Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
— Не могу знать, — отвечал курьер. — Но получил я письмо из собственных рук его величества.
— Если он сам дал тебе письмо, значит, его никто не видел?
— Могу поклясться, государь.
— И оно все время было при тебе?
— Оно лежало у меня в кармане, когда я потерял сознание, там же оно было, когда я очнулся.
— Ты терял сознание?
— Не по моей вине, ваше величество; удар был очень сильный.
— А что с тобою сделали, когда ты лишился чувств?
— Меня отнесли в аптеку.
— Кто именно?
— Господин Ричард.
— Что за господин Ричард? Я такого не знаю.
— Это секретарь господина Актона.
— Кто наложил тебе повязку?
— Врач из Санта Марии.
— И никто другой?
— Я видел одного только господина Ричарда, ваше величество.
Руффо подошел к королю.
— Ваше величество изволили прочесть?
— Разумеется, — ответил король. — А вы?
— Я тоже.
— И что вы скажете?
— Скажу, ваше величество, что смысл его вполне ясен. Вести, полученные императором из Рима, по-видимому, совпадают с тем, что стало известно нам. Он предлагает вашему величеству взять на себя армию генерала Шампионне, а сам займется армией Жубера.
— Верно, — подтвердил король, — и заметьте притом: он добавляет, что, как только я окажусь в Риме, он перейдет границу во главе ста сорока тысяч воинов.
— Да, это сказано вполне определенно.
— Но основная часть текста письма, — продолжал недоверчивый Фердинанд, — написана не рукою императора.
— Однако заключительное приветствие и подпись несомненно собственноручные. Быть может, император настолько убежден в преданности своего секретаря, что доверил ему и эту тайну.
Король взял письмо из рук кардинала и повертел его, разглядывая.
— Соблаговолите показать мне печать, ваше величество.
— Ну, что касается печати, тут не к чему придраться. На ней голова императора Марка Антония, я узнал ее.
— Марка Аврелия, хотели вы сказать, ваше величество.
— Марка Аврелия так Марка Аврелия, — буркнул король, — не все ли равно.
— Не совсем, ваше величество, — заметил Руффо, улыбнувшись. — Но не в этом дело. Адрес написан рукою императора, подпись — рукою императора. Следовательно, тут все, что требуется. Угодно ли вашему величеству еще кое о чем расспросить курьера?
— Нет, пусть себе отправляется на перевязку.
И король повернулся к нему спиною.
«Вот они — люди, ради которых идут на смерть!» — прошептал Руффо, протягивая руку к звонку.
На звонок явился дежурный ливрейный лакей.
— Позовите двух слуг, которые привели Феррари, — велел кардинал.
— Благодарю вас, ваше преосвященство, мне уже лучше, я дойду до своей комнаты сам.
И правда, Феррари встал, поклонился королю и направился к двери; Юпитер побрел было за ним.
— Юпитер, ко мне! — крикнул король.
Пес сразу же остановился, исполняя приказание лишь наполовину, взглядом проводил Феррари до самой передней и, ворча, улегся под столом короля.
— Ну, что тебе, болван? — бросил король слуге, стоявшему у двери.
— Ваше величество, — отвечал тот, трепеща, — его превосходительство сэр Уильям Гамильтон, английский посол, просит узнать, угодно ли будет вашему величеству принять его.
— Конечно! Сам знаешь, что его я всегда принимаю.
Лакей вышел.
— Мне уйти, ваше величество? — спросил кардинал.
— Нет, нет. Напротив, оставайтесь, преосвященнейший. Об аудиенции просят так торжественно, что, по-видимому, собираются сообщить нечто официальное, и мне, наверное, захочется узнать ваше мнение.
Дверь опять отворилась.
— Его превосходительство посол Англии, — доложил лакей, сам оставшись за дверью.
— Zitto! [67] — прошептал король, указывая кардиналу на письмо и пряча его в карман.
Кардинал сделал жест, означавший: «Излишнее предупреждение, ваше величество!»
Появился сэр Уильям Гамильтон.
Он поклонился королю, потом кардиналу.
— Добро пожаловать, сэр Уильям, — сказал король, — я тем более рад вас видеть, что полагал, будто вы в Казерте.
— Я действительно был там, ваше величество, но королева оказала леди Гамильтон и мне честь и привезла нас в своей карете.
— Вот как? Королева вернулась?
— Да, ваше величество.
— А давно вы приехали?
— Только что. Я должен кое-что сообщить вашему величеству.
Король подмигнул Руффо.
— Секретное? — спросил он.
— Как сказать, ваше величество, — отвечал сэр Уильям.
— Касающееся войны, полагаю?
— Вот именно, ваше величество, касающееся войны.
— В таком случае можете говорить в присутствии его преосвященства; мы как раз беседовали на эту тему, когда доложили о вас.
Кардинал и сэр Уильям обменялись поклонами, чего никогда не делали, если было возможно этого избежать.
— Итак, — продолжал сэр Уильям, — его милость лорд Нельсон приехал вчера в Казерту и провел там вечер, а уезжая, оставил нам — леди Гамильтон и мне — письмо, содержание которого считаю своим долгом довести до сведения вашего величества.
— Письмо по-английски?
— Лорд Нельсон владеет только английским, но, если вашему величеству угодно, я буду иметь честь перевести его на итальянский.
— Читайте, сэр Уильям, — сказал король, — мы слушаем.
И действительно, как бы подтверждая употребленное им множественное число, король сделал Руффо знак, чтобы и он слушал.
Вот текст письма, которое сэр Уильям перевел с английского на итальянский для короля, а мы переводим с английского на французский для наших читателей: [68]
«Леди Гамильтон.
Неаполь, 3 октября 1798 года.
Дорогая леди,
приверженность, которую Вы и сэр Уильям всегда проявляли по отношению к Их Сицилийским Величествам, запала мне в сердце шесть лет назад, и с тех пор, могу заявить со всей прямотой, я не упускал поводов — а они представлялись мне не единожды — выразить мою искреннюю симпатию к Королевству обеих Сицилии.
В силу этой сердечной привязанности я не могу оставаться безучастным зрителем того, что происходило и происходит в Королевстве обеих Сицилии, а также приближения бедствий, которое я, даже не будучи дипломатом, явственно ощущаю. Королевство готово рухнуть в бездну невзгод, и все по причине своей выжидательной политики — самого пагубного из всех возможных образов действия.
Едва лишь прибыв в здешние воды, то есть с мая месяца, я не замедлил убедиться, что сицилийцы, как народ верный своим властителям, питают величайшее отвращение к французам и их идеям. С тех пор как я обретаюсь в Неаполе, всё доказывает, что неаполитанский народ, от первого до последнего человека, жаждет вступить в войну с Францией, которая, как всем известно, набрала армию негодяев, чтобы разорить это королевство и уничтожить монархию.
Разве политика Франции не заключалась в том, чтобы убедить другие правительства, что они в безопасности, а затем их уничтожить? И, как я у же сказал, всем известно, что именно Неаполь они хотят подвергнуть разграблению. При таких обстоятельствах, когда к тому же Его Величество король Сицилии располагает мощной армией, которая, согласно всеобщим утверждениям, готова пройти маршем по стране, поддерживающей ее, было бы важным преимуществом не ждать, когда Вам навяжут войну на Вашей земле, а начать первыми, перенеся ее тем самым в отдаленные пределы. Исходя из всего сказанного я не могу не изумляться, почему неаполитанская армия не выступила еще месяц назад.
Я полагаю, что прибытие генерала Макка прибавит правительству решимости не терять ни минуты самого благоприятного времени, какое Провидение когда-либо ему даровало, ибо, если дожидаться, когда будет совершено нападение, вместо того чтобы самим атаковать и перенести войну за пределы страны, не надобно быть пророком, чтобы предсказать, что держава подвергнется разорению, а монархия падет.
Если неаполитанское правительство будет и далее придерживаться своей безнадежной тактики проволочек, я Вам советую сделать некоторые приготовления, чтобы при первой вести о вторжении, захватив все самое дорогое, взойти на корабль. Мой долг думать о Вашей безопасности и обеспечить ее, а также, к сожалению, думать о том, что это может быть необходимо для безопасности нашей любезной королевы Неаполя и ее семейства. Но лучше всего будет, если слова великого Уильяма Питта, графа Четема, найдут место в головах министров этой страны.
Самые смелые меры — самые надежные.
Таково искреннее желание того, кто считает себя, дорогая леди,
67
Молчать! (ит.)
68
Мы не меняем в письме Нельсона ни единого слога, ибо оно представляет собою исторический документ первостепенной важности: именно это письмо побудило Фердинанда IV начать войну с Францией. (Примеч. автора.)
