Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Борн Георг Фюльборн (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Императрица, полная ожидания, посмотрела блестевшими от возбуждения глазами на того, который имел над ней таинственную власть; она напряженно ждала его ответа.
Олимпио пожал плечами.
– Как! – сказала она. – Значит, вы только высказали то, чтс внутренне чувствуете?
– Я уезжаю с женой в Испанию, чтобы после долгого периода тяжелых ударов судьбы и борьбы насладиться спокойной жизнью.
Евгения чувствовала контраст, представленный ей Олимпио; она очнулась при этих словах, ледяная улыбка скользнула по ее лицу.
– Утешимся, дон Агуадо, ваш страх и ваши картины никогда не осуществятся, – сказала она гордо, – мы предаемся фантазиям и небылицам.
При этом она принужденно засмеялась.
– Мое последнее слово, для которого я сюда пришел: воротитесь, еще есть время! Не пренебрегайте моим советом, сжальтесь над собой! С вами падет вся Франция! Своим поступком вы сделаете страшный грех, и вина ваша погубит вас.
Евгения отвернулась; необъяснимая борьба волновала ее душу; она колебалась. Когда она оглянулась, Олимпио уже исчез.
Был ли он ее добрым или злым гением? Этого вопроса она не могла решить.
Ее судьба была определена! Олимпио ничего не мог в ней изменить!
Через несколько дней, (3) 15 июля 1870 года, последовало объявление войны Пруссии.
Толпы народа собрались около Тюильри, раздавались громкие крики одобрения. Наполеон и Евгения вышли на балкон благодарить народ.
Императрица сияла от счастья, она не сомневалась, что решение ее правильно и что надежды не обманут ее!
Когда же она снова вышла на балкон раскланяться с народом, она увидела нечто, от чего побледнела и что произвело на нее такое ужасное впечатление, что она была принуждена ухватиться за перила балкона.
Внизу стоял Олимпио, который, точно привидение, вышел из земли, чтобы в эту минуту еще раз напомнить ей ее долг и отравить ее счастье и надежды; висевший на его груди бриллиантовый крест был черен. Ни одного камня, ни одной звезды, ни единого луча не блистало из него… все они, все угасли, как некогда звезда первого Наполеона, когда он отправился в Россию.
Евгения вздрогнула.
Когда же она вернулась вместе с Наполеоном в зал, где ее ожидали льстивые сановники, навстречу к ней вышел герцог Грамон с только что полученными депешами.
Император распечатал и молча передал их бледной, томившейся ожиданием Евгении. Депеши говорили, что южная Германия на стороне Пруссии и что вся Германия поднимается как один человек! Перед глазами Евгении стоял образ Олимпио с черным крестом, на котором даже последняя звезда угасла.
Она слышала его слова: первое поражение, которое она считала невозможным, сделалось теперь фактом… Она гордо выпрямилась.
– Идите, – сказала она императору. – Быстрое и смелое продвижение удержит лавры в наших руках.
XXV. ВОЙНА НАЧИНАЕТСЯ
Людовик Наполеон, желая узнать, расположена ли Франция к нему и Евгении, вывел на сцену весной этого года народное голосование. При этом плебисците, в котором должна была участвовать и армия, обнаружилось, что некоторые части войска подали свои голоса против Наполеона. Эти полки, в числе которых было много африканских, должны были в наказание составлять форпосты и быть по возможности совершенно уничтожены.
Главная армия под начальством Базена, Канробера и других стянулась у Меца, а Рейнская армия под начальством Мак-Магона – в Эльзасе. Меньшие отряды под начальством Фальи и Фроссара держались вблизи основных сил.
Эти приготовления сопровождались блестящими празднествами и хвастливыми обещаниями. Уже отчеканили медали, которые предназначалось раздать при вступлении войск в Берлин, Мюнхен и в другие главные города Германии.
Людовик Наполеон передал регентство императрице и потом, вместе с дитятей Франции, отправился на театр войны. 28 июля он прибыл с четырнадцатилетним мальчиком в Мец; войска ликовали, и император имел в этот день наилучшие надежды на блестящий успех.
Особенно много ожидал он от одновременного наступления морских и сухопутных сил, так как со всех сторон его извещали, что все приготовления давно окончены!
Несмотря на все это, день проходил за днем, а французы и виду не показывали, что намерены наступать и оправдать свои хвастливые угрозы перейти 1 августа Рейн, а 15 августа, в день Наполеона, вступить в Берлин.
Император получил здесь известие об огромной силе немецкого войска и его единодушном настроении, что далеко не понравилось ему. Кроме того, депеши адмиралов сообщали ему, что нападение на берега Немецкого моря сопряжено с трудностями, ибо воды его совершенно неизвестны и высадка рискованна.
Евгения и парижане удивлялись, что так долго нет обещанных известий о победах и что еще не перешли Рейна.
Через Рейн не перешел ни один француз, напротив, немцы начали подвигать свои форпосты за границу, так как им наскучило долго ждать.
Уже около этого времени стали показываться то там, то сям немецкие ратники, которые с неслыханной дерзостью производили свои рекогносцировки на несколько миль внутрь неприятельской земли. Императору доложили об этих ратниках, разрушающих телеграфы и железные дороги. Это были уланы, которые все более и более приводили их в отчаяние, и, разведав все, что им нужно, снова бесследно исчезали.
Вдруг в начале августа в Париже была получена депеша, немедленно обнародованная императрицей и приведшая парижан в неописуемую радость. Она гласила:
«Победа при Саарбрюкене, 2 августа. Дивизия Фроссара разбила и отбросила три дивизии пруссаков. Саарбрюкен сожжен».
Людовик Наполеон писал Евгении следующее о своих и Люлю геройских подвигах:
«Мы находились в первой линии, но пули и ядра падали перед нами. Люлю поднял ядро. Солдаты проливали слезы, видя его столь спокойными».
Чело Евгении прояснялось при этих известиях; она была исполнена гордости и блаженства.
Что дело было не так, как сообщал Наполеон, парижане узнали только впоследствии из английских газет.
Сорок тысяч французов под начальством Фроссара одержали эту так называемую великую победу над семьюстами пятьдесятью человеками 40-го полка; следовательно, три прусских роты, из которых Наполеон не замедлил сделать три дивизии, держались несколько часов против силы в пятьдесят раз большей, чтобы отступить тогда только, когда получили приказ полководца.
Такова была победа, по поводу которой ликовал Париж.
Совершив такой подвиг, император и Люлю, громко приветствуемые войсками, уехали обратно в Мец, чтобы не лишать себя удобств и наслаждений изысканного стола.
Людовик Наполеон предчувствовал последствия обмана, который он учинил. Если кучка солдат могла противостоять в течение трех часов целому войску, если страшные митральезы ни на минуту не поколебали их хладнокровия, то не подлежало сомнению, что должно скоро обнаружиться превосходство немцев.
Наполеон хорошо знал, что в его войсках самолюбие и успех берут верх над всем; он знал, что после первого сколько-нибудь значительного поражения нельзя рассчитывать на армию, поэтому он не спешил наступать и вызвать решительную битву; он не думал, что немцы принудят его к такой битве еще при лучших для себя условиях!
В это время императору пришла мысль поступить здесь, как с австрийцами; Мак-Магон, герцог Маджента, должен был и на этот раз дать почетную для французского оружия битву, после которой можно и заключить мир! Таким образом он надеялся спасти свой трон!
Между тем как он обдумывал этот план вместе с Лебефом, около маленького городка Вейсенбурга случилось нечто такое, что совершенно расстроило его планы!
Мак-Магон или его авангард под предводительством Дуэ был так разбит немецкой армией под начальством прусского наследного принца, что французы обратились в бегство.
Этого Наполеон, конечно, не ожидал; это расстроило все его планы!
Он еще надеялся, что Мак-Магон, стянув все свои боевые силы, даст решительную битву, но и этот воздушный замок разрушился через несколько дней.
