Порт-Артур. Том 1 - Степанов Александр Николаевич (книги онлайн .txt) 📗
– Я ответствен за артиллерийскую оборону крепости, а без пушек и снарядов защищать Артур не могу, – возразил Белый и отошел к морякам.
Никитин, окруженный младшими морскими офицерами, обвинял адмиралов в трусости.
– Будь моя воля, – бубнил он, – всех бы ваших адмиралов и капитанов первого ранга разогнал, а вас, лейтенантов и мичманов, поставил бы командовать броненосцами. Поди вы с ними справились бы не хуже адмиралов?
– Справились бы, ваше превосходительство. Мигом бы японцам нос утерли, – хором отвечали мичманы и лейтенанты.
– Где бы у вас тут малость горло промочить, а то больно пересохло оно от всей этой болтовни.
– Сельтерской прикажете, ваше превосходительство?
– Я не дама в положении и не кисейная барышня, – обиделся генерал.
– Коньяку, рому, виски? – продолжали предлагать моряки.
– Наконец-то догадались! Чего хотите, но чтобы было покрепче.
Через четверть часа воинственный генерал уже пил брудершафт со всеми мичманами и лейтенантами. На заседание он больше не пошел, а вместо этого прочно окопался в кают-компании, откуда затем был переправлен в одну из офицерских кают, где мирно опочил.
После вторичного перерыва прения приняли наконец более спокойный характер. Моряки признали, что эскадре все же необходимо попробовать выйти в море и попытаться, не ввязываясь в бой, прорваться во Владивосток. Хотя Вирен и Эссен настойчиво указывали на абсурдность этого предложения при наличии чуть ли не всего японского флота под Артуром, большинство все же не согласилось с ними. Затем договорились о возвращении из крепости некоторой части орудий среднего калибра, наметили время выхода в море примерно на пятое июня, и на этом окончилось заседание. Стессель отказался от предложенного Витгефтом обеда и уехал вместе «в Рейсом, Водягой и Сахаровым, а Смирнов, Кондратенко и Белый остались у адмирала.
После отъезда Стесселя атмосфера сразу резко изменилась. Исчезла натянутость, все оживились и весело заговорили друг с другом.
За длительным обедом, сопровождавшимся обильной выпивкой, все участники окончательно настроились на мирный лад, многократно лобызались и уверяли друг друга во взаимной любви.
Вернувшись домой, Стессель начал было хвастливо повествовать супруге о своих победах над моряками, но Вера Алексеевна, разделявшая с мужем нелюбовь к морякам, на этот раз, против обыкновения, слушала его довольно равнодушно. Это обстоятельство заставило генерала насторожиться: за многолетнюю супружескую жизнь он хорошо усвоил, что после столь холодного приема ему предстоит выдержать хорошую головомойку. Он не ошибся в своих предложениях и на этот раз. Едва кончился обед и генерал удалился в свой кабинет, как к нему вошла Вера Алексеевна. Предвкушая неприятный разговор, генерал нервно заерзал на своем диване.
– Что у тебя, Анатоль, произошло вчера на «Этажерке» с Варей Белой? – сразу задала вопрос Вера Алексеевна.
– Когда я проезжал мимо «Этажерки», она напялила на себя фуражку этого прапора, что всегда с ней бывает, и начала отдавать мне честь, в то время как он стоял с ней рядом болван болваном. Я указал ей на недопустимость такого отношения к офицерскому головному убору, – вот и все.
– Почему же она со слезами жаловалась на тебя своей матери, что ты ее публично оскорбил?
– Я, кажется, ничего особенного не сказал, только напомнил, для чего служит женский пол.
– И это, по-твоему, ничего? Порядочной девушке публично сказать, что она существует для деторождения! Ты, Анатоль, забыл, что «Этажерка» не казарма, а Варя не солдат, и твои солдатские шуточки с ней совершенно неуместны. Мария Фоминична, конечно, в обиде на тебя за дочку. Надо тебе будет перед ней хорошенько извиниться и Варе подарить что-нибудь.
– Чего ради я стану еще извиняться, коль я ничего обидного не сказал? И не подумаю.
– Если ты сам не понимаешь своей грубости, то я прекрасно это сознаю. Нечего тебе думать или не думать. Раз я тебе говорю, значит, так и надо. Ты пойдешь к Белым и извинишься за свою грубость перед Марией Фоминичной, а не пойдешь, я вместо тебя отправлюсь с извинениями, – пригрозила генеральша.
– Ладно уж! Так и быть, съезжу к Белым завтра, что ли. У них бывают такие вкусные блинчики к кофе, что пальчики оближешь, да и узнать надо, до чего же договорился Белый с самотопами, – сдался генерал.
– Потом ты до сих пор не утвердил награждение артиллеристов за Цзинджоуский бой.
– И не утвержу! Пусть на будущее время знают, что за потерю пушек я наград не даю.
– Но в этом списке есть и Варя Белая. Она-то не виновата в том, что были оставлены пушки.
– Неудобно наградить ее одну, а других не награждать.
– Пустяки ты говоришь. Варя прежде всего генеральская дочь, поехала туда по своей охоте, чуть не погибла там, а ты ее равняешь со всеми остальными.
– Там была еще какая-то другая, такая же сумасшедшая девчонка. Надо и ее тогда наградить.
– Отчего же не наградить, если она этого заслужила?
– По-моему, бабы не могут совершать никаких подвигов, разве что родят сразу тройню или четверню.
– Бабы! Грубиян! Ты-то сам, герой, как и за что свой «Георгий» получил и к нему генеральский чин в придачу?
– Мне подвезло…
– Ты прекрасно знаешь, что, не будь меня, и везения этого бы не было. Лучше без разговоров утверди-ка эти награды. Я приказала писарям принести нужные наградные листы и на них зачеркнула твою резолюцию об отказе.
– Но в нем ведь что-то около ста человек.
– Я отобрала только те листы, где есть Варя Белая. В них всего десять человек с Утеса. Они с начала войны не получали ни одной награды!
– Утесовцам еще куда ни шло! – И генерал лениво подписал поданную ему женою бумагу.
– Я сегодня получила письмо от Лилье. Бедняжка под арестом. Его посадил за какие-то пустяки Кондрателко.
– Раз Кондратенко посадил, значит, за дело: Лилье твой большой жулик.
– Я думаю, что Лилье можно отпустить с гауптвахты, посидел он денек, и хватит с него.
– Маловато больно. Его на сколько посадил Кондратенко?
– На две недели. Я от твоего имени написала Роману Исидоровичу письмо с просьбой, если можно, освободить Лилье и поручить ему постройку хотя бы нашего блиндажа, а я за ним сама присмотрю.
– Много ты в этом понимаешь!
– Попрошу Сахарова помочь мне – недаром же он целый Дальний выстроил.
– Причем половину денег украл.
– Не пойман – не вор! Все инженеры – воры. Подпиши-ка письмо к Кондратенко. В нем ты не настаиваешь на освобождении Лилье, а только просишь, если он найдет это возможным. Понял?
Генерал махнул рукой и кряхтя черкнул какую-то закорючку на бумаге.
– Еще что? – спросил он.
– Еще тут нужна твоя подпись, – ткнула генеральша пальцем в бумагу.
– О чем она?
– Об отсрочке до конца войны платежей по налогам с имущества Тифонтая.
– Это меля не касается. Пусть обращаются к градоначальнику, он этими делами ведает.
– Он отказал, поэтому обращаются к тебе.
– Где сам Тифонтай? Поди к японцам обежал?
– Что ты, Анатоль! Он из Дальнего успел уехать на север в штаб наместника, а Сахарову выдал доверенность на ведение всех своих артурских дел.
Стессель подписал и эту бумагу.
– Теперь можешь спокойно спать. – И генеральша ласково поцеловала мужа в лоб.
Стессель сладко зевнул и повернулся на бок. Вера Алексеевна вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собою дверь.
В столовой ее ждал Сахаров.
– Все подписано; Василий Васильевич, – обратилась к нему генеральша, протягивая бумагу.
– Не знаю, как мне вас и благодарить, Вера Алексеевна, – расшаркался капитан, целуя руку превосходительной хозяйки.
– У меня к вам будет небольшая просьба. Мне нужны хорошие золотые серьги, желательно с бриллиантами, хотя можно и с рубинами, не особенно дорогие – рублей на пятьдесят, – проговорила Вера Алексеевна.
– Приложу все свои усилия, чтобы достать их. У меня осталось еще несколько старых знакомых среди ювелиров-китайцев. Они большие знатоки в таких вещах и, конечно, не откажут мне, – уверил капитан. – Как только найду что-либо подходящее, тотчас же доставлю вам.
