Порт-Артур. Том 2 - Степанов Александр Николаевич (читать книги TXT) 📗
Ружейный огонь прекратился. Японцы гуськом, один за другим, скрылись в окопах стрелков. И тотчас молчавшие осадные батареи вновь обрушились на батарею литеры Б. Русские поспешили укрыться. Только Борейко, помахивая своим длинным палашом, неторопливо шел вдоль батареи, заглядывая в каждый каземат.
– Живы поручик! Гуляют, ровно по набережной в воскресный день, – восхищенно заметил Юркин. – Даром, что только утром их ранило.
Канонада по всему фронту постепенно стихала. Звонарев с удивлением заметил, что день уже клонится к вечеру, небо затянуло тяжелыми тучами и начинает накрапывать мелкий дождь. Ему сразу захотелось есть, тело стало тяжелым от усталости. Он громко зевнул и с удовольствием потянулся, разминая затекшие члены.
– Как ты думаешь, Юркин, готов у нас обед?
– Давно готов! На батарее пообедали, когда вы были на литере Б. Харитина Федосеевна кликала вас, как вы бежали на пункт, а вы только отмахнулись от нее рукой – не до тебя, мол.
– На всякий случай побудь здесь до темноты, а я схожу на батарею поем, – приказал Юрину Звонарев.
Заметив его издали, Харитина поспешила принести щи и жареную ослятину. Прапорщик торопливо ел, слушая болтовню молодой женщины.
– На слатербе пятнадцать убито и около полсотни раненых, – рассказывала Харитина, – Софрона Тимофеевича ранило два раза за один день, а он не захотел идти в госпиталь. Жигана, на что верткий черт, и того чуть на штык не поддели. Не будь Зайца рядом, распороли бы ему брюхо.
– Заяц-то как туда попал?
– Пришел с Белоноговым по делам к поручику, а тут япошка лезет к самым пушкам. Он и схватил винтовку. Хвастает – двух японцев заколол. Зато самому бедро поранили, лежит сейчас на кухне и охает, придется его отправить в госпиталь. Да и Белоногову портрет прикладом попортили, нос распух так, что глаз не видно. Хотела я вас даже спросить о капитане Шметиллове, царствие ему небесное, да при других постеснялась. Как его убило-то?
Прапорщик подробно рассказал о гибели капитана.
Лицо Харитины неожиданно сморщилось, глаза налились слезами, и она всхлипнула.
– Душевный был человек Игнатий Брониславович. При нем хорошо жилось солдатам. Жаль его, а их еще больше. Кто-то теперь будет ими командовать? Попадется какой-нибудь аспид, и натерплются они горя.
Звонарев попробовал вызвать к телефону Борейко, но телефон не действовал, и прапорщик решил идти на батарею литеры Б, благо совсем стемнело и на фронте наступило затишье.
Он застал Борейко перед фронтом батареи. Перед поручиком стояло несколько солдат.
– Трусы, батарею бросили, спасая свою шкуру! Таких солдат у меня еще не было. Рук своих о ваши морды пачкать не хочу. Пусть сами солдаты, которые честно защищали свои пушки, накажут вас как хотят.
Артиллеристы молчаливо направились по своим казематам, а Борейко подошел к Звонареву.
– Что у тебя, все благополучно?
– Да. Харитина заведует хозяйством на батарее, а сказочник ею командует. Я же лишь временно гощу на Залитерной. В общем, все идет хорошо.
Пока офицеры разговаривали, солдаты собрались по взводам в казематах. Лепехин созвал всех своих подчиненных к иконостасу и вынул старообрядческое Евангелие. Его бородата чинно уселись на нарах, терпеливо ожидая, что будет делать взводный. Тут же находились трое бежавших с батареи во время атаки. Они боязливо оглядывались по сторонам.
– Подь сюда, – подозвал одного из них взводный. – Рассказывай, кто ты есть такой, а то тебя, как нового в роте, еще не знают.
– Фамилие мое Шестеркин, с Танбовской губернии.
– Рабочий, что ли?
– Никак нет, из хрестьян, служил половым в трахтире.
Солдаты задвигались и враждебно загудели:
– Знаем мы их, мошенников, – напоют, оберут и на улицу выкинут.
– Какое ты имел полное право бежать с батареи? – спросил Лепехин.
– Спужался; думал, всех японец заберет.
– Думал! А ты бы на других смотрел и штыком работал.
– Дык я не один бежал, и другие со мной…
– Мы со всех я ответ стребуем.
Солдаты вздыхали, почесывались.
– Что же с ним делать? – спросил у присутствующих Лепехин.
– А как о том сказано в Писании? – задали, в свою очередь, ему вопрос.
– «Возлюбивый сына, да сокрушит ему ребра пользы его ради. Послание апостола Павла к коринфянам, глава третья, стих седьмой», – по Евангелию прочитал Лепехин.
– Всыпать двадцать пять горячих, – предложили в толпе.
– Правов таких нет, – злобно оглянулся Шестеркин.
– Ас батареи бегать права есть? – подошел к нему вплотную Лепехин.
– Я жалиться буду.
– Кому? Поручику? Так сам слышал, как он тебя на наш суд отдал…
– Повыше найдем.
– Ишь ты какой прыткий!
Шестеркин не пошевелился, с угрюмой злобой глядя на взводного.
– Шевелись, сука! – послышалось в толпе.
– Правов у вас таких нет.
– Вали на нары и стаскивай порты! – распорядился взводный.
Несколько человек накинулись на «виновного» и без особого труда уложили его на нары. Пороли вперехлест солдатскими портупеями, истово и деловито. Лепехин считал удары. Шестеркин при каждом ударе вскрикивал и просил пощадить, но на него не обращали внимания.
– Хватит! – остановил наказание взводный, когда положенное число ударов было отсчитано.
Шестеркин торопливо одевался.
– Благодари мир за науку, – сурово приказал Лепехин.
В ответ наказанный разразился грубой бранью.
– Бей! – скомандовал Лепехин солдатам, возмущенный нахальством Шестеркина.
Добрый десяток кулаков сразу обрушился на Шестеркина.
– Довольно, – вмешался наконец Лепехин, оттаскивая расходившихся солдат. – Не ровен час, до смерти убьете.
Окровавленный, охающий Шестеркин, шатаясь, едва поднялся на ноги.
Двое других бегунов, устрашенные виденным, беспрекословно дали себя выпороть. Ввиду их полной покорности Лепехин ограничился всего десятью ударами. После экзекуции оба наказанные низко кланялись по сторонам и благодарили за науку. Когда порка кончилась, взводный пошел с докладом к Борейко.
– Твои лешаки поди переломали им все ребра? – забеспокоился поручик.
– Не должно того быть; на ногах стоят – значит, целы.
Разговор был прерван появлением Блохина.
– Здорово, варнак! – приветствовал его поручик. –
Зачем пожаловал?
– Здравия желаю, вашбродь! Явите божецкую милость, разрешите вернуться на батарею, – взмолился солдат.
– Здесь ты не нужен, а Залитерной командует прапорщик. С ним и разговаривай.
– Вашбродь, – жалобно взмолился Блохин к Звонареву, – дозвольте к вам обратно!
Прапорщик внимательно посмотрел на него.
– Чем тебе плохо на втором форту? – спросил он.
– Житья от пехтуры нету. Даве смена произошла, пришли новые, один дурнее другого. Невесть што мелют.
– Что же именно? – поинтересовался Борейко.
– Вашу, грит, «литербу» японец с потрохами забрал. Как, говорю им, это может быть, коль на ней солдаты с Электрического Утеса, да еще с самим Медв… то бишь поручиком Борейко! – В глазах солдата мелькнула лукавая искорка. – Да нет на всем свете такого войска, чтобы их одолеть! А у самого на сердце кошки скребут: а вдруг, думаю, осрамились. Чуть стемнело, сюда и побег посмотреть, что здесь деется.
– Гладко врешь. Блоха, без запинки, – расхохотался Борейко.
– Убей меня гром, если вру! – перекрестился солдат.
– Ладно, можешь остаться на Залитерной, только, чур, к Харитине не подкатывайся. Совсем тогда выгоню из роты до конца войны, – предупредил поручик.
– Покорнейше благодарю, вашбродь! – гаркнул солдат и, умильно посмотрев на водку, тяжко вздохнул.
Заметив это, поручик налил полстакана и протянул солдату. Тот мгновенно проглотил водку и, прокричав благодарность, выскочил из блиндажа.
– Люблю Блоху. Пьяница, варнак, под горячую руку отца родного зарезать может, а сердце золотое! Да и не дурак, хотя и малограмотный. Много такого нашего народа без настоящего дела шляется по Руси-матушке… – задумчиво проговорил Борейко. – А твоя амазонка как?
