Набег - Витаков Алексей (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
– Ну, коли другого выхода не имеется, то говори уж, Иван Прокопич, все начистоту.
– Да с такими, как ты, и впрямь лучше без обиняков. А то свое, не дай бог, чего удумаешь. Да воротить начнешь. Тут и вовсе не разгребемся.
– Свое-то у меня никак не заржавеет.
– Вижу-вижу. Гонцов своих я уже отправил к государю. Сам понимаешь, с таким делом тянуть нельзя. Думаю, услышит меня Михайло Федорович и вертаться до Москвы начнет.
– А тогда чего ж?
– А то ж! Ты не перебивал бы, мукомол, ядре нать, понимаешь!.. – Рукавица сдвинул брови.
– Не перебьешь, так не вразумишь как след!
– Ладно, Василь Модестович, ты тоже не кипятись! – Тысяцкий шумно выдохнул. – Шляхетские разъезды уже вовсю за спиной нашего войска шныряют. Ждут татарского подкрепления. Чтобы подвести как надо для удара.
– Так, Иван Прокопич… – Рукавица сделал знак воеводе.
– А, ну да… Пенек старый. Чуть не забыл. Мы вот тут подумали с Василь Модестовичем, что надо бы послу государеву имя приличествующее данной ситуации иметь.
– Так у меня вроде есть имя! – Инышка аж привстал.
– С вашими именами казацкими курам на смех да псу на слезу. Как с таким именем перед государем предстанешь? А ну как он тя спросит: как звать-величать, добрый молодец? Че ответишь? Иныш, со двора кыш?
– Э-э, дядя, будь поаккуратнее. Не я то выбирал и не ты. За нас выбрали, вот те пусть и меняют!
– Значит, не хошь государю служить и польску пани сопровождать?
Скряба прищурился.
– Оно, конечно… Ну, ежели вот дело государево. Я так Тимофей Степанычу и передам. – Инышка покраснел до самой маковки.
– Тимофей Степаныч только рад будет, что у его казака имя православное появилось. В общем, как ты там говоришь, Василь? – Тысяцкий посмотрел на Рукавицу.
– Самое родственное по близости звучания выходит: Иннокентий.
– Ух ты! – Инышка раскрыл рот.
– Иннокентий – баское имя! – Тысяцкий подмигнул казаку. – Отца-то как звать?
– Отца-то с матерью давно татары порешили. Меня дядька Пахом с теткой Дуней растили.
– А про отца не помнишь, значит?
– Звали Полужник. Потому как оловом расплавленным предметы разные поливал. Лужил, словом.
– Вот и хорошо. А растил дядька Пахом, говоришь?
– Так самое.
– Тогда сам Бог тебе велел быть Полужниковым Иннокентием Пахомовичем. А! Что скажешь, казак удалой, гонец государев? – Скряба хлопнул себя по колену.
– Ух ты!
– Вот и ухай теперича еще лет сто! – Рукавица обнажил в улыбки кривые, желтые зубы.
– Ну а теперь к делу! – Тысяцкий снова хлопнул ладонью по колену. – Как я уже говорил сегодня, шляхетские разъезды в тылах московского войска шныряют. Они-то нам, парень, и нужны. Тебе предстоит путь нелегкий и дело щекотливое. Надобно, чтобы ты передал полякам одну весть.
– Я? Как же ж?! – Инышка, теперь уже Полужников, выпучил глаза.
– Поедешь к ним под видом человека, решившего перейти на ихнюю сторону. Для надежности, чтобы поверили, дадим тебе Ядвигу.
– А передать что?
– Надо, очень надо, чтобы они тебе поверили. Дескать, бежал с Руси, ради любимой, которую освободил из застенка. Нечаянно прознал, что астраханские и казанские татары, присягнувшие на верность московскому государю, готовят поход на Речь Посполитую с юга. И хотят ударить по Киеву.
– Ты прости меня, дурня, Иван Прокопич, но я должен знать: зачем такое хитроумие? – У Инышки аж лицо перекосилось от такой сложности.
– Объясню. Поляки хотят пойти в ответное наступление. Поджидают для этого татар.
– Это я уяснил.
– Молодец! Смоленск, чует мое сердце, мы нынче не вернем. А чтобы не потерять все войско в придачу с царем и Москвой, нужно, чтобы поляки в наступление не переходили, а перебросили часть сил к Киеву. Ихний королевич Владислав шибко на московский трон хочет! Усекаешь?
– Усекаю.
– Для этого нужно, чтобы они тебе поверили. Вот как я мыслю. Мы тут небольшой народный бунт разыграем. Подожжем чего-нибудь. Стрельцы забегают муравьями. Ты в это время прокрадешься в темницу к пани и освободишь ее. Предложишь ей бежать. Для пущей верности по дороге пришибешь посла, который якобы везет мое письмо к государю. В письме том будет написано, что-де держись, царь-батюшка. Наши силы идут на Киев. Понял? – Скряба сам вспотел, втолковывая парню стратегическую задачу.
– Понял? А как гонца-то пришибить?
– Смотри не покалечь мне его! Сделаешь вид, что выстрелил в него, а сам мимо. Он в тот момент нож коню под ухо. Крови много будет. Сделай вид, что его рубишь. Из-за пазухи у него письмо с моей печатью возьмешь. Ядвига все это будет видеть и в польском штабе за тебя вступиться. И еще обязательно нужно сказать будет: мол, Карача живой-здоровый. Только ранен был. И сейчас готовится к походу на Речь Посполитую.
– Выходит, предал Карача своих. Но там его могут знать и не поверить.
– С тобой будет пани. К тому времени она тебе верить во всем начнет. И подтвердит. Ну, понятно? – Тысяцкого уже мутило не то от жары, не то от морального перенапряжения.
– Понятно, Иван Прокопич!
Глава 5
Войско хана Джанибека двигалось расслабленно. Воины беззаботно покачивались в седлах, а некоторые даже дремали. Шли, с презрением и алчностью оглядывая поля и то, что осталось от неуничтоженных деревень. Завидев Песковатое, заметно приободрились, почуяв скорый отдых и трапезу. Но Джанибек не был бы великим ханом и знатным воином, если бы не выслал вперед авангард. Скорее по укрепившейся привычке, нежели по причине осторожности и нерушимого правила. Он был совершенно уверен в том, что Кобелев сдержит слово. Сотня всадников отделилась от основного войска хана Джанибека и понеслась к стенам крепости. То ли в наступающей мгле, то ли по причине притупленного в тот момент инстинкта самосохранения воины не обратили внимания на странную, черную жижу под копытами коней. И вдруг лошади стали проваливаться в ямы, дико ржать, поранив ноги об куски острого металла, всадники полетели на землю. Несколько десятков стрел с зажженными паклями взметнулось из глубины забрала и полетело, описывая жуткую горящую дугу. Словно огненные птицы упали с неба, и земля под ногами татарских коней вспыхнула. Изрыгая клубы черного дыма, поднялось пламя почти в человеческий рост. Авангард оказался отрезанным этим пламенем от основных сил. А потом грянул залп из пищалей, вслед за ним выплюнули картечь две пушки. Колья, выпущенные из самострелов монаха Саввы, попадая в плотный строй, разили сразу несколько человек. Зазвенели тетивы саадаков, засвистели ремни пращей. Сотня всадников металась между стеной огня и крепостью и каждую секунду таяла на глазах.
– Деревянные пушки попридержи пока! – кричал Кобелев Савве. – С этими управимся и так!
– По левому крылу, атаман, пищали правь! – отвечал взмокший монах.
– Шо, куськины дети, понюхали пороху казацкого? – Гмыза руководил пищальниками, стоя подбоченясь на кругляках настила. – А ну ж, ребята, заряжай! Стрельнул и заднему быстрее передавай. Уйдут, окаянные!
Кобелев взбежал по лестнице на верхний ярус. Глянул меж пиками частокола.
– Пламя спадает. А ну еще пошевелись, казачки! Чем боле сейчас положим, тем мене потом придется. А как пламя спадет, тут они и выскочат, поганцы!
– Атаман, а може, на вылазку?! – крикнул молодой Вороша. – Ужо тогда бы сабелькой и поиграем!
– Сиди в детинце, голова два уха. – Атаман даже не посмотрел в сторону казака. – На свои же рогатки и налетишь!
– А и то верно! – Вороша натянул тетиву саадака и прицелился.
– Лупи, пока никто не мешает! – Гмыза вскинул пищаль.
– Гмыза, а ты че шамкать-то перестал? – Буцко улыбался во всю ширь до ушей. – Зубы у татар отобрал никак?
– У тебя вынул, пока ты спал, слива темная! А ты и не заметил.
Хан Джанибек с потемневшим лицом наблюдал за избиением авангардной сотни и в бессильной ярости сжимал поводья. Он понимал, что его провели вокруг пальца, словно телка малолетнего. Хан двадцать дней назад получил известие о гибели своего племянника и поклялся на Коране, что будет убивать русских, пока может сжимать рукоять клинка, а крови прольет столько, сколько хватит, чтобы затопить землю от Черного моря до верховий Дона. «Ай, Кобелев, кал собакин, ну блеять будешь от боли! Ползать от унижения! Сучить ногами по дереву, когда на кол посажу!». План Джанибека был прост: он рассчитывал провести в Песковатом сутки, подкормить коней и дать отдых людям, перед серьезным переходом. Поляки уже знают, когда татарское войско выйдет к Можайску и сможет ударить в тыл московскому войску. А тут все планы рушатся на глазах. Хан отлично понимал, что если сегодня не взять крепость, то завтра еще можно будет атаковать, но уже идти придется не отдохнувшими и на усталых конях. Обойти и оставить у себя в тылу тоже нельзя, поскольку нужен провиант. Рассчитывать на населенные пункты, которые могут встретиться по пути, тоже исключено. Наверняка русские всё уничтожили, скот угнали, а сами попрятались. Если опоздать к Можайску, то московиты, после удара ляхов, успеют откатиться к своей столице. Выходит, что польское войско только-то и сможет, что отогнать от Смоленска неприятеля. Все эти мысли стремительно проносились в голове татарского предводителя.
