Дитя Всех святых. Перстень со львом - Намьяс Жан-Франсуа (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Их супружеское рвение увенчалось чудесным событием: в начале весны Ариетта объявила Франсуа, что беременна. Узнав об этом, он не скрывал радости, но некая тень все же омрачала его чело. Ариетта догадалась о ее причине.
— Успокойтесь. Этот выживет…
— Откуда вы знаете?
— Я поняла предсказание Тифании: Изабелла родилась первой и в нечетный год. Этот ребенок будет третьим, и тоже в нечетный год. Бедняжка Катерина была второй, в тысяча триста шестьдесят втором году…
Франсуа гораздо меньше жены верил такого рода предсказаниям, но, тем не менее, это его успокоило. Хотя одна мысль снова смутила его ум.
— А четвертый ребенок, о нем вы подумали?
— Подумала. Примем Божью волю, какой бы она ни оказалась.
Ариетта приблизилась к Франсуа и улыбнулась:
— Иначе мы должны будем отказаться от любви…
Франсуа написал графу де Танкарвилю и снова предложил ему с супругой стать крестными родителями. Танкарвиль ответил, что на этот раз они будут точно к предусмотренной дате, а именно — к 15 ноября.
В это же время Франсуа впервые заинтересовался их дочерью Изабеллой. В год с половиной она была необыкновенно подвижна и бегала по всему замку. Девочка была похожа на отца: белокурая, с правильным лицом, ничего не унаследовавшая от рыжей масти и дерзких черт Ариетты… Франсуа был весьма удивлен ее поведением: казалось, девочку чрезвычайно привлекало рыцарское снаряжение, ей доставляло несомненное удовольствие гладить руками полированную сталь доспехов; несколько раз она даже порезалась, проведя пальчиком по лезвиям мечей… В конце концов, Франсуа забеспокоился, но Ариетта не разделяла его тревог.
— Просто наша дочь — неудавшийся мальчишка. Ну и что такого? Из таких сорванцов вырастают прекрасные женщины.
— Вы, в самом деле, так думаете?
— У меня самой было полно мальчишеских замашек.
Граф и графиня де Танкарвиль прибыли в Вивре 11 ноября 1363 года, на день святого Мартина. Их крестник появился на свет через неделю, 18 числа, на святого Эда. Как и в предыдущий раз, новость застала Франсуа в часовне.
Витражи были недавно вставлены, и Франсуа молил Людовика Святого и всех святых, чтобы родился мальчик. Если наследник появится в день его заступника Эда, каким рыцарем он станет! С таким покровительством Луи просто обязан быть исключительным воином, героем!
Вошла акушерка с ребенком на руках и объявила:
— Мальчик!
Франсуа бросился к младенцу, схватил на руки и поднял, крикнув, как это сделал когда-то Гильом:
— Мой лев!
Только после этого склонился он над крохотным существом и бросил на него взгляд. И остолбенел, раскрыв рот: его сын ничуть не был на него похож!.. До этого мгновения Франсуа на сей счет просто не задумывался, он был заранее уверен, что Луи будет копией его самого — непременно. Ведь и сам Франсуа был вылитый портрет своего отца Гильома, а тот — деда; казалось, такова воля Божья: чтобы все Вивре, все носители титула, начиная с Эда, походили друг на друга.
Однако Луи стал исключением. Франсуа рассмотрел его поближе, боясь отыскать на маленьком личике что-нибудь куссоновское… Но нет, ничего общего с Жаном или Маргаритой в малыше не было. Вероятно, Луи пошел в родню своей матери, хотя на саму Ариетту он тоже не был похож. В конце концов, Франсуа перестал изводить себя вопросами. Какими бы ни были черты младенца, это его сын, и он должен радоваться!
Крестины устроили пышные. Присутствие королевского шамбеллана и его супруги привлекло в Вивре всю местную знать. Война в Бретани возобновилась; Карл Блуаский и дю Геклен находились в войсках, но зато прибыли их супруги. С великим волнением Франсуа вновь увидел свою крестную, Жанну де Пентьевр, с которой не встречался со времен того самого эпизода с медведем. Как только она явилась в замок, Франсуа тотчас отправился преклонить перед ней колено,
Что касается прекрасной Тифании, то она, как обычно, привлекла к себе всеобщие взгляды. Ариетта попросила ее сделать предсказание и этому ребенку, но та на сей раз отказалась…
Когда гости разъехались, Франсуа задал, наконец, Ариетте так занимавший его вопрос по поводу их сына: на кого же он все-таки похож? Ариетта ответила, не поколебавшись:
— Вылитый мой дед, покойный Ричард Сенклер.
— Кто он был такой?
— Важный человек. Один из самых доверенных советников короля Эдуарда.
— Рыцарь?
— Да, конечно, но не совсем в том смысле, в каком вы это понимаете. Он был очень ловкий политик. Его больше привлекала возможность подготовить войну, чем участвовать в ней. Он был одним из самых непримиримых противников Франции. Из патриотизма, я думаю. Он говорил: «Англия родится из французской крови!»…
— Вы любили его?
— Я крайне редко его видела. Думаю, очень немногие его любили, но его самого это ничуть не заботило.
Луи поместили в бывшую комнату Франсуа, а Изабеллу по этому случаю перевели в комнату Жана, которую маленькая Катерина занимала всего один день. Франсуа заглянул к сыну и склонился над его кроваткой. В этот миг ребенок открыл глаза и улыбнулся ему. Франсуа улыбнулся в ответ и поклялся, что ни за что Луи не будет походить на свой зловещий прообраз. Кровь — это одно, а воспитание — совсем другое. Франсуа сам им займется и сделает из него настоящего де Вивре!
Холода ударили на следующий день, 20 ноября. И не просто холода, а мороз — столь же ужасный, сколь и внезапный, напоминающий тот, что случился в страшную зиму 1223 года. Под свинцовым небом замерзало все, становясь хрупким, как стекло. В большом зале замка Вивре, наконец-то законченном, нельзя было находиться дальше, чем в десяти шагах от камина. Приходилось постоянно оставаться возле очага. Именно там и были поставлены кроватки обоих детей, а слуг обязали днем и ночью подкладывать поленья в огонь.
Редкие путники, забредавшие в Вивре, рассказывали о лютости мороза невероятные вещи: будто замерзли все реки — Сена, Луара, Рона; оголодавшие волки забегают даже в Париж. К воротам одного постоялого двора подъехал мертвый всадник, да так и остался сидеть, примерзший к седлу.
Рассказывали и о другом. Например, о паломничестве Карла Блуаского…
Карл де Блуа и раньше давал доказательства редкостного благочестия, посещая мессу и причащаясь по нескольку раз на дню, так что собственные сторонники даже прозвали его «святым Карлом из Блуа». Как только было подписано перемирие с его врагом Монфором, он тут же воспользовался этим, чтобы исполнить необычайный обет. Средь зимы, босиком, в одной полотняной рубахе, с головой, посыпанной пеплом, он отправился из Динана в Мон-Сен-Мишель, неся на плечах золотой ковчег с мощами св. Мишеля. Добравшись к подножию горы, на котором расположено аббатство, он, несмотря на изнурение, без посторонней помощи взобрался наверх по обледенелым улицам и поместил наконец раку с мощами в церкви. Его пальцы к ней так примерзли, что, когда он их разжал, на металле осталась кожа…
В ту же зиму король Иоанн тоже совершил необычайный поступок, но в другой области. Когда один заезжий рыцарь поведал об этом Франсуа, тот едва поверил. Однако позже факт подтвердился: Иоанн Добрый действительно добровольно вернулся в Англию, чтобы снова стать там пленником!
На сей раз, причина заключалась в делах семейных: чтобы обеспечить внесение королевского выкупа, который еще не весь был выплачен, Эдуард III удерживал заложниками всех сыновей короля Франции, за исключением дофина. Принцы находились в Кале без особой охраны, поскольку дали слово, что не убегут.
Однако второй сын Иоанна Доброго, Людовик Анжуйский, сильно скучал по своей молодой жене, Марии де Шатильон, в которую был влюблен без памяти и с которой провел лишь одну брачную ночь. Он испросил у англичан позволения отправиться на богомолье к Божьей Матери Булонской. Но, очутившись в Булони, где его ожидала Мария, Людовик Анжуйский наотрез отказался возвращаться. Отец написал ему письмо, полное упреков, отправил к нему дофина, чтобы тот убедил брата сдержать слово, но все впустую. И тогда Иоанн Добрый решил сделать то, к чему побуждал его феодальный долг: стать пленником вместо своего сына.
