Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Вопли мальчика были нестерпимы. Ивейн снова посмотрел на Франсуа, и тот понял, что, кроме мук физических, враг уготовил ему и муки душевные. Ценой невероятного усилия воли Франсуа остался невозмутим, как мрамор; ни один мускул не дрогнул на его лице.
Ивейн снова не сумел скрыть своей ярости. Он обернулся к Оруженосцу.
— Теперь твой черед! А вы, мой маленький рыцарь, смотрите хорошенько, потому что все, что мы сделаем с ним, ожидает и вас!
В первый раз Франсуа заговорил — скорее, вздохнул:
— Прости, Оруженосец. Прости, что не повесил тебя!
Оруженосец не ответил. Он молился.
Ивейну не было нужды отдавать приказы. Кликуши, следуя ритуалу, который знали наизусть, набросились на Оруженосца и принялись сдирать с него одежду, возбуждаясь от вида его великолепного тела. Но дальше этого они не пошли: видимо, изнасилование не входило в программу. Они подтащили свою жертву к тяжелым колодкам, прибитым к полу рядом с камином. Голову оруженосца протиснули в деревянный ошейник, и теперь наружу торчала она одна.
Ивейн приблизился к Франсуа и возвысил голос, чтобы перекрыть вопли и мяуканье, доносившиеся из сундука:
— Вы мне когда-то выбили два зуба, мой маленький рыцарь. Ну так я с тех пор тоже этим занимаюсь, и уже не первый год: выбиваю зубы.
Пока он говорил, один из Кликуш, вооруженный длинным ножом, отрезал Оруженосцу губы, как некогда палач Раулине ла Шаботт… Оруженосец не издал ни звука. Ивейн поднял с полу чугунное ядро и встал от него в пяти шагах.
— Мое наилучшее достижение — тридцать зубов зараз. Поглядим, в ударе ли я сегодня.
Ядро, брошенное с небывалой силой, со всего маху врезалось Оруженосцу в лицо. Ивейн подошел к колодкам, поднял вверх, схватив за волосы, окровавленную голову и нарочито медленно принялся считать:
— Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь… Всего-то! Уж с вами я получше расстараюсь, мой маленький рыцарь! Но до этого пока дело не дошло… А теперь — на вертел его!
Ивейн взглянул на Франсуа, надеясь, что тот вздрогнет, но напрасно. Крики в сундуке прекратились. Слышно было только мяуканье. Ивейн сделал знак человеку в белом платье, сидящему на крышке.
— Довольно. Выпусти его!
Тот встал, и ребенок выскочил из сундука, как чертик из табакерки. Зрелище было невыносимо. У него не было больше ни глаз, ни носа; вместо ушей — какие-то обрывки. Ивейн расхохотался:
— Вот ты и свободен. Можешь вернуться домой, к мамочке. Если найдешь дорогу, конечно.
Под шуточки Кликуш маленький мученик метался по комнате, натыкался на мебель, на стены, падал, вновь поднимался…
На этот раз Франсуа не сумел сдержаться. Он напрягся изо всех сил, пытаясь разорвать путы, и оттолкнул двоих человек, что держали его за руки. Ивейн торжествующе вскрикнул:
— Наконец-то наш маленький рыцарь себя показал! Но у нас найдется чем успокоить его. Наковальню сюда!
Двое из Кликуш вытащили из-под хлама наковальню, в то время как третий поднял пажа за шкирку и вышвырнул вон из комнаты, наподдав пинком под зад. Остальные раздели Франсуа, оставив на нем только штаны, и повалили спиной на пол. Ивейн склонился над ним.
— Наковальню на грудь — лучше нет успокаивающего средства… Разумеется, если человек достаточно крепок, не то ребра вдавливаются и кровь хлещет изо рта. Но я уверен, что наш-то рыцарь крепенький… Эй, вы, давайте!
Франсуа показалось, что все его тело сейчас лопнет. Его пронзила боль невероятной силы. Он даже не подозревал, что такая может существовать. Его взгляд затуманился, дыхание перехватило; ему казалось, что его сердце больше не может биться, что его голова сейчас разлетится на куски… Может, ему лучше было бы сдаться — быстрая смерть предпочтительнее тех мучений, которые его ожидали. Но Франсуа не захотел этого — из гордости, повинуясь какому-то инстинкту. Он искал внутри себя последний запас сил. Ему двадцать четыре года, возраст физического расцвета. Он может держать, он должен… Ценой неимоверного усилия ему удалось приподнять наковальню и удержать ее силой одних только грудных мышц. К нему снова вернулось дыхание, хоть и ужасно затрудненное, но ровное.
Ивейн покачал головой.
— Крепок, крепок наш маленький рыцарь… Значит, я могу ему рассказать, что мы сделаем с его оруженосцем. Мы его сейчас поджарим. Но на вертел насаживать, как какого-нибудь заурядного цыпленка, не будем. Это бы сразу убило его. Нет, мы привяжем его к вертелу и начнем поджаривать на медленном огне. Никакого пламени, одни только угольки. Надо же растянуть удовольствие…
Франсуа сейчас занимало только его дыхание. Это помогало. Ни о чем другом он думать не мог. Пока Кликуши занимались Оруженосцем, Ивейн встал на колени над Франсуа и почти вплотную приблизил к нему лицо.
— А теперь я вам поведаю свою историю, мой маленький рыцарь. Вы ведь догадываетесь, как я вас ненавижу?
Из камина донеслись ужасные крики. Ивейн коротко бросил:
— Отрежьте ему язык!
Крики прекратились…
— А знаете, почему я вас так ненавижу, мой маленький рыцарь? Потому что все это случилось из-за вас. Если я стал тем, что вы видите, то все это из-за вас. Украв ваш поцелуй, я сбежал из замка. Я ни о чем не жалел. Я получил то, что хотел, и пошел открывать для себя белый свет. Я хотел вести честную жизнь: встретить какого-нибудь сеньора, который сделал бы меня своим пажом. Но в Рейне на Рыночной площади один человек обозвал меня щербатым. Гнев обуял меня. Я схватил камень и ударил его с такой силой, что убил…
Франсуа не слышал того, что рассказывал ему Ивейн. Борясь с нечеловеческой болью, он был полностью сосредоточен на себе самом. Приподнимать грудь и расширять ноздри было сейчас единственной его заботой. Ничто не проникало в него из внешнего мира.
Хотя нет, именно в этот момент с ним что-то случилось: вместе с воздухом в него вошел какой-то запах… Запах жаркого. И самым ужасным было то, что он не был ему противен. Это напоминало свинину или молочного ягненка. От Оруженосца, поджариваемого в камине, исходил вкусный запах!
А Ивейн продолжил свой рассказ:
— Я удрал, чтобы не попасться приставам, и оказался в лесу. Я жил там два месяца как отшельник, пока не повстречал Крокарта и его англичан. С ними-то я и обошел всю Францию. А когда заключили мир, подался в роту к Малышу Мешену и набрал своих Кликуш… Вот и все. А теперь вы заплатите за мою погубленную жизнь, мой маленький рыцарь! Зуб за зуб!
Ивейн засмеялся. И опять повторил:
— Зуб за зуб!
В этот миг в комнату вошел какой-то человек. Это был Протоиерей собственной персоной. Он как раз намеревался покинуть замок. Они потолковали с Малышом Мешеном, договорились о сумме выкупа, и тот его отпустил, поскольку даже среди бриганов были в ходу непреложные правила рыцарской чести. Бриганы доверяли Протоиерею, а он всегда держал свои обещания.
Завидев Протоиерея, Кликуши застыли. Его репутация была такова, что даже пленный и подлежащий выкупу он внушал к себе уважение. При виде бедняги, поджариваемого в камине, он поморщился. Затем, обнаружив Франсуа, вскрикнул:
— Что вы делаете с сиром де Вивре?
Ивейн вышел вперед:
— Это мой пленник.
— Я выкупаю его у вас. Назначьте цену.
— Он не продается. Я оставляю его себе.
— Все продается. Вопрос лишь в цене. Я предлагаю вам те деньги, которые король заплатил мне, чтобы я перешел к нему на службу, — шестнадцать тысяч королевских золотых!
— О-о-о-о!..
Стон восхищения и зависти раздался среди Кликуш. Даже для этих разбойников, привыкших грабить самые богатые замки, самые пышные аббатства, шестнадцать тысяч королевских золотых были сказочной суммой, невероятной, немыслимой!
Но Ивейн резко замотал головой:
— Не настаивайте! Я бы не отдал его вам за все золото Креза. Я хочу лишь одного: чтобы его постигла судьба…
Ивейн показал подбородком в сторону камина.
— …вот этого!
— Это ваше последнее слово?
— И мое последнее слово, и его последний час! Уходите!
