Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2 - Дюма Александр (е книги TXT) 📗
Лавальер совсем не знала Парижа. Она никогда не выходила пешком и не нашла бы дороги даже в более спокойном состоянии. Неудивительно, что она сразу повернула не в ту сторону, куда было нужно. Ей хотелось как можно скорее удалиться от дворца, все равно куда. Она слышала, что Шайо расположен на берегу Сены, и направилась к Сене. Она свернула на улицу Кок и так как не могла пройти через Лувр, то направилась к церкви Сен-Жермен-л’Оксер-руа, по пустырю, где впоследствии Перро построил знаменитую колоннаду.
Вскоре она вышла на набережную. Она была возбуждена и шла быстро, едва чувствуя слабость, которая, время от времени заставляя ее слегка прихрамывать, напоминала о вывихе, полученном ею в детстве.
В другие часы ее внешность вызвала бы подозрение даже у наименее проницательных людей, привлекла бы взгляды самых нелюбопытных прохожих. Но в половине третьего утра парижские улицы почти безлюдны; на них попадаются только трудолюбивые ремесленники, отправляющиеся на дневной заработок, или же бездельники, возвращающиеся домой после разгульной ночи. Для первых день начинается; для вторых он кончается.
Лавальер боялась всех встречных, так как она по неопытности не могла бы отличить честного человека от негодяя. Нищета была для нее пугалом, и все люди, которых она встречала, казались ей бедняками.
Несмотря на беспорядок в туалете, она была одета изящно, так как на ней было то же платье, в котором она являлась накануне к вдовствующей королеве; кроме того, ее бледное лицо и красивые глаза, видневшиеся из-под плаща, который она приподняла, чтобы смотреть на дорогу, возбуждали различные чувства у прохожих: нездоровое любопытство у одних, жалость у других.
Так дошла Лавальер, страшно волнуясь, торопясь и спотыкаясь, до Гревской площади. Время от времени она останавливалась, прижимала руку к сердцу, прислонялась к стене, чтобы передохнуть, и затем еще быстрее устремлялась вперед.
На Гревской площади Лавальер столкнулась с тремя подвыпившими оборванцами, которые сходили с барки, причаленной к набережной. Барка была нагружена вином, и было видно, что эти люди отдали честь ее грузу.
Нестройными голосами они воспевали Бахуса и, спустившись на набережную, загородили дорогу молодой девушке. Лавальер остановилась. Они тоже остановились при виде женщины в придворном костюме. Потом взялись за руки и окружили Лавальер, напевая:
Лавальер поняла, что эти люди помешают ей идти дальше. Она сделала несколько попыток к бегству; но все они были безуспешны. Ноги у нее подкосились, она почувствовала, что сейчас упадет, и отчаянно закричала. Но в то же мгновение окружавшее ее кольцо разорвалось под чьим-то мощным натиском. Один из оскорбителей кубарем полетел налево, другой покатился направо, к реке, третий пошатнулся.
Перед девушкой стоял офицер мушкетеров, с нахмуренными бровями, угрожающе сжатыми губами и поднятой рукой. При виде мундира, особенно же испытав силу человека, носившего его, пьяницы разбежались.
– Вот тебе раз! – воскликнул офицер. – Да ведь это мадемуазель де Лавальер!
Ошеломленная тем, что произошло, пораженная звуками своего имени, Лавальер подняла глаза и узнала д’Артаньяна.
– Да, сударь, это я.
И она схватила его за руку.
– Вы защитите меня, господин д’Артаньян? – произнесла она умоляющим голосом.
– Конечно; но куда же вы идете в такой ранний час?
– В Шайо.
– В Шайо, через Рапе? Ведь вы, мадемуазель, удаляетесь от него.
– В таком случае, сударь, будьте добры, укажите мне дорогу и проводите меня.
– С большим удовольствием!
– Но как вы очутились здесь? По какой милости неба вы подоспели мне на помощь? Право, мне кажется, что я вижу сон или схожу с ума.
– Я очутился здесь, мадемуазель, потому что у меня дом на Гревской площади. Вчера я пришел сюда за квартирной платой и здесь заночевал. Теперь мне хочется пораньше попасть во дворец, чтобы проверить караулы.
– Спасибо, – сказала Лавальер.
«Я объяснил ей, что я делал, – подумал д’Артаньян, – но что делала она и зачем идет в Шайо в такой час?»
Он подал ей руку. Лавальер оперлась на нее и быстро пошла. Однако чувствовалось, что она была очень слаба. Д’Артаньян предложил ей отдохнуть; она отказалась.
– Вы, должно быть, не знаете, где Шайо? – поинтересовался д’Артаньян.
– Не знаю.
– Туда очень далеко.
– Все равно!
– По крайней мере лье.
– Ничего, я дойду.
Д’Артаньян больше не спорил; по тону голоса он всегда отличал серьезно принятые решения.
Он скорее нес, чем провожал Лавальер.
Наконец показались холмы.
– К кому вы идете, мадемуазель? – спросил д’Артаньян.
– К кармелиткам, сударь.
– К кармелиткам?! – с изумлением повторил д’Артаньян.
– Да; и раз господь послал вас на моем пути, примите мою благодарность и прощайте.
– К кармелиткам! Вы прощаетесь! Значит, вы хотите постричься?.. – вскричал д’Артаньян.
– Да, сударь.
– Вы!!!
В этом вы, за которым мы поставили три восклицательных знака, чтобы придать ему как можно больше выразительности, заключалась целая поэма. Оно воскресило у Лавальер старые воспоминания о Блуа и ее недавнее прошлое в Фонтенбло; оно говорило ей: «Вы могли бы быть счастливы с Раулем и стать такой могущественной с Людовиком, и вы хотите постричься!»
– Да, сударь, – отвечала она, – я. Я хочу стать служительницей божьей; я отказываюсь от мира.
– Но не ошибаетесь ли вы относительно своего призвания? Не обманываетесь ли относительно воли божьей?
– Нет, потому что бог послал мне вас навстречу. Без вас я, наверное, не попала бы сюда. Значит, бог хотел, чтобы я дошла до цели.
– Сомневаюсь, – сказал в ответ д’Артаньян, – ваше рассуждение кажется мне чересчур хитроумным.
– Во всяком случае, – продолжала Лавальер, – вы теперь посвящены в мои планы. Мне остается только попросить вас о последней любезности, заранее принося вам благодарность.
– Говорите, мадемуазель.
– Король не знает о моем бегстве из дворца.
Д’Артаньян отступил в удивлении.
– Король, – продолжала Лавальер, – не знает, что я собираюсь постричься.
– Король не знает!.. – вскричал д’Артаньян. – Берегитесь, мадемуазель, вы не предусмотрели всех последствий вашего поступка. Без ведома короля ничего нельзя предпринимать, особенно придворным.
– Я больше не придворная, сударь.
Д’Артаньян смотрел на девушку со все возраставшим удивлением.
– Не беспокойтесь, сударь, – говорила она, – все предусмотрено, и к тому же теперь было бы поздно менять решение. Дело сделано.
– Что же вам угодно, мадемуазель?
– Сударь, я умоляю вас дать мне клятву – из жалости, из великодушия, из чувства чести.
– В чем?
– Поклянитесь мне, господин д’Артаньян, что вы не расскажете королю о встрече со мной и о том, что я в монастыре кармелиток.
Д’Артаньян покачал головой.
– Я не дам вам такой клятвы, – отказался он.
– Почему же?
– Потому что я знаю короля, знаю вас, знаю себя самого, знаю человеческую природу вообще; нет, такой клятвы я вам не дам.
– В таком случае, – произнесла Лавальер с силой, которой от нее нельзя было ожидать, – вместо того, чтобы благословлять вас до конца моих дней, скажу вам – будьте прокляты! Вы делаете меня несчастнейшей из всех женщин!
Мы уже говорили, что д’Артаньян умел различать голос сердца; восклицание Лавальер взволновало его. Он увидел, как исказилось ее лицо, как дрожь пробежала по ее хрупкому и нежному телу; он понял, что сопротивление убьет ее.
– Пусть будет по-вашему, – согласился он. – Будьте спокойны, мадемуазель, я ничего не скажу королю.
– Спасибо вам, спасибо! – воскликнула Лавальер. – Вы великодушнейший из всех людей.
И в порыве радости она схватила руку д’Артаньяна и крепко пожала ее.
Мушкетер был тронут.
