Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗
Удачным для Ахматки-татарина оказалось и то, что занемог мастер. Вышел, видно, потный на весеннее солнышко, а прохладного ветерка не почувствовал, вот и продуло кузнеца, не молодого уже годами. Вчера в лес, а петли и капканы кузнец ставил в самой чаще, силки же почти у самого болота, ходил Ахмат. Сегодня тоже. И завтра. И послезавтра пойдет. «Своим глазом увижу. Тогда уж обмана не будет».
Пошел к болоту, где гать, хотя там кузнец силков не ставил, но Ахматке про гать рассказывал. Ловушек не осматривал, чтобы пораньше успеть. Однако – опоздал. Увидел лишь следы. Много следов. Затаился, собираясь дождаться еще кого-либо, но все оказалось без толку. Торопливо потом оббежал ловушки, и то не все, на все времени уже не оставалось, пособирал, что смог и – домой во всю прыть. Кузнец недоумевает:
– Иль птица и зверь перевелись? Пустой, почитай? Что я на княжий стол подам?
– Двух зайцев волки съели, – соврал Ахматка. – Куропаток лисы подрали. А сами в капкан не попались.
– Завтра пораньше иди. Не мни бока на печи. Рад-радешенек Ахматка. Опять своим путем к гати. Поспешает. И, как оказалось, не зря. Едва не опоздал. Только подлез под нижние ветки большущей ели, которые, согнутые снегом, образовали добрый шалаш, чует, снег похрустывает. Днем совсем тепло, тает вовсю, ночью подмораживает, вот и ломаются с хрустом тонкие льдинки под сапогами и копытами конскими.
– Велик Аллах!
Перед гатью остановились. Носилок двое. Одни с тем самым сундуком, что они с кузнецом оковывали, а другие – длинные, как кровать. Лежит в этих носилках, медвежьей полостью укрытая, сама княгиня.
– Велик Аллах!
Сам Двужил сопровождает. Командует:
– Передохните малость и – с Богом. Всадники спешились. В доспехах все, со всем оружием, какое нужно для сечи. Дворовые молодцы, что несли носилки, сбросили полушубки нагольные, и увидел Ахматка, что и они в кольчугах и с мечами.
Двужил наставляет носильщиков:
– Гляди мне, не оступись с гати. Вроде бы и снег, только это еще опасней. Зима сиротская стояла, не промерзло болото. Шаг в шаг чтобы. Ясно?
– Иль мы сосунки какие?!
– Не дуйте губы. Не в городки играем. Не в лапту! Иль убудет, если лишний раз разумный совет услышите? – Поклонился поясно княгине и заговорил извинительно: – С тобой бы, матушка, сам пошел, да город оборонять надобно. Не оставишь его без своего глаза.
– Бог тебе в помощь, – ответила княгиня. – Спаси нас, Господь, и помилуй.
– Сидору Шике тебя и казну поручаю. Дока в ратном деле.
– Хорошо, Никифор. Возвращайся. А мы, благословясь, тронемся дальше.
Но прежде чем покинуть княгиню и ратников, Никифор дал Сидору Шике последние наставления:
– Ты гать саженей на двадцать – двадцать пять разбери. Только запрячь это. Снегом присыпь и наследи. А чтоб не провалился кто из наших, работая, по бревну снимайте. Не более. Тогда все ладом пойдет.
– Так и сделаем. Не сомневайся, воевода, все как надо сработаем.
– Тыльную тропу не упускай из вида. Засадь и там.
– Там поменьше можно…
– Можно, конечно, но не совсем чтобы безлюдно. Вскочил на коня Никифор и зарысил к городу, а минут несколько спустя двинулся по гати и отряд, сопровождавший княгиню и казну.
Ахматка-татарин выждал какое-то время, вдруг кто-то ненароком воротится, затем, ликуя и восхваляя своего бога, понесся на шустрых своих лыжах осматривать силки, петли и капканы. Доволен был он тем, что времени на подгляд ушло немного, успеет он пробежать по всем ловушкам, дичи, если ниспошлет Аллах, добудет достаточно, чтобы не вызвать очередного недоумения, а то и подозрения у кузнеца. Он – обладатель очень важной тайны. Теперь ему остается одно: ждать. Ждать, когда подойдут к стольному городу вотчины ненавистного князя Воротынского, который пленил его, оторвав от родного улуса. «Моя месть! Отплачу за неволю мою! Отплачу! И обогащусь!» Одного боялся теперь Ахматка-татарин, как бы его не оковали цепями да не бросили бы в тайничную башню за толстые дубовые стены, когда начнется осада.
Разумно было бы так поступить Никифору, ему даже подсказывали, чтобы всех татар, плененных в разное время и живших теперь во многих семьях на правах работников, упрятать, но он засомневался:
– Иные по семейному уже живут. Чего ж их обижать? Да и руки лишние не помешают стены крепить, ров углублять.
Про Ахматку он и вовсе не подумал. Дело в том, что кузнец предложил прелюбопытную вещь: не целые ядра для затинных пищалей ковать, а лить крупный свинцовый дроб. Как для рушниц. В льняной мешочек их и – забанивай в ствол.
– Сыпанет веером, поболее пользы станет. Скольких лошадей одним выстрелом покалечит! И всадников поушибает насмерть.
– Верно! Светлая твоя голова! Мешочки сегодня же велю шить. Подручных, сколько велишь, пришлю.
– Управимся с Ахматкой, – отмахнулся было кузнец от помощи, но тут же поправился: – Давай пяток людишек. Половчей да посмекалистей какие. Мы колупы сработаем с Ахматкой, они лить станут дроб. Мы же ядра по кружалам продолжим ковать. Пусть и ядер побольше напасется. Сгодятся.
Легко сказать: колупы сработаем. Вроде бы дело не совсем новое, слыхивал мастер, что в Серпухове давно они выкованы, чтоб снаряд для рушниц лить, но здесь еще и самих рушниц не видывали, не то чтобы снаряды к ним. Только пищали затинные, для которых он ковал ядра по кружалам, присланным из того же Серпухова. Не посылать же гонца за колупами! Дня три уйдет.
– Ладно. Скумекаем.
И впрямь – додумался. В двух болванках промяли одинакового размера ямки, к каждой из них проделали желобки, сложили затем болванки, прошарошили желобки, чтобы без окалин и заусенец, связали бечевкой и – испытывай. Ладно вроде бы вышло, дробины что надо, круглые, гладкие, катать на сковородах не нужно. Только лить, целясь в каждый желобок, не очень ловко. Испил кваску кузнец, посидел молча над своим детищем, морща лоб, и вдруг просиял:
– Корытце общее. По всей колупе. Лей себе, а свинец сам желобки отыщет, – подумал еще малость и добавил: – Ручки бы сюда, да шарниры. Ладно, время будет, и с ручками сладим, и зацепы смозгуем, чтоб ловко раскрывать, а пока и так сгодится. Клинья выкуем, чтобы, развязав бечеву, колупы разламывать и дроб выковыривать. Можно теперь и подручных кликать.
К вечеру кузнец с молотобойцем выковали целых четыре колупы и клинья к ним. Пошло дело у присланных людишек дворовых. Только успевай свинец плавить. Благо, добра этого изрядно припасено у них. Для ядер.
Сам же кузнец с Ахматкой принялись ковать железные ядра. Для запасу, как сказал мастер. Чтоб на многонедельную осаду хватило. Без отдыха ковали. До самой темноты. Умотался Ахматка, но не забыл перед сном спросить:
– За добычей завтра как? Вместе сбегаем?
– Пропустим завтра. Да и княгини нет, а остальные без рябчиков и куропаток обойдутся. Дел невпроворот.
И на следующее утро ни сам кузнец не пошел за добычей, ни Ахматку не послал. Едва рассвело, впряглась в работу кувалда. И вновь на весь Божий день. До самой темноты.
Только одно событие выбило их из колеи на какое-то время: из Одоева прискакал вестовой от воеводы тамошнего с отпиской, что, дескать, не меньше тумена крымцев подходит к городу. Пушки с ними турецкие, стенобитные. С татарами еще и казаки атамана Евстафия Дашковича. Самого атамана, правда, не видно. Выходит, не вся его шайка здесь. С Мухаммедом-Гиреем, выходит, главные его силы запорожские. Сам тоже у крымского хана под боком. Выслуживается, должно быть.
И ликовал Ахматка, что идут сюда сородичи его, вызволят из плена горючего, и не с пустыми руками он вернется в свой улус, но и забота мучила: все ворота теперь запрут, без разрешения воеводы не выйдешь и не войдешь в город. «Уговорю кузнеца в лес сбегать. Оттуда убегу».
Весь остаток дня Ахматка соображал, как половчее завести разговор с кузнецом, чтобы добиться своего. И так прикидывал, и эдак, и получалось, что лучше всего сделать это после ужина, когда наступит благодушный миг отдохновения. Но получилось так, что сам мастер вспомнил о ловушках.
