Роб Рой - Скотт Вальтер (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
Прибыв в Лондон, мы тотчас примкнули к банкирам и видным негоциантам, согласившимся поддержать кредит государства и дать отпор натиску на фонды, на котором заговорщики в значительной степени строили свои расчеты, надеясь довести государство до полного банкротства и тем вернее обеспечить успех своего предприятия. Мой отец был избран в члены правления этого мощного союза финансистов, так как все доверяли его усердию, искусству и энергии. На него, между прочим, были возложены сношения союза с правительством, и он сумел, пользуясь средствами своего торгового дома и общественными фондами, переданными в его распоряжение, найти покупателей для громадного количества государственных бумаг, неожиданно выброшенных на рынок по обесцененному курсу при первой же вспышке мятежа. Я тоже не сидел сложа руки: получив назначение и навербовав за счет отца отряд в двести человек, я присоединился к армии генерала Карпентера.
Тем временем восстание распространилось и на Англию. Несчастный граф Дервентуотер и с ним генерал Форстер примкнули к повстанцам. Моего бедного дядю, сэра Гилдебранда, чьи владения были почти совсем разорены его собственной беспечностью и мотовством и распутством его сыновей и домочадцев, без труда убедили стать под злосчастное знамя Стюартов. Однако перед тем как это сделать, он проявил предусмотрительность, какой никто не мог от него ожидать: написал завещание!
Этим документом он отказывал свои владения — замок Осбалдистон с землями, угодьями и так далее — поочередно каждому из сыновей с их будущими потомками мужского пола, пока дело не дошло до Рэшли, которого он возненавидел всеми силами души за его недавнее предательство: его он исключил из завещания, назначив вместо младшего сына своим следующим наследником меня. Я всегда пользовался расположением старого баронета, но, по всей вероятности, полагаясь на многочисленность своих великанов-сыновей, поднявших вместе с ним оружие, он включил меня в число наследников лишь в надежде, что это назначение останется мертвой буквой; он вписал мое имя в завещание главным образом затем, чтобы выразить свое возмущение сыном, изменившим общему делу и своей семье. Особым параграфом завещания он отказывал племяннице своей покойной жены, Диане Вернон, ныне леди Диане Вернон Бьючемп, бриллианты, принадлежавшие ее покойной тетке, и большой серебряный кубок с выгравированными на нем соединенными гербами Вернонов и Осбалдистонов.
Но небо судило многочисленному и цветущему потомству баронета более быструю гибель, чем мог ожидать несчастный отец. На первом же смотре войска заговорщиков в местечке Грин-Риг Торнклиф Осбалдистон поспорил о старшинстве с одним сквайром из Нортумберленда, таким же злобным и несговорчивым, как и сам. Не слушая никаких увещаний, они наглядно показали своему командиру, в какой мере он может положиться на их дисциплину: спор они разрешили дракой на рапирах, и мой двоюродный брат был убит на месте. Смерть его явилась тяжелой утратой для сэра Гилдебранда, потому что, при несносном характере, у Торнклифа было все же чуть побольше ума в голове, чем у прочих братьев, — за неизменным исключением Рэшли.
Пьяница Персиваль также нашел конец, отвечавший его наклонностям. Он пошел на пари с одним джентльменом (стяжавшим за свои подвиги по этой части прозвище Бездонной Бочки), кто из них двоих сможет больше выпить спиртного в радостный день, когда повстанцы провозгласят в Морпете королем Иакова Стюарта. Подвиг был грандиозен. Я забыл, сколько в точности поглотил водки Перси, но она вызвала у него горячку, и к исходу третьего дня он умер, непрестанно повторяя: «Воды, воды!»
Дикон сломал шею близ Уоррингтонского моста при попытке показать, как резво скачет охромевшая кобыла чистых кровей, которую он хотел сбыть одному манчестерскому купцу, примкнувшему к повстанцам. Он заставил кобылу перемахнуть пятиярдный барьер; она упала после прыжка, и несчастный наездник убился насмерть.
Дураку Уилфреду, как повелось, выпал наиболее счастливый жребий среди прочих братьев: он был убит на улицах Прауд-Престона в Ланкашире в день, когда генерал Карпентер штурмовал укрепления повстанцев. Сражался он очень храбро, хотя, как я слышал, никогда не мог ясно понять цель и причину восстания и не всегда помнил, за кого из двух королей дерется. Джон тоже проявил в этом же сражении большую отвагу и получил несколько ран, но ему не посчастливилось умереть от них на месте.
На следующий день, когда мятежники сдались, старый сэр Гилдебранд, сокрушенный этими утратами, попал в число пленных и был переведен в Ньюгет вместе с раненым сыном.
В ту пору я уже освободился от военной службы и, не теряя времени, всячески старался облегчить судьбу своих родственников. Заслуги моего отца перед правительством и всеобщее сострадание к старому сэру Гилдебранду, в такой короткий срок потерявшему одного за другим четырех сыновей, избавили бы, верно, моего дядю и двоюродного брата от суда по обвинению в государственной измене, но судьба их была решена на более высоком судилище. Джон умер от ран в Ньюгете, завещав мне при последнем вздохе стаю соколов, оставленную им в замке, и свою любимую суку — черного спаниеля, по кличке Люси.
Мой бедный дядя, казалось, был придавлен до самой земли своими семейными несчастьями и бедственным положением, в котором неожиданно очутился сам. Он мало говорил, но, видимо, принимал с благодарностью те знаки внимания, какие обстоятельства позволяли мне оказывать ему. Я не был свидетелем его встречи с моим отцом — первой их встречи за столько лет и при таких прискорбных обстоятельствах, — но, судя по крайне угнетенному состоянию духа моего отца, она была до предела печальна. Сэр Гилдебранд с большим ожесточением говорил о Рэшли, теперь своем единственном сыне, ставил ему в вину гибель их дома и смерть всех его братьев и объявил, что ни сам он, ни пятеро его сыновей не ввязались бы в политическую интригу, если бы их не втянул в нее тот член их семьи, который первый же от них отступился. Два-три раза он упомянул о Диане, как всегда с неизменной нежностью, и однажды, когда я сидел у его постели, сказал: «Теперь, когда Торнклиф и все они умерли, мне жаль, племянник, что ты не можешь на ней жениться».
Эти слова тогда меня сильно поразили. У бедного старого баронета было некогда в обычае, когда он весело собирался утром на охоту, выделять своего любимца Торнклифа, остальных же называть более общо; но громкий, бодрый тон, каким сэр Гилдебранд восклицал бывало: «Зовите Торни — зовите их всех», — был так не похож на скорбный, надорванный голос, произнесший теперь безутешные слова, приведенные мною выше! Дядя разъяснил мне, что написано в завещании, и вручил заверенную копию с него; подлинник же, сказал он, хранится у моего старого знакомца, мистера Инглвуда: никому не внушая страха, пользуясь общим доверием как лицо в своем роде нейтральное, судья, насколько мне известно, держал на хранении добрую половину завещаний от всех пошедших на войну нортумберлендских сквайров, к какой бы партии они ни принадлежали.
Почти все свои последние часы мой дядя посвящал отправлению религиозного долга (как его понимает католическая церковь), наставляемый капелланом сардинского посольства, для которого мы не без труда получили разрешение навещать умирающего. Ни на основе собственных наблюдений, ни по отчетам пользовавших его врачей, я не могу сказать, чтобы сэр Гилдебранд Осбалдистон умер от какой-либо определенной болезни, имеющей свое название в медицине. Он, казалось мне, был крайне изнурен, сломлен телесной усталостью и душевной скорбью и скорее перестал существовать, нежели умер в прямой борьбе за жизнь. Так судно, разбитое и расшатанное многими шквалами и бурями, иногда без видимой причины — просто потому, что крепления ослабли и борта одряхлели, — даст неожиданно течь и пойдет ко дну.
Замечательно то обстоятельство, что мой отец, отдав брату последний долг, вдруг проникся желанием, чтобы я выполнил предсмертную волю покойного и стал представителем нашего рода, хотя до сих пор подобные предметы соблазняли его, казалось, меньше всего на свете. Но раньше он, как видно, следовал примеру лисицы из басни, презирая то, что было для него недостижимо; а кроме того, я не сомневаюсь, что злоба на Рэшли (ныне сэра Рэшли) Осбалдистона, открыто грозившего оспаривать завещание и волю сэра Гилдебранда, укрепила моего отца в намерении отстоять мои права. Он сам был несправедливо лишен наследства своим отцом, объяснил он; брат же его в своем завещании если и не возмещал ущерба, то все же восстанавливал справедливость, передавая остатки разоренных им владений Фрэнку, законному наследнику. А потому он решил, что воля покойного будет исполнена.
