Порт-Артур. Том 2 - Степанов Александр Николаевич (читать книги TXT) 📗
– Что с вами, вы нездоровы? – успел подхватить его Рашевский.
– Вчера меня слегка контузило, – тихо проговорил прапорщик.
– Их благородие более двух часов лежали без сознания, а как японец полез на штурму, вышли с помощью двух стрелков и всем командовали, – доложил Гнедых.
Кондратенко с чувством пожал руку Звонареву, Рашевский последовал его примеру.
– Я хотел просить ваше превосходительство оставить меня здесь и дальше.
– О нет, на это я не согласен. Вы нужны и в других местах. Теперь прошу показать нам укрепление, – попросил Кондратенко.
Прапорщик повел генерала через потерну в капонир. Кондратенко то и дело останавливался, расспрашивая солдат. Многих он знал в лицо и по фамилии.
– Откуда вы их знаете, ваше превосходительство? – удивился Звонарев.
– Шметилловских-то стрелков? Они у меня одни во всей дивизии, других таких героев нет. Когда в штабе крепости узнали о смерти Игнатия Брониславовича, то решили, что часы укрепления сочтены. Смирнов уже спешно разрабатывал тысяча сто первый вариант отражения, японской атаки. Я же был настолько уверен в шметилловцах, что рискнул отправиться сюда только вдвоем с Сергеем – Александровичем, не дожидаясь подхода резервных частей, – говорил Кондратенко, неторопливо двигаясь по потерне.
У места гибели Шметилло генерал снял фуражку и перекрестился.
– Мир его праху. Жил и умер честным солдатом.
В капонире Звонарев указал на крайне плохое качество бетона, который оказался мягче, чем окружающая скалистая почва.
– Была бы моя воля, я посадил бы сюда Бармина и заставил ожидать, пока японцы не взорвут капонир снаружи, – заметил Кондратенко. – Как вы предполагаете укрепить капонир? – справился он у Рашевского.
– Никак. Этот дефект сейчас устранить не можем.
– Тогда капонир надо оставить, забив его бутовым камнем на цементной кладке Пробив свод, японцы окажутся перед необходимостью разрушить стену до основания, чтобы проникнуть в ров. Потерну тоже придется заложить в ее передней части. Ров же будем фланкировать из горжи, возведя там брустверы из мешков, и установим мелкие скорострельные морские пушки и многоствольные митральезы, – продолжал генерал. – Прошу вас, Сергей Владимирович, немедленно произвести забивку всего капонира до самого верха. Надо, чтобы к завтрашнему утру это было выполнено.
– Слушаюсь, ваше превосходительство, – вытянулся Звонарев
Затем генерал обошел все брустверы, понаблюдал в бинокль за японскими работами и хотел уйти. Но в этот момент неподалеку упала и разорвалась небольшая японская бомбочка. Звонарев со стоном схватился за голову и медленно опустился на землю Кондратенко бросился к нему. Прапорщик был бледен и долго не подавал признаков жизни.
– Что с ним случилось? – взволнованно спросил генерал. – Пустяковый взрыв – и такая реакция на него?
– Должно быть, их благородие опять ударило воздухом в голову, – сказал подбежавший Гнедых и с помощью стрелков снес прапорщика в казарму.
– До подхода резервов я приму на себя командование укреплением, а вас, Сергей Александрович, попрошу заняться забивкой капонира, – решил Кондратенко.
Прошло больше часа, пока подошли вновь назначенные на укрепление роты. С ними прибыл и новый комендант, штабс-капитан Ржевский. Когда Кондратенко уходил с укрепления, фельдфебель подошел к нему.
– Мы уже месяц находимся здесь без смены, ваше превосходительство, обовшивели все и от грязи заросли коростой. Дозвольте хоть в баньке помыться.
– Ладно, даю вам неделю отдыха, а затем верну па позиции.
– Покорнейше благодарим, – радостно ответил солдат.
С темнотой шметилловцы, забрав почти все свои трофеи, двинулись в тыл, неся на носилках Звонарева.
– Теперь нам надо самим присмотреть себе командира, к нему и подаваться, – проговорил Гнедых.
– Идите к поручику Енджеевскому. Он на батарее литеры Б, – посоветовал Звонарев, которого бережно несли на носилках четыре стрелка. – И я поблизости буду, на Залитерной.
– Про него мы слыхали много хорошего от покойного капитана. Пошлем к нему ходоков, может, и возьмет к себе, – отозвались в толпе.
Они донесли Звонарева до штаба Восточного фронта, где он и остался ночевать.
Глава четвертая
Звонарева поместили в одном блиндаже с Надеиным. Старик, пробыв два дня в городе, не утерпел и вернулся а штаб, чтобы быть поближе к позициям. Он упросил Горбатовского разрешить ему расположиться в одном небольшом блиндажике на отлете, чтобы никому не мешать своим присутствием. Верный Капитоныч с помощью денщика, как мог, привел блиндаж в порядок. Надеин развесил по стенам иконы и на столе тоже водрузил складень из трех икон.
В помещении было холодно, сильно дуло с пота, заливала вода при дожде, плохо горела печка. Но старик терпеливо переносил все эти неудобства. Капитоныч недовольно бурчал, но не покидал своего барина, хотя ничем не был с ним формально связан.
Для контуженного прапорщика стрелки устроили кровать из досок, наложенных на козлы. Бережно опустив Звонарева на постель, стрелки пожелали ему скорейшего выздоровления и удалились.
– Шлавные у наш шолдатики! Никогда швоего офицера в беде не оштавят, – прошамкал Надеин, наблюдая за этой сценой. Затем он подробно расспросил Звонарева обо всем случившемся на укреплении номер три и принял прапорщика под свое покровительство.
У прапорщика все время кружилась голова, и он никак не мог уследить за ходом разговора. Иногда сознание на несколько мгновений совсем покидало его. Во всем теле чувствовалась необычайная тяжесть, не хотелось ни двигаться, ни думать. Где-то в подсознании всплыл образ Вари Белой, и он не мог понять, бред это или действительность. Полное безразличие к окружающей обстановке казалось ему преддверием смерти, но мысль о ней не пугала его.
– Вы меня не слышите? Ответьте мне, миленький, хоть одно слово, – шепотом упрашивала Варя, наклонившись к самому уху прапорщика, сознание которого в этот миг несколько прояснилось.
– Слышу, милая Варюша, но я очень слаб, и мне трудно говорить.
– Я сейчас достану рикшу с носилками и лично отвезу вас в госпиталь.
– Я никуда не поеду, мне тяжело двигаться, и я хочу спать.
– Выпейте бульона. – Варя сунула ему в рот носик чайника, наполненного теплым бульоном. – Ведь вы уже три дни как следует не ели.
Выпив бульон, прапорщик почувствовал себя значительно лучше и тут только понял, как изголодался за последнее время. Глядя на озабоченное, осунувшееся личико Вари, он улыбнулся.
– Все-то вы обо мне думаете, а сами на что стали похожи. Один нос остался на лице. – И Звонарев нежно поцеловал руку девушке. Варя просияла, ласково погладила прапорщика по голове.
– Во всем виноваты вы! Сидели бы смирно на Залитерной, как раньше, и я бы не беспокоилась. На вас очень зла Вера Алексеевна за то, что вы в ироническом тоне рассказывали о ранении Стесселя.
– Откуда она это знает?
– У нее везде есть свои люди. Вчера она встретила меня на улице и заявила, что вы самый неблагодарный человек, какого ей пришлось встречать в жизни. Я ей ответила, что про вас насплетничали, а она назвала меня невоспитанной девчонкой, которая не умеет разговаривать со старшими. И это все происходит потому, что я дружу с учительницами и с вами.
– Надо думать, что последнее слово все же осталось за вами?
– Конечно. Я ей сказала: «Вполне понятно, что я бываю в обществе молодых людей, так как не успела еще состариться».
Звонарев захохотал, несмотря на острую боль в голове.
– Воображаю, какая при этом у нее была физиономия!
– А вот такая. – Варя разинула рот, вытаращила глаза и придала своему лицу растерянно-глупый вид.
Это было так смешно, что даже молчаливо сидевший на своей койке Надеин не мог удержаться от смеха.
Накормив и напоив прапорщика, Варя приказала ему немедленно заснуть.
– Я тихонько посижу рядом, пока вы не уснете, – объявила она и села у изголовья Звонарева.
