Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович (читать книги онлайн полностью txt) 📗
— Говори понятно, отвечай на вопросы, — сказал Максимов. — Зачем Джура послал тебя в Горный кишлак?
— Пусть уйдут подальше караванщики, — сказал Кучак. — Это большая тайна.
Он оглянулся — караванщики были далеко от них. Светало, и они собирались в путь.
— У меня есть для тебя очень важная тайна, — повторил Кучак.
— Говори, тихо сказал Максимов.
— Она у меня в ичиге.
— Тайна?
— Да! Одна бумага. О ней Джура сказал так: «Иди дни и ночи, прокладывай путь себе песней, ножом и обманом, но вручи её Максимову».
— Давай, давай! — нетерпеливо сказал Максимов. Кучак снял ичиг, вынул свернутую тряпку и достал грязный белый кусок шелка.
Максимов над огнем прочитал написанное на шелке. Это был фирман Ага хана. Он был написан арабским шрифтом. В нем было обращение к лицам, названным условными кличками, из которых Максимову были известны только три. В нем говорилось о необходимости восстанавливать население против Советской власти, доводя все мероприятия до абсурда: кишлаки для кочевников строить в безводных местах, при коллективизации отбирать кур, всячески озлоблять дехкан. Это была обширная, разработанная в мельчайших деталях программа вредительства, которая не могла быть осуществлена без агентуры внутри советского аппарата. Все это было Максимову уже известно.
II
Максимов нагрел шелк над огнем. Явственно выступили потемневшие буквы тайнописи. Обычный прием конспираторов в этих странах. Максимов прочел о том, что вторжение басмачей на Памир и далее будет предпринято в 1931 году.
В захваченных ранее фирманах этот срок указан не был. Попадись этот экземпляр фирмана раньше, эта дата подтвердила бы полученные сведения. Но сейчас в этом не было ничего нового. По видимому, особую заботу и беспокойство отправителей о судьбе пропавшего фирмана вызывал последний абзац, которого в ранее захваченных фирманах не было. Максимов крепко задумался. Пироксилин для взрыва перемычки «С» будет доставлен из Афганистана, но надо использовать и имеющийся запас. В случае неудачи Ибрагим бека все плотины должны быть уничтожены». О какой перемычке «С» шла речь? Вахшстрой? Сейчас это было самое крупное ирригационное строительство. Или речь шла о других плотинах? Или, может быть, обозначение «С» условное, а имеется в виду целая система диверсий?
Вахшское строительство и крупные плотины охранялись, но усилить бдительность не мешает.
В чем же секрет «С»?
Одно ясно: басмачи, захватывая Горный кишлак, изменили свою тактику прямых вооруженных наскоков и действуют исподтишка, замаскированно. Это тоже предугадывал Максимов, направляясь в Горный кишлак для организации самообороны, и не успел. Басмачи опередили. Теперь они постараются раздуть свой успех как величайшую и чуть ли не решающую победу. А что понимают неграмотные люди в военной стратегии и тактике? Надо сейчас же изучить новую тактику басмачей и предпринять контрудар. Но как его предпринять, имея только один единственный взвод? Басмачи, видимо, успели организовать оборону. Конечно, можно вызвать войска, и тогда басмачам конец, но на это надо время, а нельзя терять ни секунды.
Максимов быстро встал.
Он сильно волновался, но старался сдерживаться. Приказав бойцу оставить ручной пулемет, он послал его с письмом к Федорову, командиру находившегося невдалеке отдельного взвода.
— Расскажи мне о Горном кишлаке… Расскажи вообще мне все по порядку, — сказал он Кучаку, который еле сидел от усталости.
— Джура послал меня в Горный кишлак, — говорил Кучак устало, — передать фирман. Добрался я до кишлака — песни пел, сказки рассказывал. Тебя нет. На другой день был большой базар. Утром мы узнали, что на границе был бой, убили трех басмачей. Я тебя искал… Молодой киргиз Рахим, когда узнал, что я тебя спрашиваю, сказал так: «Говори мне всю правду, я глаз Тысячеглазого». Я думаю, молодой он. И если один его глаз смотрит на меня, может быть, другой моргает Кипчакбаю. Может быть, Рахим экиёз. Нельзя верить первому встречному. И я сказал Рахиму так: «Если ты глаз Максимова, скорее проводи меня к нему». А Рахим говорит: «Никуда не надо идти, Тысячеглазый через день будет здесь. Только молчи об этом и жди». Я молчал и ждал. Рахим накормил меня и коня. А потом был базар — много киргизов на базар приехали. Ружей за спиной ни у кого не было. Только одни ножи висят на поясах, а в руках камчи. А камчи не как у всех: на конце толсто и там в коже свинчатка зашита. Только это потом узнали. Пришли трое к сельсовету, к председателю. «Читай, говорят, бумагу». Тот сел за стол, бумагу положил, наклонился, читает, на них не смотрит. А басмачи его камчами по голове — раз раз! Секретаря — раз раз! Они упали. Их дорезали. Винтовку взяли, револьвер взяли. А другие басмачи милиционеру на базаре бумагу читать дали. И тоже, пока читал, камчами — раз раз! Вот и убили. У милиционера револьвер забрали, винтовку забрали, саблю забрали, голову отрезали и на палку надели, а палку воткнули в крышу. Потом стали людей убивать, револьверы из под халатов вынули, стрелять начали. Еще басмачи с гор пришли. Потом ещё баи. Лица у них были закутаны платками. Никого из Горного кишлака не выпускали. Девушкам без паранджи глаза выкололи и в реку бросили.
— А сколько басмачей было?
— О о! Я всех пересчитал, всюду ходил и все смотрел. Всех басмачей двадцать шесть… Пять человек пришли из Кашгарии. У басмачей двенадцать винтовок, остальные — охотничьи ружья и карамультуки. Один «тапсон»…
— Что, что?
— Один «тапсон», такая большая винтовка, много пуль. Она у Шарафа.
Максимов понял, что Кучак говорит о ручном пулемете Томпсона.
— Рахим басмачам сказал, что он сотник басмачей из Каратегина, и сразу начал во все вмешиваться. Шараф хотел убить ещё нескольких, но Рахим не позволил, сказал, что они будут заложниками… Я говорил всем, что я манасчи. Рахим дал мне нагайку, путь показал и сказал, у кого по пути попросить лошадь. Он сказал: «Пусть Максимов торопится». Моя камча у него! — И Кучак указал на караван баши.
Максимов взял камчу и долго, внимательно рассматривал её. На прямой толстой деревянной ручке, обмотанной медной проволокой, была укреплена сплетенная из кожаных полосок толстая плеть, и заканчивалась она кожаным треугольником. Максимов взвесил его на ладони. В свинце, зашитом внутри, было не меньше фунта весу. Пришел караван баши, разостлал перед Кучаком платок, положил лепешки и вареное мясо. Кучак быстро съел все, попросил чаю. После этого он продолжал свой рассказ:
— Курбаши Шараф кричал, что крепость на Памире взята, что Линеза — ему друг, что Советская власть осталась только в долинах, но и там её скоро кончат. Услышали это баи, кричали «чар яр» и говорили: «Идем скорее воевать!» А Шараф сказал им: «Соберем сотню людей и пойдем, а оружие, говорит, у меня для всех в горах спрятано. А кто против нас пойдет — отрежу голову. Скоро придут офицеры, они всех басмачей научат». И ещё говорил, что басмачам помогает большая большая страна за большой водой. Деньги дает, оружие дает…
— Какой Шараф? Тот, что раньше был в добротряде? — спросил Максимов.
— Я слышал, что Шараф был в добротряде и убежал. Он выпустил какого то важного… — сказал Кучак и затих.
Максимов заметил, что грудь Кучака спокойно поднималась. Он заснул сидя.
Шараф? Максимов помнил этого круглолицего человека с угодливой улыбкой. Что заставило его бежать к басмачам? Он не мог оставаться в отряде, выпустив Кзицкого. Но почему он это сделал? Максимов многое знал о Шарафе, о его ближайших родственниках. Поступок с Кзицким крайне удивил Максимова. Скорее всего, Шараф — исмаилит. Что им руководит? Желание быть пиром? Трудно понять, чем руководствовался Шараф. Но все станет на свои места, все будет известно.
Прошло часа два.
— Тысячеглазый! — донесся издалека крик караван баши. Максимов, оглянувшись, увидел двух бойцов. Это были разведчики из отдельного взвода Федорова.
Они доложили о том, что взвод Федорова и он сам движутся слева, а их комвзвода послал доложить о положении в Горном кишлаке. От них же Максимов узнал, что Горный кишлак действительно занят басмачами курбаши Шарафа.
