Адъютант его превосходительства - Северский Георгий Леонидович (читать книги регистрация .txt) 📗
— С того, потопленного? — повёл бровью в сторону рейда таможенник.
Красильников кивнул.
— Ходит тут один. Комендором был.
— Комендором? А фамилию его не вспомните? — с надеждой в голосе спросил Семён Алексеевич.
— А чего вспоминать? Воробьёв его фамилия.
— Воробьёв?.. Василий?.. — обрадовался Красильников.
— Василий. Он самый.
— Значит, он здесь? — продолжал несказанно обрадованный Красильников. — А где его можно повидать?
— Если есть на что выпить, то в аккурат через десять минут я его вам покажу.
— Есть! Есть! Пошли, папаша!..
Таможенник легко выбрался на причал.
— Подождите, а вахту кому?.. — вдруг остановился Красильников.
— А шут с ней, с вахтой! И с этой лайбой! На ней все равно украсть нечего, — проговорил таможенник.
В двух кварталах от порта, на ветхом каменном доме, висела на кронштейнах большая медная пивная кружка, а под нею красовалась надпись: «Эксельсиор». Старик таможенник свернул во двор, показал на пролом в стене, означавший вход. По выщербленным ступеням они спустились вниз. Под потолком каменного коридора висел тусклый керосиновый фонарь. Он освещал дубовую дверь. Таможенник толкнул её — и навстречу им с оглушающей силой вырвался нестройный гул, послышались невнятные пьяные голоса. Семён Алексеевич увидел низкий сводчатый зал, в котором за длинными дубовыми столами сидели люди. Это были рыбаки, грузчики, военные моряки, механики с мелких судов и портовые воры. На их одежде лежал отпечаток морских профессий. И только два филёра, сидевшие неподалёку от входа, казались здесь такими же несуразными, как, скажем, архиерей на цирковой арене. Они тянули пиво и не спускали глаз с английских моряков, тесной кучкой сидевших за другим столом.
Таможенник повёл Красильникова в конец зала, ближе к стойке. Здесь в одиночестве сидел моряк в грубой брезентовой робе.
— Вот и дружок ваш — Воробьёв, — показал старик.
Семён Алексеевич заглянул в лицо моряка, тронул его за плечо:
— Не узнаешь, Василий?
Моряк нехотя поднял голову, несколько мгновений всматривался в Красильникова.
— Семён?.. Здорово! А мне кто-то сказал, что тебя будто убили. — Моряк ногой придвинул табурет для Красильникова скомандовал в сторону стойки: — Матрёна! Пива нам!
— А водочки не будет? — ласково напомнил таможенник, глаза у него замаслились от ожидания. Воробьёв посмотрел на старика, покачал головой:
— Ох и надоел ты мне, старик!
Семён Алексеевич весело объяснил Воробьёву:
— Это он помог разыскать тебя. — И затем сказал таможеннику: — Вы бы сами выпили! А денег я дам!
— Понимаю! — проникновенно сказал таможенник.
Красильников достал из кармана несколько царских денежных купюр и протянул их таможеннику. Тот, не глядя, зажал деньги в кулаке и, пятясь между столами, зашлёпал к стойке.
А Семён Алексеевич и Василий Воробьёв не спеша потягивали пиво и тихо переговаривались.
— Мне эта взрывчатка для большого дела нужна, — убеждал Красильников своего давнего друга, который сейчас смотрел на него какими-то грустными глазами.
— Не знаю, для чего она тебе нужна, но нету её у меня, я не комендор сейчас. Рыбалю — и вся моя недолга.
— Значит, не поможешь? — тихо, чувствуя, как перехватывает от обиды горло, спросил Красильников.
— Значит, не помогу, Семён… — Помолчав немного, Воробьёв хмуро добавил: — Да и к стенке сейчас за это без суда вставят!
— Боишься, выходит?
— Понимай как хочешь.
Красильников встал.
— Ты что ж, уходишь? — спросил, заметно трезвея, Воробьёв. — А я думал, посидим… повспоминаем… Жизнь-то, жизнь ныне какая верченая… Одна и отрада — повспоминать…
— Нам вроде вспоминать нечего, — сухо сказал Красильников и, не прощаясь, круто повернувшись, двинулся к выходу. Поднявшись по ступенькам, постоял немного — нет ли хвоста? — и, успокоенный, зашагал по улице. Он так и не заметил, как из пивной выскользнул филёр и приклеился к его следу…
Вот уже кончилась улица, и он свернул в переулок. Когда проходил возле какого-то дома мимо железной калитки, чья-то сильная рука внезапно ухватила его за рукав бушлата и рванула к себе. Калитка тотчас же захлопнулась, скрежетнул железный засов. Не успел Семён Алексеевич что-либо сообразить, как увидел перед собой виновато улыбающегося Воробьёва.
— Не видал разве? За тобой шпик увязался… Давай за мной! — проговорил он, тяжело дыша.
— Как ты сюда успел? — удивился Красильников.
— Известно… проходными дворами, — переводя дух, ответил Василий и крепко, по-матросски хлопнул его по плечу. Они торопливо пошли по какой-то сложной, запутанной дороге — мимо дровяных складов, старых сараев, полуразваленных землянок…
Верстах в пяти от Новороссийска, на берегу небольшого заливчика, стояло несколько выщербленных морскими ветрами рыбацких хат. А неподалёку от них вольготно покачивались на волнах заякоренные шаланды и баркасы. Сюда Воробьёв и привёл Семена Алексеевича.
— Вон мой корабль стоит…
«Мария» — крупно было выведено белой краской на борту ничем не примечательного баркаса.
— Здравствуйте вам, — послышался певучий женский голос.
Семён Алексеевич обернулся. Перед ним стояла с молодой смелой улыбкой на красивом, веснушчатом лице статная русоволосая женщина.
— Мария, те пироксилиновые шашки, что мы когдась рыбу глушили, где у тебя? — спросил Василий у женщины.
— Возле хаты закопаны.
— Много осталось? — уточнил Василий, и было ясно, что такого рода разговоры здесь — дело будничное.
— Богато ещё! Пуда два…
— Выбери их из земли и подсуши. Они ему для настоящего дела нужны! — Василий с уважением кивнул в сторону Красильникова.
— Что ж, раз нужны — выберу, — сразу и просто согласилась женщина.
— И дёготь мне приготовь, замажу на баркасе твоё имя! — крикнул ей вслед Василий и, встретив недоуменный взгляд Красильникова, охотно объяснил: — По сухопутку, понимаешь, вам из города с пироксилином никак не выйти. Патрули везде шастают… Попробуем, как стемнеет, до Зеленого мыса морем вас вывезти…
К вечеру Красильников привёл сюда, в рыбацкую хижину, Кособродова и Николая, и они, не мешкая, стали готовить баркас к выходу в море. Воробьёв выволок из хаты несколько связок просушенных рыбацких сетей, сноровисто расправил их на корме, возле старенького, добросовестно отслужившего уже десять своих жизней движка. Под сетями сложили пироксилин и несколько динамитных шашек, которые каким-то чудом достал у кого-то Кособродов. Принёс Дмитрий Дмитриевич главную новость, ради которой оставался в городе. Знакомый машинист достоверно сообщил, что эшелон с танками тронется к фронту завтра в десять часов. К этому времени они должны уже добраться до места.
Когда совсем стемнело, Мария пригласила всех в хату, выставила на стол чугунок вареной картошки, хлеб, десяток вяленых кефалей. Ели молча, сосредоточенно и торопливо. Почти одновременно встали, поблагодарили хозяйку, Воробьёв взглянул на часы:
— Ну что ж! Тронемся помалу! Времени надо с запасом: Бригантина у меня норовистая. По части мотора!..
Но мотор завёлся сразу, с первого поворота ручки, затарахтел бодро, весело.
Баркас шёл вперёд в кромешной тьме, слегка покачиваясь волнах. Сидя на носу, на бухте свёрнутого каната, пристально вглядывалась вперёд Мария. За рулём стоял Воробьёв. Семён Алексеевич, Кособродов и Николай расположились рядом с ним залепленных рыбьей чешуёй ящиках.
— Ну что ж, я так считаю, — вращая штурвал, громко рассуждал Василий, — что если эшелон отправляется в десять, то раньше двенадцати он до Тоннельной не дойдёт. Так ведь? — и покосился на Кособродова, словно хотел сверить ход своих рассуждении с тем, что думают остальные.
— У них, конечно, два паровоза будет и толкач на подмоге — рассудительно ответил Кособродов. — Правда, и горки там…
— Во-во! — согласился Воробьёв. — Поэтому я два часа кладу.
— Полтора, — коротко уточнил Кособродов.
