Санджар Непобедимый - Шевердин Михаил Иванович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
Где–то недалеко послышалось бряцание затвора винтовки и топот копыт.
— Юнус, сюда! — обрадованно закричал Али–Мардан.
Из темноты густой бас ответил по–русски:
— Кто идет? Стой!..
Али–Мардан прижался спиной к дувалу, замер, будто хотел втиснуться в глину ограды.
— Да тут кладбище, — проговорил другой голос. — Это кому–то не спится в могиле. Эй, Санджар! Поедем к здешнему помещику. Слышишь, как кричат, наверное, там уже все. Там и твоего эмирского выродка найдем.
Стук копыт удалялся. Кто–то по–узбекски сказал: — Вы слышали, он сегодня возомнил себя хозяином кишлака и отобрал в налог всю пшеницу. Если я его поймаю, заставлю пить собственную кровь…
Али–Мардан лег на землю и пополз по обочине улочки, вдоль дувалов. Добравшись до обрыва, он начал спускаться вниз, в овраг. Шум в кишлаке стихал… Потом раздался гул человеческих голосов. Али–Мардан, не разбирая дороги, кинулся в темноту.
VIII
Дряхлый верблюд, с трудом передвигая ноги, шагал по твердой утоптанной дорожке. Временами из его глотки вырывались грустные булькающие звуки. Пронзительно скрипел блок.
Пройдя до конца тропинки, верблюд издавал крик и тряской рысцой возвращался обратно к неуклюжему глиняному сооружению, стоявшему посреди плоской лощины. Здесь он с минуту нерешительно топтался на месте, затем вновь пускался в путь.
Верблюд был виден издалека, и странная его прогулка взад и вперед вызвала недоумение кавалеристов, спускавшихся по длинному, очень пологому склону холма, поросшему чахлыми кустиками побуревшей травы.
— Что с ним? — спросил один из всадников. Молодой узбек, ехавший впереди, обернулся.
— Колодец Отшельника, — проговорил он. — У отшельника, хранителя колодца, умный верблюд. Сам воду достает из колодца для овец. Овцы придут к закату солнца, а бассейн будет полон. Отшельник спит, наверно. Жарко…
И тут все почувствовали, как на самом деле жарко, как хочется пить и как бесконечно долго тянется спуск с холма.
Подъехали ближе. Глиняное сооружение оказалось степным колодцем, с лотком и небольшим бассейном для водопоя. Через скрипучий блок была переброшена веревка, привязанная к седлу верблюда. Шагая по дорожке, верблюд вытаскивал кожаное ведро. Достигнув верхнего обложенного камнем края колодца, ведро цеплялось за деревянный стержень и опрокидывалось само собой. Вода выливалась в лоток. Верблюд возвращался, ведро спускалось вниз, и дальше повторялось то же.
Видно уже много лет верблюд выполнял свою монотонную работу, ибо хранитель колодца даже не находил нужным понукать его.
Красноармейцы с любопытством разглядывали верблюда, который, не обращая ни малейшего внимания на подъехавших людей, продолжал свое дело.
Кругом — ни единого признака жизни. В стене небольшой, слепленной кое–как из глины, хижины зияла темным провалом открытая настежь ветхая дверь. Налетевший внезапно ветер закрутил в горячем воздухе пыль и сухие соломинки.
Один из кавалеристов, видимо, командир, слез с коня и прошел к хижине:
— А ну–ка, посмотрим, кто есть тут в хате?
Но он не успел дойти. В дверях показался человек. Возраст его определить было трудно. Ему можно было дать и пятьдесят, и больше лет. Опустив глаза и перебирая грубые четки, человек проковылял на изуродованных ногах мимо командира, остановился у бассейна и гортанно крикнул. Верблюд взревел и быстрее обычного вернулся к колодцу. Надоедливый скрип блока прекратился. Человек отвязал веревку, и животное не спеша двинулось в сторону к зарослям верблюжьей колючки.
Только тогда хранитель колодца удостоил своим вниманием приезжих и, не взглянув ни на кого, мрачно буркнул:
— Хлеб привезли?
Командир смущенно начал рыться в сумке.
— Вчера здесь был господин, — продолжал старик, — он сказал: «пришлю муки». Вы люди господина?
Красноармейцы переглянулись. Молодой узбек подошел, отвесил поклон и сказал:
— Твоего господина зовут Али–Мардан?
— Да.
— Он был здесь? Когда?
Хранитель колодца только теперь поднял веки, во взгляде его мелькнула растерянность, но он ничем не проявил своего удивления.
— Он был здесь, когда было угодно богу, и покинул колодец в момент, предугаданный предопределением.
Один из красноармейцев сделал нетерпеливое движение. Командир предостерегающе протянул:
— Осипчук! — Затем, обращаясь к проводнику, он сказал: — Товарищ Санджар, отдых! Делаем дневку. Кони притомились, еле дышат. — И вполголоса добавил: — Ты, Осипчук, уж больно горяч. А знаешь, здесь, в Бухаре, правильно говорят: «У горячего повара похлебка или пересолена или совсем без соли». Так–то…
Хранитель колодца молчал.
Молчал он и тогда, когда проводник рассказал ему о переменах, происшедших в стране: о том, что нет больше ханов и эмиров, что дехкане, пастухи и рабочие сожгли дворец угнетения в Бухаре…
Старик посмотрел на необычных своих гостей, сидевших на рваной, пыльной кошме, и только спросил:
— Бухара — святая гробница.
— Нет, Бухара большой город, — ответил Санджар.
— Что такое город?
— Ну, это большой, большой кишлак.
Отшельник помолчал.
— Слышал, в десяти днях пути отсюда есть кишлак. Оттуда приходят пастухи. Кишлака я давно не видел, забыл.
Поздно вечером, когда синий купол неба покрылся мигающими искрами звезд, хранитель колодца, собрав все свои мысли и, припоминая забытые слова родного языка, рассказал о себе. Только в пустыне, в стране злых песков можно услышать такой рассказ:
— Я Кудукчи — хранитель колодца. Проходящие пастухи зовут меня отшельником. Мне говорят: «Когда ты умрешь, тебе господин построит гробницу, и ты станешь хазретом — святым».
Он молитвенно приподнял руки и замолчал.
Санджар почтительно кашлянул. Он был пастухом, а пастухи с величайшим уважением относятся к хранителям колодцев.
Отшельник вздрогнул.
— Я очень горевал, когда у меня издох последний верблюд, который был перед этим, а этого зовут Цветок. Очень был умный и веселый верблюд, он даже умел разговаривать. Только не все пастухи могли понять его разговор. А я понимал.
Он снова помолчал и недоверчиво поглядел на собеседников, боясь увидеть на их лицах улыбки.
— Неясно помню, я жил в другом месте, много было там людей, шумно было… не помню. Пришел человек очень богатый, очень сердитый, в красивой одежде — зеленой, желтой, как весенние цветы. Он сказал: «Будешь хранителем колодца, будешь жить у колодца и никуда оттуда не пойдешь». Я кричал, не соглашался, хотел уйти. Меня били, очень сильно били… Потом привезли на верблюде в это место. А чтобы я не ушел, мне надрезали пятки. И верблюду испортили ноги…
— И ты никуда не уходил? — спросил командир.
— Уходил. Мне снова портили ноги и один, и два, и три раза. Но я все–таки ушел. Изловили, жгли меня огнем. В другой день я ушел, меня снова нашли. Связали, держали без воды шесть дней. — Лицо старика исказилось. — Я проклял тогда имя аллаха, я поднял руку на господина.
— На Али–Мардана?
— Нет, нет, Али–Мардана не было, тогда был его отец.
— Сын волка все равно становится волком… Сколько же лет ты здесь?
— Не знаю.
— Сколько тебе лет?
— Не знаю.
— Как же так?
— Каждый год снег сменяется травой. Потом дуют горячие ветры, затем снова идет снег… Один год подобен другому.
Старик замолчал. За весь вечер он больше не произнес ни слова.
Утром его спросили, хочет ли он переехать жить в кишлак, обещали ему прислать смену. Отшельник долго думал. И только когда был выпит чай, заседланы отдохнувшие и повеселевшие кони, хранитель колодца сказал:
— Нет.
— Почему?
— Я умру здесь, и на могиле моей построят гробницу, и я стану святым, покровителем пастухов.
Он привязал веревку к седлу верблюда, и снова визгливо заскрипел блок, как скрипел он многие годы.
— Ну что же, — сказал командир, — вольному воля! Пошли обратно на Сипки… Дело, товарищ Санджар, сорвалось, не найти нам вашего дружка… Видно, сбежал он.
