Расколотое королевство (ЛП) - Эйтчесон Джеймс (версия книг .txt) 📗

— Положите его туда, — сказал он.

Я стиснул зубы. Нам с Турольдом удалось дотащить безвольное тело конюха на другой конец комнаты и опустить на кровать. Эдда снова застонал, но на этот раз его голос звучал слабее, чем раньше.

— Прежде всего нужно удалить стрелу, — сказал Эрхембальд. — Вот, возьмите это.

Как я понял, он обращался ко мне и держал в руке плоскую склянку чуть шире ладони, наполненную какой-то прозрачной жидкостью.

Нахмурившись, я взял непонятное снадобье.

— Что это?

— Настойка паслена и мака на спирту, — ответил он, а потом подошел к полке на стене и достал костяную иглу с длинной нитью. — Смешайте одну часть этого средства с тремя частями вина. Кувшин и чаша на столе. — Он посмотрел на Турольда. — Принеси мне из короба щипцы и круглую деревянную палку.

Я сделал, как он просил, откупорил бутылочку и заполнил чашу прозрачной жидкостью на четверть объема, или около того, а затем добавил вино. На дне склянки осталось немного снадобья, но того, что в чаше, было вполне достаточно.

— Что дальше? — спросил я.

— Теперь перемешайте, — ответил Эрхембальд. — Потом он должен будет это выпить. Если повезет, напиток облегчит боль. А ты, — он снова кивнул Турольду и вручил ему свернутую в комок ткань, — подойди и встань здесь. Когда я скажу, ты должен будешь нажать на рану, чтобы остановить кровь.

Взяв одну из лопаточек из короба священника, я перемешивал смесь, пока она не приобрела однородный цвет, а потом подошел к кровати. Я опустился на колени рядом с Эддой и одной рукой прижал его голову к подушке, а другой поднес чашу к губам. Сначала он сопротивлялся и не хотел пить, но я заметил стоящего за дверью Роберта, и позвал его на помощь. Вдвоем нам удалось удерживать голову англичанина неподвижно и зажать ему нос. Сначала Эдда стиснул зубы, но потом ему понадобился глоток воздуха, так что когда он чуть-чуть приоткрыл рот, я уже был тут как тут наготове с чашей. Я влил часть смеси ему в горло, он закашлялся, но я просунул край чаши ему между зубов и придерживал челюсть, пока он не проглотил все до капли. Он задыхался и бормотал что-то, что вполне могло быть оскорблением, но я не отступал. Наконец его голова откинулась на подушку.

— Принесите еще вина, — сказал Эрхембальд, ни к кому персонально не обращаясь и закатывая рукава рясы. — лучше крепкого. Оно нам еще понадобится.

— Я об этом позабочусь, — предложил Роберт.

— И отгоните зевак, — попросил его священник. — Мне нужен свет, чтобы видеть, что я делаю.

Я посмотрел в сторону двери и увидел лица Понса и Серло, а так же любопытные физиономии крестьян, вытягивающих шею в попытке разглядеть, что происходит в домике священника. Все вместе они загораживали солнечный свет.

Эрхембальд осмотрел наконечник стрелы.

— Похоже, тут нет бородки. Это облегчает нашу задачу. — Он повернулся ко мне. — Держите его, не давайте шевелиться. Иначе операция займет больше времени. Дайте ему эту палку, пусть держит в зубах.

Он указал на деревяшку, которую Понс принес и положил на пол позади меня. Она вся была покрыта неглубокими отметками, оставленными зубами прежних пациентов.

— Держи крепче, — сказал я англичанину, помещая палку у него между челюстей.

Я услышал, как снаружи Роберт кричит на толпу, разгоняя всех по домам, и внезапно яркий солнечный свет залил комнату.

Всем своим весом я навалился на плечи Эдды, прижимая его к кровати, и внезапно встретился с его глазами. Взгляд, полный стальной решимости, к которому я так привык, куда-то исчез: вместо него я видел стоящие в единственном глазу слезы. Слезы катились по его израненной щеке, и хоть он пытался их сдержать, и я всем существом чувствовал его страх.

А потом началось. Сначала священник завел в рану две ложки с длинными ручками, которые он сомкнул вокруг наконечника, чтобы осторожно извлечь его. Эдда захрипел и стиснул зубами палку, но это была не самая трудная часть дела.

— Ткань, — сказал Эрхембальд, когда струйка свежей крови побежала по боку англичанина.

Пока Турольд в точности выполнял указание, священник вытащил наконечник, а затем осмотрел рану.

— Не вижу внутри осколков дерева и стали.

Он решительно взял из короба стальное шило, и я увидел, как Эдда закатил глаза. Эрхембальд сказал Турольду:

— Возьми эти щипцы. Когда я скажу, ты будешь стягивать ими плоть по обе стороны раны, пока я делаю отверстия. Держи крепко и не отпускай, пока я не прикажу. — Он повернулся ко мне. — Вы готовы? Он будет сопротивляться, но мне нужно, чтобы он не двигался.

— Я готов.

Пока Турольд щипцами стягивал края раны, священник протыкал шилом кожу и делал отверстия, через которые потом протягивал льняную нить. Постепенно оба края раны соединялись вместе. Я видел, как это делали и раньше, но никогда так ловко и быстро.

Конечно, Эрхембальд оказался мастером своего дела, но Эдде от этого было не легче. Он не переставал вопить в течении всей операции. Он кричал сквозь стиснутые зубы, так отчаянно кусая дерево, что оно должно было вот-вот треснуть у него во рту; все его тело сотрясалось от боли. Его крики, наполнявшие воздух, были такими громкими, что Эрхембальду, когда он приказывал Турольду крепче сжать щипцы, в свою очередь тоже приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Но я продолжал наваливаться на плечи конюха всем своим весом, не давая ему возможности вырваться. Я не желал причинять ему боль, но знал, что если мы не зашьем рану, его страдания только усугубятся.

Роберт вернулся с двумя бурдюками, когда священник заканчивал шить, да в них уже и не было необходимости, потому что Эдда потерял сознание. Это значило, что Эрхембальд теперь мог без помех закончить свое дело, а я получил возможность отдохнуть. И все же я до самого конца оставался около постели англичанина на случай, если он придет в себя. Но он лежал спокойно, и когда наконец священник убрал свою иглу и завязал последний шов, Эдда мирно спал, а его грудь равномерно вздымалась и опускалась.

— Дело сделано, — сказал отец Эрхембальд.

Когда он встал, вытирая руки испачканной кровью тканью, его лоб блестел от пота. Следы крови запятнали его пальцы и руки до самых локтей, а края подвернутых рукавов окрасились в темный малиновый цвет.

Не говоря ни слова, он вышел за порог, а я последовал за ним к ручью, который бежал рядом с аптечным огородом за его домом. Солнце уже висело низко над холмами, и я удивился теплу, разлитому вокруг: в хижине было прохладно, хотя до сих пор я и не замечал этого. На нас набросились мухи, привлеченные запахом свежей крови, и мне приходилось отгонять их от лица.

— Он выживет? — спросил я.

Священник медлил с ответом, и я было подумал, что он не услышал меня. Он сидел на краю ручья, опустив обе руки в его прозрачные воды и отирал от крови одну из тряпиц, которую мы использовали при операции.

— Отец?

Он плеснул воды в лицо и, щурясь на солнце, встал.

— Один Бог ведает, — произнес он с торжественным выражением лица. — Я сделал все, что мог, но трудно сказать наперед. Некоторые раненые выживают, другие умирают. Я закрыл рану и остановил кровотечение, но многое зависит от степени повреждения его внутренностей, а тут я ничем не могу помочь.

Именно это я и ожидал услышать, но его слова не обнадежили меня. Я вздрогнул, словно от холода. Я знал, что он был всего-навсего честен со мной, но все же думал, что человек Церкви постарается предложить некоторое утешение, дать надежду на спасение.

Вероятно, он догадался о моих мыслях, потому что быстро добавил:

— Я могу только сказать, что он очень силен. Большинство мужчин не смогли бы терпеть такую боль и сразу впали бы в беспамятство, но он держался почти до конца. Если Бог дарует ему такую же силу в ближайшие несколько дней, у него будет хороший шанс выжить.

— А что нам делать все это время?

— Лучшее, что все мы можем сделать, это молиться, — сказал отец Эрхембальд. — А теперь мне нужно приготовить ему припарку для раны. Швы предотвратят дальнейшее кровотечение, но от нагноения не спасут.