Дочь маркиза - Дюма Александр (версия книг .txt) 📗
«Мой друг, мой повелитель, мой царь, — я сказала бы „мой Бог“, если бы не почтение к Богу, — ведь его я молю, чтобы он возвратил меня к тебе».
— Господь внял вашей мольбе, — сказал Жак с глубокой горечью, — и вот мы вместе.
Он поднес письмо к пламени свечи, собираясь сжечь его. Но Ева быстро вскочила и вырвала его у Жака из рук, загасив пальцами огонек, от которого обгорели края письма.
— Ах нет! — воскликнула она. — Раз ты хранил его три года, значит, ты любил меня, значит, ты его читал и перечитывал, значит, ты покрывал его поцелуями, значит, ты носил его у сердца. У меня нет твоих писем, это письмо заменит мне их. Я умру прижимая его к губам, его положат со мной в могилу, и когда Бог призовет меня к себе, я покажу ему это письмо и скажу: «Вот как я его любила!»
И, целуя письмо, обливая его слезами, она спрятала его у себя на груди.
— Продолжай, — сказала она, — ты меня убиваешь, это хорошо.
И она без сил опустилась на ковер.
— Вот другое письмо, — сказал Жак, прилагая все усилия, чтобы голос его не дрожал, — оно от маркиза де Шазле; оно адресовано вашей тетушке и пришло в Бурж как раз тогда, когда я, узнав, что вы в Бурже, приехал за вами туда. Узнав, что я вас разыскиваю, мне посоветовали взять письмо с собой, а не оставлять его там, куда его положил почтальон, — под воротами.
Я не застал вас в Майнце, вы уже уехали. Шарль Андре рассказал мне, что видел вас и говорил с вами обо мне. Ева не отвечала. Из глаз ее лились слезы.
— Когда тридцать первого мая меня и моих товарищей объявили вне закона, у меня еще оставалась слабая надежда, и я благословлял изгнание; оно позволило мне последовать за вами в Австрию, ибо я узнал, что там вы нашли себе прибежище. Я проехал через всю Францию и благополучно пересек границу; там я нанял почтовую карету и мчался день и ночь, чтобы поскорее попасть в Вену. Мой экипаж остановился только тогда, когда оказался перед домом номер одиннадцать на Йозефплац. Но тут я узнал, что неделю назад вы уехали… Это было мое последнее разочарование; впрочем, нет, я ошибаюсь: не последнее.
И поставив локоть на столик, подперев щеку рукой, он продолжал:
— Вот, сударыня, письмо маркиза де Шазле, прочтите его хотя бы из уважения к памяти вашего отца; наверно, он сообщает в нем свою последнюю волю. Оно адресовано вашей тетушке, но раз она умерла, то распечатайте его вы.
Ева машинально сломала печать и, словно подчиняясь высшей воле, которая на мгновение вернула ей силы, подошла поближе к кругу света, который отбрасывали свечи в канделябре, и прочла:
«Майнц……1793 г.
Сестра моя,
не принимайте во внимание мое последнее письмо, и если Вы еще не успели уехать, то оставайтесь.
Республиканцы судили меня и вынесли мне смертный приговор; через двенадцать часов я покину этот мир.
В торжественный час, когда я готовлюсь предстать перед Всевышним, мои взоры устремлены на Вас и на мою дочь,
Я не особенно тревожусь за Вас: Ваши лета и Ваши религиозные устои служат мне порукой. Вы либо будете жить тихо и избегнете гонений, либо взойдете на эшафот с гордо поднятой головой, как подобает истинной Шазле.
Но за мою бедную Элен я не так спокоен; ей всего пятнадцать лет, она только начинает свою жизнь и не сумеет ни жить, ни умереть.
— Вы ошибаетесь, отец! — воскликнула Ева, прерывая чтение письма, затем продолжала:
Ошутив перед лицом смерти ничтожество земного бытия, я не считаю себя вправе, покидая этот мир, брать на себя ответственность, которая при жизни нимало не испугала бы меня.
Если бы я был жив, я мог бы наставить мою дочь на путь истинный, но меня ждет смерть.
Любезная сестрица, если оба мы умрем, в этом мире не останется никого, кто любит ее, кроме этого человека, и она в свой черед не любит никого, кроме него.
Он хотя и не нашего круга, но (Вы уже двадцать раз об этом слышали) человек достойный и почтенный; пусть он не дворянин, но он ученый, а в наше время, пожалуй, лучше быть ученым, нежели дворянином.
Ева подняла глаза на Жака Мере. Он оставался безучастен.
Впрочем, если кто-либо и имеет на нее почти такие же права, как я, то это он, ведь он забрал ее у крестьян, которым я ее оставил, и превратил в прелестное умное существо, которое у вас перед глазами.
Он станет для Элен хорошим мужем, а для вас влиятельным заступником, поскольку разделяет проклятые убеждения, которые в настоящий момент одержали верх.
Ева остановилась: она прочла глазами следующие строки, и у нее перехватило дыхание.
— Дальше? — спросил Жак ровным голосом. Ева сделала над собой усилие и продолжала:
Я даю согласие на их брак и, стоя одной ногой в могиле, благословляю его.
Я хочу, чтобы моя дочь, которая не успела полюбить меня, пока я был жив, полюбила меня, хотя бы когда я умру.
Ваш брат
маркиз де Шазле».
Письмо упало на пол, Ева уронила руки на колени и склонила голову на грудь, как Магдалина Кановы.
Длинные волосы ее разметались по плечам.
Жак окинул ее суровым взглядом, каким мужчины смотрят на падшую женщину, потом, словно, ему казалось, что она еще мало страдала, сказал:
— Поднимите это письмо, оно важное.
— Что в нем важного?
— В нем согласие на ваш брак.
— С тобой, мой любимый, — сказала она нежным, кротким голосом, — но не с другим.
— Почему?
— Потому что здесь твое имя.
— Пусть так, — с горечью согласился Жак. — Но мое имя давно изгладилось из вашего сердца, оно исчезнет и с этого листка.
Послышался стук колес: к дому подъехал фиакр. Ева встала, пошатываясь, подошла к окну и раскрыла его.
— О, это уж слишком! — прошептала она.
Она испустила хриплый крик, и вслед за тем фиакр повернул к гостинице. Возница увидел раскрытое окно, белую фигуру женщины в проеме и понял, что она зовет его. Он подъехал и остановился у дверей.
Ева отошла от окна.
— Прощай, — сказала она Жаку. — Прощай навсегда.
— Куда вы едете?
— Туда, куда ты хотел, — к себе.
Жак посторонился, пропуская Еву к двери.
— Дай мне руку в последний раз, — попросила она с тоской в голосе.
Но Жак ограничился поклоном.
— Прощайте, сударыня, — сказал он. Ева бросилась вниз по лестнице, шепча:
— Надеюсь, Господь Бог не будет так жесток, как ты.
Слышал ли Жак эти слова? Задумался ли о них? Догадался ли о том, что у Евы на уме? Счел ли он, что отомщен, или, наоборот, полагая, что еще недостаточно отомстил за себя, он захотел узнать, где найти эту женщину, чтобы продлить ее мучения, — женщину, за чей покой он еще вчера готов был отдать жизнь? Во всяком случае, он подошел к окну и стал украдкой наблюдать за тем, что происходит на улице.
Ева вышла из гостиницы и дала кучеру луидор. Луидор — это было почти восемь тысяч франков ассигнатами. Возница покачал головой:
— Мне нечем дать вам сдачу, сударыня. Серебра у меня нет, а я не такой уж богач и не смогу набрать нужную сумму ассигнатами.
— Не надо сдачи, мой друг, — сказала Ева.
— Как это не надо сдачи? Значит, вы меня не нанимаете?
— Нет, нет, нанимаю.
— Но тогда…
— Возьмите разницу себе.
— Не стоит отказываться от добра, которое сваливается на нас с неба.
И он опустил луидор в карман.
Ева села в фиакр, кучер захлопнул за ней дверцу.
— Куда вас отвезти, сударыня?
— На середину моста Тюильри.
— Но ведь это не адрес.
— Это мой адрес, поезжайте.
Кучер сел на козлы и погнал лошадь к реке.
Жак Мере все слышал. На мгновение он замер, словно в сомнении. Потом решился:
— Раз так, я тоже покончу с собой.
И с непокрытой головой выскочил из дому, оставив окна и двери раскрытыми настежь.
VII. ИСКУССТВЕННОЕ ДЫХАНИЕ
Когда Жак Мере добежал до площади Карусель, фиакр уже проезжал под арками к набережной.
Жак со всех ног бросился следом, но, когда он добежал до реки, карета уже въехала на мост. На середине моста она остановилась. Ева вышла и направилась прямо к парапету.
