Эдинбургская темница - Скотт Вальтер (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
Годы меж тем шли вперед, а сетования леди Стонтон оставались все так же безутешны. Джон, герцог Аргайл и Гринвич, умер в 1743 году, оплакиваемый всеми, а особенно семейством Батлеров, к которому он так благоволил. Ему наследовал его брат — герцог Арчибалд. Отношения Батлеров с ним были не столь близкими, но тем не менее он оказывал им такое же покровительство, как и его брат. Это было как нельзя более кстати, так как после мятежа, вспыхнувшего и подавленного в 1745 году, мирная жизнь районов, расположенных вблизи горной Шотландии, была нарушена. Разбойники или те, кого обстоятельства толкнули на этот преступный путь, скрывались на обширных пространствах, прилегающих к Нижней Шотландии, и занимались там грабежом. В горных районах Перта, Стерлинга и Дамбартоншира не было почти ни одной романтической долины — в наше время они совсем безопасны, — которая не укрывала бы этих правонарушителей.
В районе Ноктарлити самым страшным из них был некий Донах Ду на Дунаг, по прозвищу Дункан Черная Злость, которого мы уже как-то упоминали. Человек этот был прежде бродячим лудильщиком — распространенная в тех краях профессия, — но после междоусобной войны, когда полицейский надзор в стране ослаб, он забросил свое ремесло и из мелкого воришки стал грабителем. Обычно ему помогали трое или четверо отчаянных молодцов, и, так как сам он был хитер, нагл и великолепно знал местность, новая его профессия приносила огромный доход ему и неисчислимые бедствия пострадавшим.
Никто не сомневался, что при желании Дункан Нок мог в любой день положить конец проделкам своего тезки: в округе было немало отважных молодых людей, участвовавших в войне под знаменем герцога Аргайла и под командой его старого друга капитана и проявивших себя в ряде случаев весьма похвально. Что касается их командира, то, так как в его отваге никто не сомневался, безнаказанность Донаха, по мнению многих, объяснялась тем, что он нашел способ снискать милость капитана, — вещь довольно обычная для того времени и в той стране. Это подтверждалось и тем обстоятельством, что скот Дэвида Динса, являвшийся собственностью герцога, воры не тронули во время налета, тогда как коровы священника были ими угнаны. Когда спустя некоторое время грабители предприняли вторую попытку угнать скот, Батлер решил, что в таких обстоятельствах он может забыть на время о своих пасторских обязанностях, и вместе со своими соседями, во главе которых он встал, сумел отстоять свое имущество; в подвиге этом, несмотря на преклонный возраст, Дэвид принимал личное участие: сидя на горном пони и подпоясавшись старым палашом (успех всего дела он приписал, разумеется, себе, он воображал себя Давидом, сыном Иессея, отбившим у амалекитян захваченную ими в Секелаге добычу. Этот мужественный отпор имел весьма благоприятные последствия, так как Донах Ду на Дунаг долгое время держался на расстоянии, и хотя молва о его подвигах в других районах и проникала сюда, но набегов на этот край он не совершал. Он продолжал процветать и иногда напоминать о себе вплоть до 1751 года, и если страх перед Дэвидом и удерживал его до сих пор от вторичного появления, то теперь он мог не опасаться: почтенный патриарх из Сент-Леонарда почил в этом году вечным сном.
Дэвис Динс умер в глубокой старости, окруженный всеобщим почетом. Хотя точная дата его рождения неизвестна, полагают, что он дожил до девяноста лет, ибо он иногда рассказывал о таких событиях из своей жизни, которые совпадали по времени с битвой при Босуэл-бридже. Некоторые даже утверждали, что он сам принимал в ней участие, ибо, когда однажды какой-то пьяный якобитский лэрд пожелал «вышибить мозги любому из этих босуэлских вигов», Дэвид, многозначительно нахмурившись, сказал: «А ну давай покажи свой фокус; тот, кого ты ищешь, у тебя под рукой». И только вмешательство Батлера водворило мир.
Он умер на руках своей любимой дочери, благословляя провидение за все оказанные ему милости в этой юдоли труда и забот, а также за ниспосланные ему испытания; они помогли ему, сказал он, усмирить гордыню и суетное тщеславие, которыми его больше всего одолевал враг рода человеческого. Он трогательно молился за Джини, Рубена и их детей, прося Бога вознаградить его дочь долголетием и счастьем за ее неустанные заботы об отце; потом он обратился с прочувствованной и смиренной просьбой, хорошо понятной тем, кто знал его жизнь, к пастырю душ, заклиная его не забыть и призвать в свое царствие заблудшую и отбившуюся от стада овечку, попавшую в лапы кровожадного волка. Он молился за Иерусалим на родной земле, чтобы на ней воцарились мир и процветание; за благополучие благородного семейства Аргайлов и за обращение на путь истины Дункана Нокдандера. После этого Дэвид так устал, что был вынужден замолчать, и больше уже не произнес ни одного внятного слова. Правда, он как будто бормотал еще что-то насчет государственной ереси, папистских козней и сектантских врагов церкви, но, как Мэй Хэтли сказала, он в это время уже ничего не соображал и употреблял эти выражения просто по привычке, так что можно считать, что перед смертью его осенил дух милосердия и всепрощения. Через час после этого он скончался.
Несмотря на преклонный возраст Дэвида Динса, смерть его была жестоким ударом для миссис Батлер. Она посвящала столько времени заботам о его здоровье и удовлетворении его желаний, что, когда старика не стало, ей показалось, что связь ее с миром в чем-то нарушена. Оставшееся после него наследство в тысячу пятьсот фунтов свободного капитала значительно обогатило семью пастора. Батлер старался придумать такой способ использования этих денег, который принес бы наибольшую выгоду его семье.
— Если мы вложим эти деньги в земли, то можем потерять и капитал, и проценты, как это и было с твоим отцом, когда он вложил деньги в земли Лоунсбеков. Если же мы купим акции, то тоже можем всего лишиться, как это и случилось с держателями акций южных морей. Продается небольшое поместье Крэгстур, оно находится в двенадцати милях от пастората, и Нок говорит, что его светлость не собирается покупать его. Но за него просят две тысячи пятьсот фунтов, и надо сказать, что оно стоит этих денег. Если я возьму в долг недостающие нам на покупку деньги, кредитор может потребовать их выплаты, когда я еще не буду готов к уплате, а в случае, скажем, моей внезапной смерти этот долг совсем разорит мою семью.
— Значит, если бы у нас было достаточно денег, мы смогли бы купить это чудесное пастбище, где трава появляется так рано? — спросила Джини.
— Ну, конечно, дорогая; и Нокдандер, который понимает толк в таких вещах, советует мне сделать это. Поместье продает его племянник.
— Ну что ж, Рубен, — сказала Джини, — придется тебе опять посмотреть в Священное писание, как ты это и сделал когда-то, когда нуждался в деньгах.
— Ах, Джини, — воскликнул Батлер, смеясь и сжимая ее руку, — даже самые хорошие люди могут сотворить чудо только один раз в наши времена!
— Посмотрим, — спокойно сказала Джини и направилась в чулан, служивший ей кладовой, где она держала мед, сахар, горшки с джемом и пузырьки с домашними лекарствами. Порывшись там среди флаконов и банок и сдвинув в сторону тройной ряд бутылок и кувшинов, отгораживающий самый темный угол, она извлекла оттуда надтреснутый коричневый жбан, верх которого был затянут куском кожи. Внутри жбана были исписанные листы бумаги, засунутые как попало в этот необычный секретер. Оттуда Джини извлекла старую Библию с застежками, с которой Дэвид не расставался в дни своих былых странствий и которую подарил дочери, когда его ослабевшее зрение перестало справляться с мелким шрифтом книги. Она протянула Библию Батлеру, с удивлением следившему за ней, и попросила его проверить, не может ли эта книга помочь ему чем-нибудь. Он расстегнул застежки, и, к его великому изумлению, оттуда выпала на пол целая пачка банкнотов, каждый по пятьдесят фунтов, проложенных между листами книги.
— Я хотела сказать тебе о моем богатстве, Рубен, — сказала миссис Батлер, улыбаясь при виде изумления мужа, — только на смертном одре или в каком-нибудь крайнем случае; но лучше уж пусть оно пойдет на покупку того сочного луга, чем будет лежать тут без всякой пользы.
