Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Корольков Юрий Михайлович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Снова прошли по Атами Гинза к берегу океана. Вдоль набережной тянулась невысокая бетонная стена, отгораживающая город от океана. За молом в темноте ночи было слышно его могучее дыхание — мощные глухие удары без наката волн и плеска брызг. По ступеням, вырубленным в стене, поднялись на мол и сели на скамью, отлитую из бетона. Плоские маслянистые валы то поднимались, то опускались в отблесках неоновых огней — багровых, синих, оранжево-зеленых.
— Вы знаете, где мы сегодня были? — сказал Одзаки. — В храме богини Каннона, который строит генерал Мацуи. Он сам лепит статую богини милосердия из земли, которую привез из Китая.
Командующий экспедиционными войсками генерал-лейтенант Мацуи Иванэ ушел в отставку. Тот самый Мацуи, про которого Рихарду рассказывала Агнесс Смедли. В Нанкине, на другой день после того, как японские войска заняли город и на улицах не затухала кровавая вакханалия, Мацуи приказал военным священникам весь день и всю ночь читать на площади священные буддийские книги, молиться за души павших японских и китайских солдат, чтоб души эти пребывали в покое и мире. Генерал сам, как буддийский священник, возглавил торжественное богослужение в Нанкине. Императору Хирохито Мацуи послал верноподданническое донесение: «Знамя восходящего солнца развевается над Нанкином. На берегу Янцзы воссиял императорский путь… Хакто Итио!»
Теперь на склоне лет — ему давно перевалило за шестой десяток, он поселился в Атами, сделался настоятелем собственного храма, который построил на свои капиталы. Ханжествующий генерал увлекся ваяньем. Из пропитанной кровью земли, привезенной с берегов Янцзы, он решил своими руками воссоздать статую богини милосердия, хранительницы покоя человечества…
Об этом и рассказывал Рихарду Ходзуми Одзаки… Разговор перешел на события в Китае.
Воина в Китае затягивалась и не приносила японцам желаемого успеха. На континент перебросили уже полуторамиллионную армию и теперь посылали еще четыреста тысяч. Принц Коноэ, еще будучи премьер-министром, выступал по радио и самоуверенно говорил о Китае как о решенной проблеме.
«После занятия Ханькоу и Кантона, — говорил он, — мы взяли также и сердце Китая — его плодородную Серединную равнину с семью большими городами, которые поддерживают жизнь всего континентального Китая. Вспомним древнюю китайскую пословицу: „Кто владеет Серединной равниной, владеет Небесной империей…“
— На самом деле все обстоит иначе, — сказал Одзаки. — Экспедиционная армия столкнулась с невиданным сопротивлением, и многие военные считают, что это в значительной степени объясняется действиями советских добровольцев. Такое непредвиденное обстоятельство нарушает все стратегические планы, вызывает раздражение в военных кругах.
Одзаки привел цифры: по сведениям Южно-Маньчжурской железнодорожной компании, запасы железной руды в Северном Китае составляют около двухсот миллионов тонн — больше половины разведанных рудных богатств всей страны. Что касается угля, то в одной только Шандуньской провинции разведано полтора миллиарда тонн, всего же в Китае сто сорок миллиардов тонн — хватит на века. Не овладев этими мощными источниками сырья, Япония не сможет создать сферу великого сопроцветания Азии. Нужны стратегические запасы, иначе нельзя осуществить планы завоевания мирового господства.
В прошлом году Тайный совет решил не признавать центрального китайского правительства, создать новое и только с ним вести переговоры. Этим занимался Доихара до того, как он стал командующим Пятой армией на советско-маньчжурской границе. Кое-что ему удалось сделать: он подкупил Ван Цзин-вея из окружения Чан Кай-ши. Ван Цзин-вей бежал из Чунцина и теперь был на пути в Токио. На Формозу его доставили японским военным самолетом. Несомненно, продажного Вана хотят сделать главой китайского марионеточного правительства, как Пу-и в Маньчжурии.
И еще Одзаки рассказал о последней встрече с художником Мияги. Теперь они могут чаще встречаться — Мияги дает уроки рисования его дочери и два раза в неделю приезжает к нему домой. Ходзуми Одзаки отличался феноменальной памятью, он дословно запомнил и пересказал Рихарду донесение начальника штаба экспедиционных войск, которое прочитал ему Мияги.
«Мы уверены, — говорилось в донесении, — что воздушные бомбардировки континентального Китая должны возрастать. Дальнейшие наступательные операции создадут атмосферу морального ужаса в армии наших врагов и среди гражданского населения. Ужас, который мы вызовем бомбардировками, будет действеннее ущерба, нанесенного врагу уничтожением людей и вооружения. Мы подождем момента, когда китайцы впадут в прострацию ужаса и террора и, как безумные, бросятся создавать другое, нужное нам правительство».
Это было написано еще в то время, когда теперешний настоятель храма богини милосердия в Атами командовал экспедиционной армией. Но японским генералам так и не удалось вселить в души китайцев мистический ужас, им помешали в этом и русские летчики-добровольцы.
— Узнаю тактику фашизма в Германии, — сказал Зорге. Он отбросил докуренную сигарету. Огненная горошина упала, не долетев до воды; несколько мгновений теплилась у подножия мола и погасла в наплывшей волне.
Касаясь назревавших событий у Халхин-Гола, на монгольской границе, Зорге сказал:
— Там надо быть кому-то из нас троих. Я думаю, лучше всего поехать тебе, Бранко. Тебя уже знают в Квантунской армии.
Требовалось непрестанно следить за переговорами о военном союзе между Токио и Берлином. Зорге предупредил: если будет что-нибудь важное — передавать немедленно, не ожидая условленных встреч. Они еще дважды встречались в Атами — трое разведчиков, которым так много надо было сказать друг другу.
Оставшись наедине с Вукеличем, Рихард спросил:
— Как твои дела с Эдой?…
— Все кончено, Рихард… Мы разные люди. Здесь нет ни правых, ни виноватых. Просто — разные. — Он помолчал и грустно добавил: — Жаль только сына…
Эда занимала определенное место в группе Рамзая, выполняла обязанности курьера, связной. Как будет дальше?… И потом, Бранко… Он так тяжело переживает разрыв…
Из Атами первым уехал Бранко. Рихард тоже не дожил обещанную Ханако неделю.
— Митико, прости меня, — сказал он, — но нам придется раньше вернуться в Токио.
— Когда? — спросила Исии.
— Сегодня… Позавтракаем и поедем.
— Значит, сейчас?
— Да… Извини меня…
Ханако безропотно принялась собирать вещи. Через час они были в пути.
Ехали старой дорогой. Погрустневшая Ханако сидела молча.
— Ты о чем думаешь? — спросил Рихард.
— Не знаю, Ики… Ты бываешь таким странным. Мне почему-то кажется, что я могу тебя потерять.
— Это не исключено, — усмехнулся Рихард.
— Мне бы хотелось… — Исии запнулась. — Мне бы хотелось, чтобы у нас был ребенок…
Рихард резко повернулся к ней, сдвинув брови.
— Не говори об этом! Я не имею на это право, Митико. Я не принадлежу себе… Вот когда мы уедем на мою родину… Ты поедешь со мной, Митико?
— Да… Но я не верю в такое счастье…
Борьба за подписание военного пакта все разгоралась. Военный министр Итагаки столкнулся с упорным сопротивлением некоторых членов кабинета. Он даже пригрозил отставкой, если кабинет не примет германские предложения. О разногласиях в правительственном кабинете Зорге узнал из телеграммы, которую Эйген Отт отправил в Берлин.
«Представитель военного министерства, — писал Отт, — просил срочно принять его по поручению Итагаки. Он сообщил, что армия возобновила борьбу за военный союз с Германией… Поскольку генерал Итагаки до сего времени не мог прорвать единого фронта других министров, он решил в качестве последней меры рискнуть своей отставкой с поста военного министра, за которой последует отставка всего кабинета. Итагаки поддерживают молодые офицеры, они требуют безоговорочного военного союза с Германией.
Что касается упорного сопротивления военному союзу, то ходят слухи о террористических планах военных в отношении противников договора.
