Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
В комнату вошла не кто иная, как Нанно.
Услышав возгласы Нины и Микеле, Сальвато тоже обернулся и, несмотря на то что видел колдунью только в полуобморочном состоянии, сразу узнал ее и протянул ей руку.
— Здравствуй, матушка! — сказал он. — Спасибо, что пришла навестить своего больного. Я боялся, что придется уехать из Неаполя, не поблагодарив тебя.
Нанно покачала головой.
— Не больного пришла я навестить, — проговорила она, — моему больному знания мои уже не нужны. И не за благодарностью я пришла, ибо исполнила только долг жительницы гор, знающей свойства трав, а потому и не за что меня благодарить. Нет, я пришла сказать моему больному, чьи раны уже зарубцевались: выслушай древнюю повесть — ее больше трех тысяч лет рассказывают матери своим сыновьям, когда опасаются, как бы они не поддались постыдной беспечности, в то время как родина в опасности.
В глазах молодого человека вспыхнули искорки, ибо он понял, что эту женщину волнуют те же мысли, что и его самого.
Колдунья оперлась левой рукой на спинку кресла Сальвато, правою прикрыла лоб и глаза и несколько мгновений как бы припоминала давно забытую легенду.
Микеле и Джованнина, недоумевающие, что же им предстоит сейчас услышать, смотрели на нее удивленно, почти с ужасом. Сальвато не отрывал от колдуньи взора, ибо, как мы уже сказали, догадывался: то, что собирается рассказать старуха, как молнией озарит предчувствия, пробудившиеся в нем, когда до него стали доноситься колокольный звон и первые пушечные выстрелы.
Нанно откинула со лба косынку, опустила на плечи капюшон и медленно, тягуче стала не то петь, не то рассказывать следующую легенду.
Вот что орлы Троады поведали албанским ястребам.
В те времена, когда боги и люди жили одной жизнью, возник союз между морской богиней по имени Фетида и фессалийским царем по имени Пелей.
Нептун и Юпитер хотели взять Фетиду в жены, но, узнав, что ей суждено родить сына, который превзойдет своего отца, они уступили ее сыну Эака.
У Фетиды родилось от мужа несколько детей, и всех она одного за другим бросила в костер, чтобы испытать, смертны ли они, и все они погибли один за другим.
Наконец у нее родился тот, кого назвали Ахиллом; мать и его собралась бросить в костер, но Пелей вырвал младенца у нее из рук и убедил не убивать его, а только окунуть в воды Стикса, благодаря чему он хоть и не обретет бессмертия, но станет неуязвимым.
Фетида выпросила у Плутона позволение спуститься — один-единственный раз — в преисподнюю, чтобы окунуть своего ребенка в воды Стикса; она стала на берегу на колени, взяла младенца за пятку и опустила в воду.
И стало тело мальчика неуязвимым — все, кроме пятки, за которую держала его мать; потому обратилась она к оракулу.
Оракул ответил ей, что сын ее заслужит бессмертную славу при осаде одного большого города, но в минуты высшего торжества его настигнет смерть.
Тогда мать отвела сына ко двору царя острова Скироса, одела девочкой и под именем Пирры ввела в круг царских дочерей. Ребенок достиг пятнадцати лет, так и не сознавая, что он мужчина…
Когда албанка дошла до этого места своего рассказа, молодой офицер прервал ее:
— История твоя мне знакома, Нанно. Ты удостаиваешь меня великой чести, уподобляя Ахиллу, а Луизу сравниваешь с Деидамией. Но будь покойна, тебе не понадобится, как Улиссу, показать мне меч, чтобы напомнить, что я мужчина. Сейчас идет война, не так ли? — продолжал молодой офицер, и глаза его вспыхнули. — Пушки палят в честь какой-то победы неаполитанцев над французами. А где идет сражение?
— Колокольный перезвон и артиллерийский салют возвещают о том, что король Фердинанд вошел в Рим и там началась резня, — ответила Нанно.
— Благодарю, — сказал Сальвато, взяв ее за руку, — но с какой целью ты, калабрийка, ты, подданная короля Фердинанда, пришла ко мне, чтобы сообщить эту новость?
Нанно выпрямилась во весь свой высокий рост.
— Я не калабрийка, — возразила она, — я дочь Албании, а албанцы бежали со своей родины, чтобы не быть ничьими подданными; они слушаются и впредь будут слушаться лишь потомков великого Скандербега. Всякий народ, поднимающий бунт во имя свободы, — брат албанцев, и Нанно молится Панагии за французов, несущих с собою свободу.
— Хорошо, — сказал Сальвато; он уже принял решение и обратился к Микеле и Нине, молча наблюдавшим эту сцену: — Скажите, Луизе были известны эти новости, когда я спросил ее, что означают колокольный звон и пальба?
— Нет, — ответила Джованнина.
— Это уж потом я ей все растолковал, — вставил Микеле.
— А что она сейчас делает? — спросил молодой человек. — Почему ее здесь нет?
— Из-за всех этих событий кавалер возвратился домой раньше обычного, — объяснил Микеле, — и сестрица, вероятно, не может от него отойти.
— Тем лучше, — сказал Сальвато, — мы успеем все подготовить.
— Боже! Господин Сальвато, неужели вы хотите нас покинуть? — воскликнула служанка.
— Вечером уеду, Нина.
— А как же ваша рана?
— Разве Нанно не сказала тебе, что рана зажила?
— Но врач говорит, что нужно подождать еще дней десять.
— Врач сказал это вчера, но не повторил бы сегодня.
Потом он обратился к молодому лаццароне:
— Микеле, друг мой, ты ведь не откажешься услужить мне, не правда ли?
— Ах, господин Сальвато, вы же знаете, как я дорожу всем, что дорого Луизе!
Джованнина вздрогнула.
— А ты думаешь, я ей дорог, милый мой? — с живостью спросил Сальвато, забыв свою обычную сдержанность.
— А вот спросите у Джованнины! — ответил лаццароне.
Сальвато обернулся к девушке, но она не дала ему времени задать вопрос.
— Секреты моей госпожи не мои секреты, — сказала она, сильно побледнев. — Да вот и хозяйка меня зовет.
Действительно, в коридоре раздался голос Луизы.
Нина бросилась к двери и вышла.
Сальвато проводил ее взглядом, в котором, кроме удивления, проскользнула некоторая тревога. Потом, не имея времени, чтобы сосредоточиться на подозрениях, мелькнувших в его уме, он обратился к молодому парню:
— Поди сюда, Микеле. В этом кошельке около сотни луидоров. Мне нужна лошадь сегодня к вечеру, к девяти часам. Но лошадь из этих мест, такая, чтобы могла проскакать двадцать льё без передышки.
— Я достану такую, господин Сальвато.
— И еще крестьянская одежда — все как положено.
— Достану и это.
— И, кроме того, Микеле, раздобудь самую красивую саблю, какую только найдешь, — добавил Сальвато, смеясь. — Выбери ее по своему вкусу и по своей руке, потому что она станет твоей полковничьей саблей.
— О господин Сальвато! — воскликнул Микеле в восторге. — Значит, вы еще не забыли о своем обещании?
— Сейчас три часа, — сказал молодой человек, — нечего терять время, беги за покупками. Ровно в девять жди с лошадью в переулке за этим домом, у окна.
— Будет исполнено, — сказал лаццароне.
Потом он обратился к Нанно:
— Скажите, Нанно, раз уж вы остаетесь с ним наедине, не можете ли вы устроить так, чтобы предотвратить опасность, грозящую сестрице?
— Я для этого и пришла, — ответила колдунья.
— Ну и славная же вы женщина, право слово! А что до меня, — продолжал лаццароне грустно, — так сама понимаешь, Нанно, если для счастья сестрицы мне надо пожертвовать собой, так вручи конец веревки маэстро Донато и займись сестрой. От Позиллипо до моста святой Магдалины найдется столько Микеле, что и девать их некуда, и столько дураков, — не считая тех, что из Аверсы, — что торговать ими можно. Но во всем мире существует всего лишь одна Луиза Сан Феличе. — Затем он повернулся к молодому офицеру: — Господин Сальвато, поручение ваше будет выполнено, и выполнено на совесть, будьте спокойны.
И он вышел.
Сальвато остался наедине с Нанно; он был под впечатлением слов Микеле.
— Нанно, — обратился он к ней, — уже не раз слышу я о твоих зловещих предсказаниях насчет Луизы. Правда ли все это?
