему, меня ждут, — пробормотал Пардальян.
Он послушно последовал за незнакомцем, убедившись на всякий случай, что кинжал на месте.
Человек прошел в узкий проулок, огибавший Палаццо-Риденте и выходивший к Тибру. Где-то посередине проулка, в боковой стене дворца оказалась низкая дверь, и провожатый Пардальяна исчез за нею. Шевалье шагнул следом. Молча они продвигались по узкому темному коридору и наконец оказались в просторном зале, который, похоже, занимал едва ли не весь первый этаж дворца. Некогда самые блестящие вельможи Рима, князья церкви, поэты и художники, знаменитые артисты, — все прогуливались здесь, беседуя и ожидая приема у Лукреции Борджиа.
Теперь огромный мраморный зал был пуст. Лишь пыльные покалеченные статуи — одни без головы, другие без рук — тосковали и скучали в просторном помещении. Кое-где обвалились лепные карнизы и потрескались колонны, а стены почернели от дыма и сажи. Похоже, когда-то в старом дворце развернулись трагические события.
Они пересекли еще один зал, поменьше, но также находившийся в плачевном состоянии, а потом через бронзовую дверь проникли в задние комнаты здания. Эти покои блистали роскошью и великолепным убранством. Пардальян остановился в изумлении и тут заметил, что его провожатый куда-то пропал. Шевалье побродил по залу и залюбовался великолепным портретом работы Рафаэля ди Урбино, изображавшим ослепительную черноглазую красавицу в царственной позе с величественной улыбкой на устах. Это был портрет знаменитой Лукреции Борджиа, прабабки Фаусты… Эта женщина, дочь папы римского, прожила бурную, богатую событиями жизнь. Пардальян задумался, глядя на изображение красавицы, но вдруг легкий шум шагов вернул его к реальности. Он обернулся и увидел появившуюся из-за бархатной портьеры фигуру — та же роковая красота, те же трагические глаза, та же осанка королевы… Пардальян склонился в поклоне перед правнучкой Лукреции…
— Смотрели на портрет моей прабабки? — улыбнулась Фауста. — Она смогла воплотить в жизнь то, о чем я только мечтаю, правда, иными средствами. Ее брат Чезаре Борджиа правил Италией, а отец — Александр — властвовал над всем христианским миром.
Теперь этот дворец разрушен и заброшен, но тогда не было в Риме места прекрасней. Сейчас он превратился в памятник славы давно ушедших веков, но когда-то здесь звучала музыка, множество слуг прислуживало гостям; толпы придворных, принцев и послов и даже немало монархов собирались в этом роскошном и вместе с тем уютном доме. Все трепетали перед его хозяйкой, перед Лукрецией… Нынче же тут живут лишь тени.
Вечерами я люблю бродить в одиночестве по пустым комнатам, где проводила свои дни Лукреция — дочь папы римского, сестра Чезаре Борджиа. Этой женщине поклонялись короли и принцы, они льстиво сгибались перед ней, вымаливая улыбку или доброе слово. Она сумела воплотить в жизнь свои великие замыслы, которые вынашивала в старинном дворце Палаццо-Риденте, среди роскоши и экзотических цветов. Если бы я добилась исполнения своих желаний, то и я вошла бы в этот дом как могучая властительница, а не как жалкая беглянка!..
Фауста произнесла эту речь с выражением глубокого сожаления. Потом она опустилась в кресло и жестом предложила сесть Пардальяну.
— Сударыня, — начал шевалье, — мне казалось, что ужасные часы, пережитые вами по ту сторону Альп, должны были бы навсегда отвратить вас от химерических замыслов и погасить непомерное честолюбие, что снедает вас. Для людей, рвущихся к власти, жизнь непомерно сложна и тяжела, для тех же, кто живет просто ради удовольствия жить, она становится легкой и приятной, поверьте мне. Надо принимать жизнь такой, какова она есть и понимать, что это всего лишь небольшой отрезок времени, выпавший нам между рождением и смертью. Зачем тратить столько сил для того, чтобы добиться власти и, следовательно, сделать несчастными других?
Впрочем, сударыня, я что-то разболтался. Мне вовсе не хотелось читать вам проповедь. Я понял лишь одно: вы в Риме, вас преследуют, и вы скрываетесь… Но мне казалось, что вы примирились с Сикстом?
Фауста отрицательно покачала головой:
— Между мной и папой Сикстом V поединок не на жизнь, а на смерть. Да, я действительно посчитала в какой-то момент, что все кончено. Но теперь я хочу объясниться с вами, шевалье. Пока я была во Франции, я думала, что смогу начать новую жизнь. Мне мнилось, будто между прошлым и будущим разверзлась пропасть. Но едва я ступила на землю Италии, как поняла, что я нисколько не изменилась, что я все та же правнучка Лукреции, которая ничего не прощает и ничего не умеет забывать. Да, признаюсь, я потерпела поражение… прежде всего потому, что вы оказались на моем пути… Но если вы уже не будете мешать мне? Если мы станем союзниками? Ах, если бы я могла зажечь вас тем же огнем, что горит во мне! Тогда я бы снова вступила в борьбу! Я бы сражалась отчаянно и на этот раз непременно победила бы!..
Фауста остановилась: она ждала от шевалье хоть слова, хоть жеста, хоть какого-нибудь знака одобрения. Но Пардальян оставался непроницаемо холоден. У него исчезли последние иллюзии. Тогда, на мосту в Блуа, ему показалось, что Фауста может перемениться, может стать просто женщиной… Но теперь он вновь встретился с безумицей, которая рвалась к власти и искала в нем союзника для будущей борьбы.
— К тому же, — продолжала Фауста, — Сикст V не отказался от мести. Вы, наверное, недоумевали, почему я не дождалась вас во Флоренции?
— Никакого недоумения, сударыня, мне все равно — Рим ли, Флоренция ли… я сказал, что приеду, и приехал бы на край света…
Если бы Фауста знала Пардальяна лучше, она бы поняла, что за этой довольно-таки пышной фразой кроется ледяное равнодушие. Однако принцесса даже вспыхнула от радости и торопливо произнесла:
— Если вы говорите правду, значит, я еще могу надеяться. Вместе с вами мы совершим великие дела! А Флоренцию я покинула потому, что мне пришлось скрываться от людей Сикста V. Да, он по-прежнему ненавидит меня. Он уже на краю могилы и норовит утащить туда за собой и/ Фаусту. Во Флоренции его слуги окружили мой дворец, меня едва не схватили… Я бежала…
