Парижане и провинциалы - Дюма Александр (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Мы сказали «счастливый случай»! Если бы летописцу, повествующему о событиях, было дозволено приоткрывать; завесу будущего, то мы сказали бы скорее «злосчастный; случай»!
Когда г-н Пелюш взял адрес из рук своей супруги, когда он окончательно удостоверился, что этот адрес был не что иное, как лотерейный билет под номером 60, у него вырвался вздох облегчения, и он постарался вернуть драгоценному кусочку картона его первоначальную форму и состояние, разглаживая и затирая дырочки, оставленные кнопками.
У г-на Пенсона же, напротив, вырвался грустный вздох разочарования.
Но все же, к чести его будет сказано, как только он удостоверился, что на билете г-на Пелюша действительно стоит выигравший номер, он немедленно стал показывать то чудо, которое должно было стать наградой победителю.
Он снял кожаный чехол, и взорам присутствующих предстал во всем блеске красоты футляр черного дерева, отделанный черненым серебром.
Госпожа Пелюш не смогла сдержать возглас восхищения: привыкшая к расчетливой бережливости, характерной для существования буржуа, она была ослеплена искрящимся великолепием футляра и не могла поверить, что эта роскошная резьба и тончайшие инкрустации были выполнены ради какого-то ружья. Она винила себя в том, что плохо расслышала, и ожидала, что на ее глазах из футляра появится по меньшей мере корона конституционного монарха.
Несмотря на особые права, которые давали оружейнику и его авторство, и его желание сбыть свой товар, он нисколько не преувеличивал красоту и достоинства своего творения, когда говорил о нем. Сквозная резьба на прикладе черного дерева представляла сцену поединка льва с буйволом. Отточенность работы соответствовала дерзкому замыслу художника и превращала эту часть резьбы в подлинное произведение искусства редкостной красоты. Можно было подумать, что мастер творил по модели Бари, а Бари подправлял работу мастера. На корпусе ударного механизма, спусковой скобе и других металлических частях резец, ведомый умелой и одновременно твердой рукой, выгравировал лианы и изящнейшие деревца тропических лесов; среди их листвы искусной чеканки то здесь, то там выглядывали различные представители животного мира, какие обитают в этих лесах. Две змеи, обвившиеся вокруг поваленного ствола банановой пальмы, служили курками. Все это было высечено, выгравировано, вычеканено и вырезано с изумительным совершенством, достойным работы средневекового мастера золотых и серебряных дел.
Оружейник смотрел на г-на Пелюша с горделивым удовлетворением художника, который уверен в успехе произведения, выставленного им на суд восхищенного знатока, однако он удивлялся, что до сих пор не слышит криков восхищения, которые, по его убеждению, должны были послужить ответом на немой вопрос, читавшийся в его выразительном взгляде.
Но г-н Пелюш и его супруга оставались равнодушными. Это ружье не принадлежало к числу тех предметов, что были способны пробудить их восторг.
Действительно, и он и она были одинаково неспособны оценить художественное достоинство творения, каким бы бесспорным оно ни было. Воспоминания о маленьких немецких фигурках по два франка за коробку, которыми они скрашивали детство мадемуазель Камиллы, причиняли значительный вред прелестному куску черного дерева, находившемуся у них перед глазами. Они не видели существенной разницы между тем и этим.
Однако г-н Пелюш все же в конце концов заметил, что оружейник, похоже, ждет, когда он выскажет свое мнение, и непринужденным тоном знатока воскликнул:
— Это мило! Черт возьми, это очень мило! И если, в чем я нисколько не сомневаюсь, дальнобойность этого ружья соответствует его внешним достоинствам, то, очевидно, с его помощью можно добыть при желании немалое количество дичи.
Оружейник с глубочайшим изумлением посмотрел на г-на Пелюша. Он, казалось, не понял того, что представлялось столь очевидным владельцу «Королевы цветов».
— О! — воскликнул он. — Что касается этого, то вам стоит лишь подарить его вашему другу Мадлену, и клянусь, капитан, что, приладившись как следует, он с восьмидесяти метров уложит девять кроликов из десяти.
Подобное предложение возмутило г-на Пелюша, при одном звуке этого имени вернувшегося к своим печалям. Он поспешно закрыл футляр и опустил ключ в карман.
— Мне кажется, дорогой господин Пенсон, — произнес он, — что в моих руках это ружье поведет себя не хуже, чем в руках господина Мадлена.
— Но, — настаивал оружейник, — господин Мадлен редкостный стрелок!
— Редкостный стрелок! Подумаешь, велика трудность, черт возьми, убить животное на расстоянии в несколько дюжин шагов, когда одной дробинки достаточно, чтобы свалить его, а в ружье их закладывают несколько сотен. Если когда-нибудь я стану охотником, дорогой господин Пенсон, то, понимаете ли, я хотел бы по крайней мере добавить к этому удовольствию радость от преодоления трудностей и предложил бы стрелять в зверей и птиц, будь это даже коноплянка, только пулями, давая таким образом дичи хотя бы одну возможность на спасение.
Госпожа Пелюш также казалась сильно озабоченной с той минуты, когда оружейник сделал намек в отношении Мадлена.
— По правде говоря, Пелюш, ты определенно совершил бы ошибку, я не скажу подарив, но одолжив этот прекрасный футляр Кассию, который ломает все, что попадает в его руки, — вспомни, он всегда одалживал у меня зонтики и возвращал их Бог знает в каком виде!
Затем она обернулась к оружейнику:
— Вы говорите, сударь, что себестоимость этого оружия равна…
— … четырем тысячам франков, сударыня.
— Я бы не стала вкладывать собственные деньги в подобное дело, — заявила г-жа Пелюш, покачав головой.
Оружейник тяжело вздохнул. К сожалению о том, что его шедевр выиграли всего за пять франков, примешивалась боль от того, что он достался полнейшим невеждам. Мастер откланялся, бросив на то, что стоило ему стольких трудов, ночных бдений и забот, нежный и любящий взгляд, исполненный страдания, словно отец, оставляющий дочь в монастыре.
Когда он ушел, г-жа Пелюш повернулась к мужу:
— Четыре тысячи франков, да это просто смешно! Там из чистого серебра всего одна эмблемка величиной с ноготь. Тебя надули, господин Пелюш.
VII. РАСЧЕТЫ ГОСПОЖИ ПЕЛЮШ, УРОЖДЕННОЙ КРЕССОНЬЕ
Господин Пелюш взял ружье обеими руками и отнес его в спальню, затем спустился вниз и занял свое обычное место в магазине.
Но не прошло и десяти минут с тех пор, как ружье было поднято наверх, а г-н Пелюш и пяти минут не просидел на своем табурете, как ему вновь пришлось преодолеть восемнадцать ступеней, ведущих на антресоли, чтобы спустить ружье вниз.
Слух о необыкновенной удаче, выпавшей на долю г-на Пелюша, разнесся по кварталу.
Один из соседей лично захотел оценить великолепие ружья владельца «Королевы цветов»; со шляпой в руках и улыбкой на губах он просил г-на Пелюша позволить ему насладиться видом этого шедевра.
После него пришел второй сосед, за ним — третий, четвертый, и эти посещения приобрели размах настоящей процессии.
Господин Пелюш, чтобы избавить себя от необходимости по сто раз в день бегать вверх и вниз по лестнице, то есть в общей сложности «проглатывать», как он образно выразился, по три тысячи шестьсот ступенек ежедневно, принял решение выставить раскрытый футляр на стуле около своей конторки.
Этот все возрастающий приток посетителей и восхищение знатоков заставили г-на Пелюша предположить, что ему посчастливилось гораздо больше, чем он мог представить себе в самом начале, слушая громкие восхваления со стороны г-на Пенсона, которого он заподозрил в том, что тот судит о своем товаре так же пристрастно, как и сам г-н Пелюш имел обыкновение судить о своем. В итоге, хотя ружье и находилось все время перед глазами г-на Пелюша и не испытывало никаких волшебных превращений, подобных тем, что вызывали восхищение образованной публики в «Бараньей ножке» или «Лесной лани», это привело к тому, что, чем больше он показывал его другим, тем меньше мог насмотреться на него сам. И порой ему даже случалось, когда он оставался в одиночестве, открывать футляр ради собственного удовольствия и с заинтересованностью и любопытством разглядывать оружие.
